Сергей Павлюченков - Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа
По причине бессилия реквизиционной политики Наркомпрода, себестоимость промышленных изделий была в непосредственной зависимости от вольных цен на продовольствие и быстро увеличивалась вместе с ними. Разрыв между «вольными» ценами на промтовары и твердыми ценами на хлеб препятствовал развитию государственного обмена между городом и деревней, постоянно возникал вопрос о соответствующем повышении государственных цен на продукты деревни. Для принципиальных противников капиталистического рынка, которые собрались в большевистском правительстве, были мыслимы два выхода: либо увеличение государственных заготовительных цен на хлеб до уровня, приемлемого для крестьянства, либо отказ от повышения цен на промышленные товары, несмотря на рост денежной себестоимости производства. И тут был спор. Одни (из ВСНХ) считали, что повышение государственных закупочных цен на продовольствие вызовет оживление государственного обмена между городом и деревней и значение спекулятивного вольного рынка будет падать, будет сокращаться и потребность в денежной эмиссии, упадут темпы инфляции.
Другие (из Наркомпрода и Наркомфина), очевидно, меньше надеясь на себя, полагали, что это повышение немедленно повлечет рост цен на вольном рынке, хлеб будет по-прежнему скрываться от государства и продаваться спекулянтам, что приведет к еще большему выпуску денежной массы и ее обесценению.
В исходе этого затянувшегося спора, где было сказано немало слов, приведено много аргументов и расчетов, очевидно, сыграло роль то, что в первом варианте фактически было заложено развитие легального рыночного обмена между промышленными предприятиями и сельскими коллективами[272], что противоречило всей идее, главному интересу и нетерпеливому характеру новой власти. Поэтому со второй половины 1919 года начинает решительно побеждать второе течение, которое рисовало ближайшие перспективы отмирания денежной системы, внедрения единой системы продуктораспределения и удушения вольного рынка. Разумеется, в основе всего этого предполагалось укрепление аппарата государственного принуждения в экономике, что само по себе было весьма заманчиво.
Вначале, летом девятнадцатого, верховный арбитр — предсовнаркома Ленин не имел твердой позиции в поединке экономических гигантов. Ему была близка мысль о скорейшем переходе к безденежному централизованному продуктообмену «по-коммунистически», но в 1919 году еще важнее было не разгневать лишний раз мужика и добыть хлеб как можно безболезненней. По-, этому в начале обсуждения в Совнаркоме политики цен на 1919/20 год расчет приблизить смертный час денежной системы путем безграничной эмиссии синтезировался у Ленина с мыслью о безболезненной выкачке хлеба, что и обратило его в сторону первого течения.
22 июля Ленин поручает Милютину и Попову, управляющему ЦСУ, «рассчитать, сколько приблизительно миллиардов в месяц нам понадобится, если (1) хлебные цены упятерить (утроить); (2) цены на продукты промышленности для крестьян не фиксировать, увеличивая их как можно больше до предельной цены, даваемой крестьянином; (3) рабочим и служащим продавать хлеб и продукты промышленности по старым ценам…»[273] и т. п.
Предложение самого Ленина заставило на первых порах стушеваться представителей наркоматов продовольствия и финансов, и его пункты легли в основу решения Совнаркома от 24 июля с коррективом не упятерить, а утроить цены на хлеб[274]. Но к заседанию 31 июля, когда уже должны были быть известны новые цены, разразился скандал. Н. Н. Крестинский, давно благополучно переложивший свои обязанности наркома финансов на заместителя Чуцкаева и отдававший все время работе в Оргбюро ЦК РКП (б), неожиданно всполошился. Он был поистине странным наркомом финансов, очевидно, единственным в истории руководителем финансового ведомства, который видел свою главную задачу в подготовке ликвидации Комиссариата финансов. Как он сам признавался:
«После ряда разговоров с Владимиром Ильичем… [я] пришел к убеждению, что не нужно делать экспериментов, а есть выход один: в аннулировании денежной системы вообще»[275].
Крестинский был активным противником повышения зарплаты и твердых цен, ибо считал, что это абсолютно ничего никому не даст, а только вызовет огромную потребность в денежных знаках и перегрев печатного станка[276]. В июле 1919 года он резко выступил против уже, казалось, принятого решения и провалил его [277]. Вместо окончательного одобрения новой системы цен, Совнарком 31 июля ограничился двумя жалкими пунктами: а) продажная цена на изделия промышленности и продовольствие для рабочих и служащих остается неизменной; б) ВСНХ и Наркомпроду поручается не позднее 1 сентября согласовать и опубликовать твердые цены на 1919/20 год[278]. Итак, 1 сентября вместо 1 августа.
Но и этот огрызок, оставшийся после Наркомфина, был скоро доеден Наркомпродом. 11 августа Цюрупа направил в Совнарком отношение с протестом против пункта «а», мотивируя тем, что разница цен на промтовары для рабочих и для крестьян вызовет неразбериху в аппарате распределения и, самое главное, породит взрыв спекуляции. Рабочие и служащие, получая товар по пониженным ценам, будут конкурировать с государством, «уступая товары крестьянству на более выгодных для него условиях». Так, например, за пуд хлеба государственные заготовительные органы давали с января по 2 аршина мануфактуры, а у мешочников норма — 6 аршин. Наркомпрод «демократично» предлагал: если нет возможности не повышать цены на промтовары, то сделать их одинаковыми для всех слоев населения[279].
В результате всего задуманный единовременный акт объявления твердых цен на продовольствие и изделия промышленности, намеченный на начало августа, оказался скандально сорванным. Встретив глубоко эшелонированное сопротивление, Ленин мудро вышел из игры, предоставив исход дела силе мускулов и крепости горла пререкающихся ведомств. В конце концов стороны сошлись на компромиссе, установив средние коэффициенты повышения цен по сравнению с довоенным временем для сельскохозяйственных продуктов — 50–80, а для промышленных изделий — в 100–120, максимум в 150 раз. В этот год вилка твердых цен на хлеб широко раскинулась по России от Архангельской губернии — 68 руб. за пуд (самая высокая) до Алтайской — 31 руб. за пуд (самая низкая)[280]. С этого времени разрыв между себестоимостью производства и продажной ценой был принят как принцип государственной политики цен.
15 августа народным комиссаром по продовольствию была утверждена предварительная разверстка зерновых хлебов урожая 1919 года. Общая цифра определилась в 296450000 пудов, т. е. на 36350000 пудов больше разверстки, принятой для минувшей кампании[281].
30 сентября всем губпродкомам, всем уполномоченным Наркомпрода, всем крупным руководителям продовольственного дела была направлена длинная телеграмма за подписью Ленина и Цюрупы:
«Хотя урожай хлебов в Республике в общем и среднем выше прошлогоднего и выше обычного, хотя хлеба уже убраны и картофель убирается… Республика никогда еще не переживала столь тяжелого продовольственного момента, как текущий… момент требует крайнего напряжения… производящие губернии обязаны… бросьте на продовольственную работу все… агитируйте… выдавайте двойную норму товаров… военные силы… Не ждите самотека, делайте нажим, принуждайте к сдаче… применяйте самые суровые меры… заключения в концентрационных лагерях…»
и т. д. и т. п. [282]
В соответствии с общим направлением были ставшие традиционными августовские установки по товарообмену. Малокровные, половинчатые попытки Наркомпрода подсластить горечь продовольственной диктатуры не достигли своей цели. Приказом Цюрупы с 1 августа были прекращены всякие эксперименты с индивидуальным товарообменом[283]. Новый декрет СНК от 5 августа 1919 года об обязательном товарообмене и инструкции к декрету распространяли действие декрета от 5 августа 1918 года на всю территорию Советской России и на все виды продуктов и сырья и безусловно подтверждали принцип коллективного товарообмена — «всякое отступление будет караться Наркомпродом самым строгим образом»[284].
Через несколько месяцев условия были еще более ужесточены. В новой инструкции от 3 ноября слово «товарообмен» оттесняется понятием «снабжение»: распределение товаров производится не в порядке выдачи процентного эквивалента за хлеб, а в порядке снабжения сельского населения, выполнившего разверстки Наркомпрода[285]. В октябре на съезде Губпродуктов Цюрупа официально представляет собравшимся представителям отделов продуктораспределения губернских продкомов трех китов, на которых отныне должен покоиться всякий государственный обмен с деревней:
