Георгий Метельский - Доленго
Академия только начинала ощущать свежий ветерок реформ, в ней еще была жива солдафонская школа ее первого директора генерал-адъютанта Ивана Онуфриевича Сухозанета, с его двумя любимыми изречениями, употребляемыми им к месту и не к месту: "Без науки победить возможно, без дисциплины никогда" и "Наука в военном деле не более как пуговица к мундиру: мундир без пуговиц нельзя надеть, но пуговица еще не составляет всего мундира".
Сменявшие Сухозанета начальники, и в том числе теперешний, генерал-майор Густав Федорович Стефан, в общем-то шли дорогой, проторенной первым директором. По инерции на палочную, казарменную дисциплину в академии обращали гораздо больше внимания, чем на науку. Но сейчас как будто многое должно было измениться к лучшему. В нынешнем, 1857 году, впервые за всю историю академии, был объявлен неограниченный прием офицеров. Это, естественно, повлекло за собой значительное увеличение расходов. Боялись, что государь этого не одобрит, но на докладе главного начальника военно-учебных заведений появилась высочайшая резолюция: "Для такого полезного дела о новых расходах жалеть нечего".
Сераковскому врезался в память день первого посещения академии, когда он явился сюда, чтобы ознакомиться с приказом о допущении к экзаменам. Это происходило в мрачном кабинете штаб-офицера для начальствования над обучающимися офицерами, Генерального штаба подполковника Александра Ивановича Астафьева, угрюмого человека в выцветшем черном сюртуке с потускневшими от времени погонами. Подполковник невнятно пробормотал приказ - его зачем-то выслушивали стоя - и предложил завтра же явиться на прием к начальнику академии.
Прием заключался в том, что всех поступающих выстроили по полкам на маленькой площадке. Последовала команда: "Смирно!" - после чего появился сухонький и старенький Стефан, увешанный множеством русских и заграничных орденов. Он небрежно махнул рукой, разрешив тем самым стоять вольно, и принялся молча оглядывать ряды.
- Что вас побудило подать заявление в Академию Генерального штаба? спросил он поручика в гренадерском мундире с красным воротником.
- Желание служить родине, ваше высокопревосходительство! - бойко ответил тот.
- А разве в полку вы были бы менее полезны России?
- Так точно, ваше высокопревосходительство!
Такой же вопрос начальник академии задал еще нескольким офицерам. Кто-то ответил: "Не могу знать!", - вызвав тонкую насмешливую улыбку генерала.
- А вы, прапорщик? - Стефан остановился против Сераковского.
- Я хочу служить в Генеральном штабе и употребить возможные усилия для того, чтобы в армии были отменены телесные наказания. В полку добиться этого труднее, чем в Генеральном штабе.
- Смело, но в отличие от других совершенно конкретно. Как ваша фамилия, прапорщик?
Чтобы поступить в академию, требовалось набрать средний балл не менее восьми. Восемь было нижним пределом хорошей оценки. Отличный ответ оценивался двенадцатью баллами.
- Двенадцать баллов, по-моему, никто не получит, - сказал, подойдя к Зыгмунту, незнакомый поручик, с изящно подстриженными усиками и бакенбардами на смуглом лице. - По крайней мере я - пас! А ты?
- Буду стараться, - ответил Сераковский осторожно.
- И совершенно зря! Ты знаешь, что означает отличная оценка?.. Иди за мной! - Он бесцеремонно потащил Сераковского в какую-то комнату, в которой на черной доске висело литографированное "Положение для поступающих офицеров, или оценки успехов в науках". - Слушай! - продолжал веселый поручик. - "Пятая степень. Успехи отличные, - прочитал он вслух. - Только необыкновенный ум, при помощи хорошей памяти, в соединении с пламенной любовью к наукам, а следовательно, и с неутомимым прилежанием, может подняться на такую высоту в области знания". Слышал? - Поручик вздохнул. О нет, пятая степень - это определенно не по мне. Увы! - Он развел руками.
- А какая же по тебе? - спросил Сераковский. - Неужели первая?
- Достоинство первой степени в том, что ее может осилить каждый, даже наш дворник Харитон. Хотя и первая, оказывается, имеет целых четыре балла - от благородного нуля и до трех. - Он снова прочел с потешной серьезностью в голосе: - "Успехи слабые. Ученик едва прикоснулся к науке, по действительному ли недостатку природных способностей, требуемых для успеха в оной, или потому, что совершенно не радел при наклонности к чему-нибудь иному"... Смотри, как дипломатично: тебе не говорят, что ты круглый идиот, а, напротив, оставляют надежду на то, что ты гений, правда в какой-то другой области знаний... Нет, я постараюсь ехать на третьей и четвертой степенях - от семи до одиннадцати баллов. Вот так! Ты боишься?
- Боюсь, - признался Сераковский.
- А я - смотря чего. Артиллерии и строевых уставов не боюсь нисколечко. Фортификации - тоже, разве что полевой. А вот за всеобщую географию опасаюсь. А ты?
- За арифметику. Я ведь целый курс сидел на математическом факультете - не получилось... Нет, серьезно, иной раз попадается такая задачка, что без алгебры не решишь, а алгебре в арифметику вход строго воспрещен.
- Законоведение! Политическая история! Кому это надо?.. Языки, конечно, знаешь. А то тут, говорят, немец очень строгий, Лемсон, что ли. А вот француз Кун - душка... Да, как тебя зовут? Полчаса болтаем, а еще не знакомы!
- Сигизмунд Сераковский.
- Поручик Николай Дементьевич Новицкий Второй, как значусь в списках испытуемых, - отчеканил молодой человек, щелкая каблуками и козыряя. - У тебя тут дружок есть?
Сераковский кивнул.
- Жаль. А то я хотел бы тебе предложить дружбу.
- Разве число друзей у человека ограничено? По-моему, чем больше, тем лучше.
- Правильно! Тогда давай руку! Вот так. - Новицкий попытался крепко стиснуть Зыгмунту руку, но вместе этого сам вскрикнул от боли. - Однако ты силен!.. А где твой друг?
- Если не ошибаюсь, - Сераковский посмотрел в окно, - ходит по дорожке и, наверное, ждет меня.
- Так что же мы тут стоим битый чае! Пошли - познакомишь.
Они вышли.
- Ясь, мы здесь! - крикнул Сераковский. - Знакомься - это Николай Дементьевич Новицкий... А это Онуфрий Фердинандович Станевич.
- Ясь... Онуфрий? Не понимаю! - воскликнул Новицкий.
- Особенность и преимущество римско-католической веры. Несколько имен на выбор, - пояснил Станевич, улыбаясь.
- Кто из вас в какой очереди? - спросил Новицкий.
- Оба в третьей.
- И я в третьей. Вот совпадение!
Двенадцать офицеров, из которых состояла третья очередь, сегодня держали экзамен по политической: истории - древней, новой и русской. На ответ отводилось не менее получаса, при двенадцати экзаменующихся это составляло не менее шести часов, а с двумя перерывами - и все восемь. В классные комнаты, где заседали комиссии, дежурный офицер вызывал по списку: тех, кто уже сдал, он просил не задерживаться.
- Черт возьми, даже расспросить не у кого! - возмущался Новицкий.
...Несмотря на офицерские чины, все поступающие вели себя, как самые захудалые гимназисты - толпились у дверей аудитории, где шли экзамены, старались подслушать ответы. Дежурный офицер лениво стыдил их: "Все там побываете, господа! Куда торопитесь?"
Тут распахнулась дверь - из аудитории вылетел красный как рак, вытиравший пот с высокого лба преображенец, перед ним все быстро расступились с молчаливым и тревожным сочувствием.
- Прапорщик Сераковский! Извольте пройти на экзамен, - послышалось из-за двери.
Зыгмунт через силу улыбнулся Станевичу, тот незаметно пожал ему руку.
В большой и пустой комнате за длинным столом сидели трое: генерал, полковник и капитан Генерального штаба. Сераковский поклонился всем сразу, подошел к столу и взял три билета. Последний, по русской истории, показался Сераковскому трудным и, главное, идущим вразрез с его убеждениями: "Докажите происшествиями ту истину, в которой убеждаемся мы здравым смыслом и которую каждый россиянин должен считать догматом веры, то есть что единодержавие есть совершеннейший и лучший образ правления для всякого народа и особенно для могущественного государства".
По этому вопросу экзаменовал генерал.
- Попрошу отвечать, - сказал он, подняв на Сераковского усталые глаза.
Сераковский мог бы без труда доказать, что лучшей формой правления является отнюдь не единодержавие, но это означало бы полный провал, а может быть, и новый арест... Он остановился на Италии, которая из-за раздробленности пока не смогла стать государством, достойным своего народа, давшего миру великих писателей, скульпторов и художников.
Генерал ухмыльнулся.
- Подобно математику, - сказал он, - вы доказываете теорему от противного... Что ж, это довольно оригинально, прапорщик.
С вопросом, интересовавшим полковника, - о войнах Франции в семнадцатом веке - Сераковский справился довольно легко, но чуть было не осекся на дополнительном вопросе: "Станьте спиной к карте и назовите все мосты, через которые прошла армия Бонапарте, отступая от Москвы до пределов России".
