Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

Впрочем, это предположение не получило развернутого текстологического подтверждения[245], несмотря на то, что ее поддержал Г. М. Прохоров, утверждавший, что «Повесть о Батыевом нашествии» произведение

«…в какой-то мере писцов 1377 г.»[246].

Если в определении состава источников лаврентьевского варианта Повести о нашествии Батыя исследователи проявляют известное единодушие, то датировка самой этой компиляции вызывает у них довольно серьезные разногласия. Так, по мнению М. Д. Приселкова, данный сводный текст был составлен в 1239 г. Д. С. Лихачев же считает, что компилятивный рассказ появился лишь в 60-70-х гг. XIII в. под влиянием антиордынских выступлений в Северо-Восточной Руси и поэтому

«…был проникнут идеей необходимости крепко стоять за веру и независимость родины»[247].

К более поздней, чем приселковская, дате склонялся и А. Н. Насонов[248]. Соединение этих двух источников свода 1305 г. (лежащего в основе Лаврентьевской летописи), как он считал, могло произойти лишь в 1281 г.[249]. Близок к такой точке зрения А. Ю. Бородихин: он датирует соединение владимирских и ростовских записей в Лаврентьевской летописи 60-ми гг. XIII началом XIV в.[250]. Не исключает позднего времени появления рассказа о нашествии Батыя (в период княжения Михаила Ярославича Тверского в 1305 г.) и Я. С. Лурье[251]. Доказательством позднего происхождения этого текста Г. М. Прохоров считает многочисленные вкрапления из предшествующей летописи (33 фрагмента, составляющих около трети объема произведения), что свидетельствовало, на взгляд исследователя, о том, что летописец сам этих деталей не знал, поскольку не был современником описываемых событий[252].

В отличие от точки зрения этих исследователей Дж. Феннел полагает, что

тон историй, содержащихся в Лавр., сухой, нерасцвеченный, явно указывает на их современное событиям происхождение 32.

Компилятивной представляется повесть о нашествии Батыя и в составе Ипатьевской летописи. Она целиком состоит из фрагментов, различающихся по времени и месту возникновения, по степени полноты и достоверности передаваемой информации. Даже на первый взгляд она отображает впечатления южнорусского точнее, галицкого книжника[253]. С другой стороны, по справедливому замечанию Дж. Феннела, при том, что она

«…последовательно отражает один из южнорусских источников, ей недостает подробностей, местами она туманна, неточна, путана и содержит лишь несколько фрагментов дополнительных сведений, происходящих, вероятно, из устных легенд, бытовавших в южной Руси в эпоху после нашествия»[254].

Кроме того, под этим же годами летописец подробно повествует о событиях, произошедших вдалеке от южной Руси в землях русского Северо-Востока (об осаде Рязани, Владимира-на-Клязьме, Суздаля, Козельска, о сражении на Сити и np.)[255]. При этом один из самых глубоких исследователей «Летописца Даниила Галицкого» (составляющего первую часть Ипатьевской летописи за 1201–1250 гг.) А. Н. Ужанков подчеркивает:

…Летописец изначально задумывался с четким конечным результатом, именно как княжеское жизнеописание, а не летопись. <…> Его невозможно было продолжать бесконечно, как любую летопись, поскольку он имел четкий хронологический предел смерть князя. В этом еще одно его коренное отличие от летописи. <…>…Летописец Даниила Галицкого построен по иным законам, нежели летопись. И методологический прием его исследования должен быть также иным[256].

Источниками для галицкого летописца послужили, видимо, киевский и владимирский летописные своды, дополненные местными записями. При этом, как считает А. Ю. Бородихин,

«…поразительная осведомленность автора-составителя в деталях описываемых событий заставляет видеть в нем современника»[257].

В свою очередь, это позволяет исследователю датировать интересующий нас текст 1245–1249 гг.[258]. Близкую датировку предлагает и А. Н. Ужанков:

«…первая редакция…Летописца Даниила Галицкого представляет собой повествование о жизни Даниила Романовича Галицкого с 1201 по начало 1247 г. Работа над этой частью жизнеописания была закончена в начале того же 1247 г. По хронологии…Ипатьевского летописного свода она заканчивается статьей под 1250 г.»[259].

Во всяком случае, историки сходятся во мнении, что Летописец создавался еще при жизни Даниила (1201 1264). Так,

А. А. Паугкин подчеркивал:

«…Известие о кончине князя принадлежит уже волынскому автору»[260].

Этот вывод полностью согласуется с наблюдением Л. В. Черепнина:

«…С 6769 [1261] г. летописный рассказ начинает вращаться вокруг города Владимира- Волынского и его князя Василька Романовича»[261].

Не расходится он и с замечанием И. П. Еремина:

«…После слова Даниила сыновьям Льву и Шварну:…Аще вы будете у мене, вамъ ездити в станы к нимъ (татарам) аже ли аз буду уже отчетливо ощущается рука волынского летописца»[262].

Таким образом, все три ранних рассказа о нашествии Батыя появились в летописных сводах не позднее начала XIV в. При этом старшим из них является, видимо, вариант, представленный Ипатьевским и близкими ему списками, датируемый серединой XIII в. Относительно точного времени появления рассказов Новгородской первой и Лаврентьевской летописей мнения исследователей расходятся, но написаны они были, безусловно, позднее.

Остановимся сначала на тексте Ипатьевской летописи самом близком по времени к интересующим нас событиям:

Побоище Батыево

«…Въ лето [6745] Придоша безбожнии Измалтяне преже бивъшеся со князи Роускими на Калкохъ. Бысть первое приходъ ихъ на землю Рязаньскоую, и взяша град Рязань копьемь, изведше на льсти князя Юрья, и ведоша Прыньскоу: бе бо в то время княгини его Прыньскы. Изведоша княгиню его на льстн оубиша Юрье князя и княгини его. И всю землю избиша. И не пощадеша отрочатъ до соущихъ млека. Кюръ Михаиловичь же оутече со своими людми до Соуждаля. И поведа великомоу князю Юрьевı безбожных Агарянъ приходъ. Нашествіе то слышавъ великии князь Юрьи посла сына своего Всеволода со всими людми, и с нимъ кюръ Михаиловичь. Батыеви же оустремлешюся на землю Соуждальскоую. И срете и Всеволодъ на Колодне. И бившимся имъ и падъшимъ многимъ от нихъ от обоихъ. Побеженоу бывшоу Всеволодоу исповеда отцю бывшоую брань оустремленыхъ на землю и грады его. Юрьи же князь оставивъ сыне свои во Володимере и княгиню изииде изъ града. И совокоупляющоу емоу ѡколо себе вои. И не имеющоу сторожии. Изъеханъ бысть безаконьнымъ Боурондаема всь городъ изогна, и самого князя Юрья оубиша. Батыеви же стоящоу оу града борющоуся крепко о градъ, молвящимъ имъ льстью гражаномъ: где соуть князи Рязяньстии? Вашь град и князь вашь великии Юрьи не роука ли наша емши и смрети преда? И оуслышавъ о семь преподобный Митрофанъ епископ начатъ глаголати со слезами ко всимъ: Чада не оубоимся о прельщьньи от нечестивых, и ни приимемь си во оумъ тленьнаго сего и скоро миноующаго житья. Но ономь не скоро миноующемь житьи попечемься еже со ангелыи житье, аще и градъ нашь пленьше копиемь возмоуть, и смрерти ны предасть, азъ о томь чада пороучьникъ есмь, яко венца нетленьнаа от Христа Бога приимете. О сем же словеси слышавше вси начаша крепко боротися, Тотаромъ же порокы градъ бьющемь стрелами бещисла стреляющимъ. Се оувидевъ князь Всеволодъ, яко крепчее брань належить оубояся бе бо и самъ младъ. Самъ изъ града изииде с маломъ дроужины, и несы со собою дары многии, надеяше бо ся от него животъ прияти. Онъ же яко сверпыи зверь не пощади оуности его: веле предъ собою зарезати. И градъ всь избье. Еписокпу же преподобному во церквь оубегшоу со княгинею и с детми. И повеле нечестивыи огньмь зажещи. Ти тако душа своя предаша в роуце Богу. Град емоу избившоу Володимерь поплени град Соуждальскиие и приде ко граду Козельскоу боудоущоу в немь князю младу именемь Василью. Оуведавыни же нечестивии, яко оумъ крепкодушьныи имеють людье во град словесы лестьными не возможно бе град прияти. Козляне же светъ створше, не вдатися Батыю, рекше: яко аще князь нашь млад есть, но положимъ животъ свои за нь, и сде славоу сего света приимше, и тамъ небесныя венца от Христа Бога приимемь. Тотаром же бьющимся о град прияти хотящимъ град разбившимъ градоу стеноу. И возиидоша на валъ Татаре Козляне же ножи резахоуся с ними. Светъ же створиша изиити на полкы Тотарьскые. И исшедше изъ град исекоша праща ихъ нападше на полъкы ихъ. И оубиша от Татаръ 4 тысящи. И саме же избьени быша. Батыи же взя городъ изби вси. И не пощаде от отрочатъ до сосоущих млеко. О князи Васильи неведомо есть. И инии глагохоу яко во крови оутоноулъ есть, понеже оубо младъ бяше есть. Оттоудоу же воу Татарехъ не смеють его нарещи град Козлескъ, но град злыи, понеже бишася по семь недель, оубиша бо от Татаръ сыны темничи три. Татари же искавше и не могоша ихъ изнаити во множестве троупъ мертвых. Батыеви же вземшю Козлескъ и поиде в землю Пополовецькоую. Оттоуда же поча посылати на град Роусьскые. И взять град Переяславль копьемь, изби всь, и церквь архангела Михаила, скроуши и сосоуды церьковьныя бещисленыя златыа, и драгаго каменья взятъ. И епископа преподобного Семеона оубиша. В то же время посла на Черниговъ обьстоупиша град в силе тяжце. Слышавъ же Мьстиславъ Глебовичь нападение на град иноплеменьных приде на ны со всими вои. Бившимъся имъ побеженъ бысть. Мьстиславъ. И и множество от вои его избьенымъ бысть, и градъ взяша, и запалиша огньмь. Еписокопа оставиша жива и ведоша и во Глоуховъ. Меньгоуканови же пришедшоу сглядатъ град Кыева. Ставшоу же емоу на онои стране Днестра во градъка Песочного. Видивъ град оудивися красоте его и величествоу его, присла послы свои к Михаилоу и ко гражаномъ хотя е прельстити. И не послоушаша его.