Петр Третьяков - У истоков древнерусской народности
В поздних курганах Костромского и Кинешемского Поволжья точно так же очень много финно-угорских элементов, но уже не северо-западных, а преимущественно местных, мерянских, а также волго-камских. Это треугольные, коньковые и конические «шумящие» подвески, разнообразные игольники, горизонтальные и вертикальные, пронизки с подвесками и др.[134]
4Обрисованная выше картина мерянских «островов» имела бы несомненно более отчетливые контуры, если бы археологические данные первых веков II тыс. н. э., на которых она основывается, не были, как уже указано, приведены в беспорядок их исследователями. Но в целом, в общих своих чертах, эта картина является бесспорной. Она подтверждается историческими сведениями последующих столетий, тоже указывающими на то, что в восточной части Волго-Окского междуречья и за Волгой долго сохранялись местности, занятые мерей, точнее сказать, ее обрусевшими потомками.
В 60—70-х годах прошлого века, после раскопок А. С. Уварова и П. С. Савельева, когда появился усиленный интерес к судьбам мери, были произведены поиски ее следов в местных архивах. При этом выяснилось, что о мере здесь помнили вплоть до XV–XVI вв. Обнаружилось также, что некогда, в XIII в., а может быть, и раньше некоторые районы, населенные мерей, были выделены в особые территориальные единицы. Таким образом, мерянские «острова» получили в свое время, так сказать, официальное признание.
В Северо-Восточной Руси в XIII в. и позже мелкие территориальные единицы чаще всего назывались станами. Стан, как и более старые наименования — становище, погост, это местность, население которой было приписано к какому-либо одному пункту для уплаты даней и оброков. Свое наименование стан получал обычно от названия селения — центра стана или же реки, на берегах которой обитали жители данного стана и которая служила здесь главным путем сообщения.[135]
Но некоторые из станов, известных по документам XIV–XVI вв., получили свое наименование от этнонима «меря». Они назывались Мерскими станами (рис. 10).
Вполне определенные данные имеются о трех Мерских станах. Один из них находился около Переяславля-Залесского, не к югу и востоку от Плещеева озера, где были сосредоточены с конца IX — начала X в. древние русские поселения (стр. 130), а к северо-западу от озера, по р. Нерли и ее притокам. Отсюда этот стан в XV–XVI вв. нередко называли Нерльским. Его центром было, по-видимому, с. Мериново на р. Нерли.[136] Население этой местности, сравнительно слабо заселенной и изобилующей лесами и болотами, до недавнего времени имело ряд своеобразных этнографических особенностей.[137]
Другой Мерский стан находился на правом берегу Волги, непосредственно около Костромы, за р. Костромой. Согласно ревизской сказке церковных принтов 1764 г., отысканной В. А. Самаряновым, его северо-восточная граница проходила по р. Костроме от с. Миссково до устья, южная — по Волге, от устья р. Костромы вверх на 20–25 км, третья, западная граница, замыкающая треугольную по форме площадь Мерского стана, проходила за с. Саметью, у оз. Великое Самецкое.[138]
Местность эта, изобилующая озерами и протоками, называемая нередко Костромской низменностью, является весьма своеобразной, соответствующей хозяйству и быту мери не в меньшей степени, чем долина Оки потребностям хозяйства мордвы, мещеры и муромы. Почти вся территория Мерского стана у Костромы заливалась в половодье водами Волги и Костромы, так что поселения, расположенные на песчаных всхолмлениях, оказывались на изолированных островах. Дер. Вежи, известная благодаря некрасовскому деду Мазаю, была расположена в пределах этой низменности, в северной части Мерского стана. Вплоть до недавнего времени население низменности занималось главным образом скотоводством, чему способствовало обилие богатых заливных лугов. Большую роль в хозяйстве играла рыбная ловля. Хлеб сеяли в небольшом количестве — для него не было подходящей земли. В настоящее время значительная часть Костромской низменности затоплена волжскими водами, поднятыми плотиной Горьковской гидроэлектростанции.
Судя по старым документам и данным последнего времени, территория костромского Мерского стана изобиловала нерусской топонимикой и гидронимией. Крупнейшими селами являются здесь Шунга и Саметь, рядом с ними находится дер. Тепра. Имеется оз. Мерское, pp. Воржа, Касть, Соть и др.
Следует также указать, что помещичьего землевладения в этой местности очень долго не было. Территория Мерского стана и его население в XVI–XVII вв. принадлежали по частям костромским Ипатьевскому и Богоявленскому монастырям и Чудову монастырю в Москве.
Еще один Мерский стан, неоднократно упоминаемый в документах XV–XVI вв., находился на левобережье Верхней Волги около Кашина. Иногда он именовался Мерецким.[139]
В документах имеются сведения и о других местностях, где, возможно, меря сохраняла свою самобытность. Так, в XVI в. в Звенигородском уезде, т. е. западнее Москвы, в Андреевском (Тросненском) стане были селения Меря Молодая и Меря Старая. «Очевидно, — писал по поводу их М. К. Любавский, — это был когда-то целый инородческий островок среди русского населения». «Островок» этот, как и селения Мерского стана у Костромы, находился в монастырском владении. М. К. Любавский считал это не случайным; он видел здесь определенную тенденцию, связанную с политикой «христианизации инородческого и полуинородческого населения».[140]
В. А. Самарянов предполагал, что один из станов с мерянским населением находился некогда в пределах Унженского уезда Галичской провинции. В документах середины XVIII в. одна из церквей этого уезда называлась «Георгиевская, что в Мерском». Город Галич в отличие от южного Галича в XIII в. и позднее именовался, как известно, Галичем Мерским. Около Кинешмы, на правом берегу Волги по р. Мере (Мера), была Мериновская волость с центром в с. Мериново.[141] Но связаны ли эти наименования с этнонимом «меря» — сказать трудно.
О веси на Шексне, Мологе и в Южном Прионежье говорят встречающиеся в старых документах названия населенных пунктов, таких как Череповесь, Луковесь, Арбужевесь, Севесь Старая, Весь Ёгонская. В вышедшей недавно книге В. В. Пименов на основании данных топонимики утверждает, что племенам веси принадлежали некогда местности не только по берегам Белого озера, Шексны и Мологи, но и лежащие западнее — в Восточном Приильменье и Южном Приладожье. В последних и сейчас проживают предполагаемые потомки древней веси — народность вепсы.[142]
Интересно, что в старых документах и церковной литературе, в топонимике и гидронимии не отразилось имя муромы. Кроме наименования города Мурома в юго-восточной части Волго-Окского междуречья, на территории летописной Муромы, можно указать лишь с. Муромское. Но и оно происходит, по-видимому, не от этнонима «мурома», а от фамилии дворян Муромцевых. В житиях муромских святых и в «Повести о водворении христианства в Муроме» (XVI в.) сказано об идоле, которому поклонялись жители города до конца XI в., о том, что из Волжской Болгарии делались попытки обратить их в магометанство, но нигде не сказано, что здесь жила именно мурома.[143] И не случайно некоторые историки полагали, что летописная мурома была не особой финно-угорской группой, подобной мордве или мере, а одним из мордовских племен, чему отнюдь не противоречат археологические данные.[144]
И напротив, о мещере, совсем неизвестной по «Начальной летописи», сохранилось много разнообразных сведений. В XIV–XV вв. волость Мещерка была известна в поречье Оки около Коломны. Другая Мещерская волость была в составе Нижегородского княжества. В юго-восточной части междуречья находились с. Мещерка, дер Мещера, оз. Мещерское. А наименование Мещеры для местности или области, постоянно встречающееся в старых документах, сохранилось и доныне. Очевидно, мещера также являлась одним из племен мордовской группы. Она жила в глухих лесах еще долгое время после исчезновения муромы. По словам М. К. Любавского, «преобладающая масса мещерского племени в XIV–XV вв. была вне сферы русской колонизации, находилась под властью собственных князей, хотя политически и подчинена была Москве (со времен Димитрия Донского)».[145]
Я не буду приводить здесь наименования других многочисленных населенных пунктов или рек, возможно, связанных с финно-угорскими этнонимами, не буду останавливаться на разнообразных других данных, главным образом этнографических, фольклорных и лингвистических, которые когда-либо приводились исследователями, искавшими следы дорусского населения на территории Северо-Восточной Руси. Это поистине необъятный и в то же время очень «темный» материал, методика изучения которого еще далеко не разработана. Но, говоря об «островках» с финно-угорским населением, нельзя не упомянуть имевшиеся здесь некогда Чудской стан, Чудскую волость, а также Чудской конец в Ростове Великом.
