Александр Костин - Убийство Сталина. Все версии и ещё одна
В общем, Сталин свой пресловутый «культ» поддерживал постольку-поскольку. Он прекрасно понимал, что в данных исторических условиях народу необходим некий символ — и не более того.»[87]
С приходом Берии в органы, репрессии практически прекратились, начался пересмотр дел ежовских времен и освобождение невинно осужденных. А на ответственные посты он ставил новых людей, например, таких, как С. Ф. Емельянов, девятьсот второго года рождения. Закончил Азербайджанский нефтяной индустриальный институт, работал инженером-механиком, был начальником подвижной службы Бакинского трамвайного парка, на полгода занял пост секретаря райкома.
А в тридцать девятом его назначают наркомом внутренних дел Азербайджана. То, что для этого поста Емельянов был человеком не случайным, показывает его дальнейшая карьера: до пятьдесят третьего — нарком НКВД, министр госбезопасности, министр внутренних дел. Человек Багирова, определенно, а ни Берия, ни Багиров не доверяли серьезных постов тупым подхалимам, бездарям.
Нужно же было как-то высмотреть в молодом инженере будущего профессионала ГБ, сделать на него ставку — и не ошибиться.
В 1934 году Берия становится кандидатом в члены Политбюро ЦК, а вскоре — членом Политбюро. Кроме того, с началом Великой Отечественной войны его назначают заместителем Председателя Государственного комитета обороны. В апреле 1941 года ему поручено курировать наркоматы лесной промышленности, цветной металлургии, угольной и нефтяной промышленности, а во время войны ГКО возложил на него контроль над такими важными оборонными отраслями, как наркомат минометного вооружения, производство самолетов и моторов, производство боеприпасов, танковая промышленность. (За достижения в производстве боеприпасов ему было присвоено звание Героя Социалистического труда.) Но самой важной областью, которую курировал Берия, была работа над советской атомной бомбой. В декабре 1945 года он оставляет работу в органах и занимается только делами промышленности, создавая ракетно-ядерный щит страны. «То есть, — пишет Е. Прудникова, к началу 1953 года Берия уже семь (!) лет не работал в спецслужбах. Более того, тот факт, что Игнатьев в сложных случаях связывался не с Берией, а с другим заместителем предсовмина, Маленковым, доказывает, что он и не курировал органы, то есть вообще не имел к ним отношения. От Совета Министров их курировал Маленков, а от ЦК партии — Хрущев. Да-да, Хрущев, с него и надо спрашивать за все эти дела! А все экивоки по поводу участия Берии в аресте Власика, или в «деле врачей», или вообще в любой деятельности спецслужб — попросту вранье. Так его Абакумов или сменивший того Игнатьев туда и пустили!
Существует по поводу этого человека и еще одна клевета. Братья Жорес и Рой Медведевы в своей книге «Неизвестный Сталин» пишут: «У четырех наиболее близких к Сталину в 1952 году партийных лидеров — Маленкова, Берии, Хрущева и Булганина — не было никаких выдающихся достоинств». Лукавят братья-историки, ой, лукавят. Действительно, Хрущев был чисто партийной фигурой и никакими выдающимися достоинствами не блистал, он и на посту главы государства прославился в основном тем, что ботинком по трибуне ООН стучал, сажал кукурузу да едва не начал мировую ядерную войну. Про Маленкова сам Сталин говорил: «Это писарь. Резолюцию он напишет быстро, не всегда сам, но сорганизует людей… На какие-нибудь самостоятельные мысли и самостоятельную инициативу он не способен». Булганин — фигура загадочная: до войны был зампредом Совнаркома, с началом войны почему-то становится членом военного совета на фронте, с 1947 и по 1949 год— министр вооруженных сил и зампредсовмина, чем конкретно занимался после 1949 года— вообще непонятно. В общем, как сказала бы миссис Хадсон, по виду государственный деятель, но на способного не похож. Однако, что касается четвертого члена этой компании, то есть одна вещь, которая не могла произойти в принципе. В те годы, когда в США уже был принят план ядерного нападения на СССР, ядерную программу страны дураку или посредственности поручить не могли. Можно было с уверенностью сказать, что после Хиросимы ядерные дела должны были оказаться в руках самого толкового из всех, кто окружал Сталина, ибо бездарность на таком посту могла слишком дорого обойтись.
По сути, это был единственный человек из соратников, на которого вождь мог опереться, ибо они тянули в одну сторону. Тандем Сталин — Берия был непобедим. Оставшись же один, Берия имел очень мало шансов не то что взять власть, но даже удержаться на плаву и элементарно сохранить жизнь себе и свободу своим близким. Как оно на самом деле и случилось»[88].
Действительно, Сталин был еще жив, когда 5 марта 1953 года его бывшие соратники торпедировали Сталинский план реформирования государственной власти с резким сокращением роли партаппарата в управлении государством. Было ликвидировано Бюро Президиума ЦК, а численность самого Президиума была уменьшена до уровня состава бывшего Политбюро. Членами Президиума стали, фактически, бывшие члены Политбюро, за исключением «новичков»— Сабурова и Первухина. Президиум Совета Министров насчитывал пять человек— Маленков, Берия, Молотов, Булганин и Каганович (фигура чисто номинальная, без каких-либо конкретных обязанностей).
Председателем Совета министров стал Маленков, оставаясь при этом одним из секретарей ЦК. Хрущев тоже получил пост секретаря ЦК. А еще одним из секретарей стал… Игнатьев. Для него, единственного из всех, эта история окончилась явным повышением. Однако очень быстро Маленков отказался от обязанностей секретаря, уступив главенство в партии Хрущеву. Все вроде бы вернулось на круги своя — как и не было XIX съезда…
Кто на самом деле осуществлял практическое руководство страной после смерти Сталина? Формально главой государства стал Ворошилов, занявший пост Председателя Президиума Верховного Совета.
Вроде бы самый значительный пост был у Маленкова, но ведь он — «писарь», как назвал его Сталин, и коль скоро на посту предсовмина находится вялый и безынициативный человек, то и сам этот пост становится малозначащим. Несмотря на то, что Президиум ЦК, так же как и Политбюро, вроде бы был коллегиальным органом, де-факто, по традиции, его должен был возглавить генсек, а за неимением такового один из секретарей ЦК. Таким главой очень быстро стал Хрущев, не слишком умный, но чрезвычайно напористый и активный.
Для Хрущева смерть Сталина, как и его прижизненное покровительство, оказалась и ужасной (он открыто плакал, как и Ворошилов, Каганович, Маленков и Булганин), и благодетельной. Живой Сталин был для него и учителем, и мучителем, благодетелем и источником постоянной смертельной опасности. Смерть вождя освободила Хрущева от физического страха и психологической зависимости, но принесла новые опасности в преддверии смертельной схватки за власть со своими кремлевскими коллегами, прежде всего с Берией и Маленковым.
В составе нового Президиума ЦК партии Хрущев занял пятое место, после Маленкова, Берии, Молотова и Ворошилова. Таким образом, очевидным наследником стал Маленков, а очевидным «серым кардиналом» — Берия. Молотов, работавший со Сталиным дольше всех остальных, также мог претендовать на «престол»: то, что именно эти трое произносили надгробные речи на Красной площади, также подтверждает мысль, что именно они должны были составить правящий триумвират. Никто ни в СССР, ни за рубежом и вообразить не мог, что Хрущеву удастся их всех переиграть.
Однако уже в июне 1953 года Берия будет арестован, а в декабре расстрелян, и все это будет сделано формально руками Маленкова. Затем настанет очередь самого Маленкова, который в начале 1955 года на пленуме ЦК, а затем на сессии Верховного Совета будет смещен с поста Председателя Совета Министров и переведен на должность министра электрификации. Затем настанет очередь Молотова, который будет подвергнут уничижающей критике, но, как и Маленков, будет оставлен членом Президиума ЦК. Уже в августе 1954 года Хрущев возглавил советскую делегацию, направляющуюся в Пекин, а летом 1955 года на четырехсторонней конференции в Женеве советскую делегацию, хотя формально ее возглавлял Булганин, сменивший Маленкова па посту Председателя правительства, однако западные лидеры поняли, что переговоры следует вести с Хрущевым.
Никто не мог предвидеть такого взлета карьеры Хрущева (кроме, возможно, его самого). Даже в сравнении с прочими неожиданными поворотами его карьеры, триумф выглядел чудом. Однако в том, каким способом Хрущев взошел на советский властный Олимп, ничего чудесного не было. Подобно своему политическому кумиру и учителю в двадцатые годы, он подменял цели коммунистической партии личным целям, использовал против своих «друзей-соперников» партийный аппарат, а также проблемы внутренней и внешней политики, обострившейся после смерти Сталина, сближался с соперниками, а затем их предавал. Так он поступил сначала с Берией, а потом с Маленковым, которые по внешним признакам были его закадычными друзьями. Так он поступил с Молотовым и своим другом молодости и долголетним начальником Кагановичем, также и с Жуковым, которого приблизил к себе в период борьбы с «политическими тяжеловесами» ближайшего окружения Сталина настолько, что Жуков стал позиционировать себя чуть ли не вторым человеком во властной обойме. А затем коварно расправился с ним, когда увидел в нем задатки заправского диктатора, усиленно создававшего свой культ личности. Мы не говорим уже о таких «второстепенных» личностях, как Ворошилов, Булганин, Первухин, Сабуров и «примкнувшего» к ним Шепилова, которые также попадут со временем «под раздачу», будучи членами Президиума ЦК и как «птенцы гнезда Сталина», естественно не поддержавшие курс Хрущева на «десталинизацию», чтобы расчистить дорогу для формирования своего собственного культа.
