Борис Греков - Грозная Киевская Русь

На эти размышления наводит отчасти и термин «отарица», термин, до сих пор еще не достаточно разъясненный. Суздальский архиепископ Дионисий в грамоте 1382 г. этим термином перевел греческое слово πεχουλιον[244]. Архиепископ Дионисий пишет о недопустимости частной собственности в монастырях и указывает, что институт собственности или отдельного частного владения посеян диаволом и называется по-русски «отарица». Это старый юридический термин и означает имущество, которое pater familias передает сыну или рабу для самостоятельного владения, но которое он может всегда у него отнять. Права распоряжения этим имуществом владелец не имел. Впервые законом разъяснен смысл слова при императоре Августе[245]. Отарица в применении к закупу, стало быть, участок земли, выделенный господином закупу в пользование.

Нужно, однако, сказать, что понимание термина «купа» в смысле оброка это только одно из существующих и допустимых пониманий. Весьма возможно, что «купа», входящая своим корнем в термин «закуп», — не оброк, а именно та сумма, которую закуп получал от своего господина в момент заключения с ним договора. Такое толкование «купы» очень старо и не менее популярно. Так понимал «купу» еще Карамзин[246], и в настоящее время имеются сторонники именно этого мнения.

Действительно, за это мнение имеется ряд серьезных аргументов. Противоречит ему лишь то, что в слове «емлет» предполагается систематическая повторяемость действия, между тем как «купа» в смысле денег, полученных от господина закупом, такой повторяемости не допускает. Зато коренное родство терминов «закуп» и «купа» говорит о предпочтительности второго понимания слова. Это, по-видимому, не оброк, а деньги, при помощи которых недавний смерд приобретал новую социальную оболочку и превращался в закупа.

Далее, ст. ст. 59–62 рассматривают случаи, когда господин мог причинить некоторый ущерб закупу, нарушить свои обязательства или превысить свои права. Тут мы еще раз встречаемся с основными чертами, характеризующими хозяйственное и правовое положение закупа. Вот какие «обиды» может причинить закупу господин: 1) изменить в свою пользу сумму, данную им закупу в момент заключения договора; 2) изменить, конечно в свою пользу, размеры оброка или участка земли, отведенного закупу (отарица), может быть, отобрать отарицу у закупа без достаточных оснований; 3) сделать попытку эксплуатировать закупа путем продажи или отдачи его в наймы, наконец, 4) побить его не «про дело», а «несмысля, пьян, без вины». Замечание Владимирского-Буданова

о том, что здесь, в ст. ст. 59–62, имеется в виду закуп вообще, всякий закуп, — мне кажется очень приемлемым.

В отдельных случаях расшифровка ст. ст. 59–62, мною предложенная, может быть и требует уточнения и поправок (очень трудно брать на себя ответственность за толкование отдельных темных мест источника), но общий смысл их мне кажется ясным, не вызывающим сомнений.

Наконец, в ст. 64 рассматривается случай совершения закупом кражи не у своего господина, а на стороне. За него отвечает господин, но в этом случае сам закуп превращается в раба.

В «Правде Русской» есть еще ст. 66, которая, решительно запрещая послушествовать холопу, разрешает в малых тяжбах в случае необходимости («в мале тяже по нуже») привлекать к послушеству закупа.

Вот, собственно говоря, и все, что нам известно о закупе.

Все наши наблюдения позволяют, как мне кажется, сделать ряд вполне обоснованных выводов.

Закуп — зависимый от феодала человек. Зависимость устанавливается актом выдачи господином некоторой суммы денег, которые закуп должен вернуть, если пожелает уйти от своего хозяина. Зависимость закупа срочная. Закуп может выполнять самую разнообразную работу во дворе господина. Так называемый релейный закуп связан целиком с сельским хозяйством господина. По-видимому, либо этот вид закупничества был особенно распространен, либо с ролейным закупничеством связывалось большее количество casus’ов, влекущих за собой судебное вмешательство, но факт остается фактом, что именно ролейному закупу в уставе Владимира Мономаха отведено больше всего внимания. Релейный закуп вне барского двора и барского хозяйства не мыслится: он пашет господским плугом барскую пашню, боронит господской бороной, запрягает в них господского коня, стережет господских коней, загоняет их во двор и в хлев, исполняет всякие другие хозяйские распоряжения: в то же время у него имеется и свое собственное хозяйство на участке земли, полученном от господина. Трудно более ясно показать форму эксплуатации закупа. Перед нами один из видов отработочной ренты прежде всего.

Итак, по своему происхождению закуп — это в большинстве случаев недавний смерд, лишенный средств производства и вынужденный экономической необходимостью искать заработка у крупного землевладельца. Это один из симптомов разрушения соседской общины под натиском надвигающихся феодальных отношений. Едва ли может быть какое-либо сомнение в том, что закуп — одна из разновидностей рядовичей. Трудно также не согласиться и с тем, что закуп, постоянно работающий во дворе своего господина рядом с холопом, входит в состав барской челяди.

Самый термин «вдач» не может считаться точно установленным, так как в ряде редакций «Правды Русской» вместо «вдач» (Троицк. IV сп.) мы имеем разночтение «в даче» (Толстовский, Троицк. IV сп. и др.), «вда цену» (Пушкинск. сп.). Если допустить законность самого термина, то сущность вдача определяется только одной статьей «Пространной Правды». «Вдач не холоп, и ни по хлебе роботят, ни по придатце; но оже не доходять года, то ворочати ему милость; отходить ли, то не виноват есть» (ст. 111 Троицк. IV сп.), т. е. долг, взятый хлебом или деньгами, не превращает должника в раба; долг подлежит либо возврату, либо отработке в определенный срок.

Владимирский-Буданов полагает, что «здесь указывается источник одного рода закупничества»[247]. Сергеевич цитирует этот текст по списку Мусина-Пушкина: «Вда цену не холоп…» По мнению Сергеевича, эта статья имеет в виду «рабочих, нанимаемых на определенный годовой срок и получающих вперед годовую плату. Плата эта дается или натурой (хлебом и каким-то придатком к денежной наемной плате), или деньгами (вда цену)»[248].

Едва ли, однако, можно согласиться с толкованием термина, предложенным Сергеевичем. Прежде всего, недоказанным здесь является понимание слова «придаток». Придаток ведь можно понимать и иначе. Владимирский-Буданов, хотя и неуверенно, склонен под «придатком» разуметь процент, и едва ли это будет неправильно.

Вся статья говорит не о найме в смысле капиталистического найма, а о привлечении людей на работу путем выдачи хлеба или денег, которые вполне естественно подразумевают проценты, причем самая «дача» естъ не столько способ непосредственного привлечения рабочей силы — хотя, несомненно, таким путем привлекалась рабочая сила — сколько это привлечение есть следствие, вытекающее из невозможности для должника погасить долг. Долг может быть погашен работой на срок, и совершенно не обязательно, как думает Сергеевич, годовой, потому что слово «год» значит, чаще всего, время вообще, и в «Правде Русской», когда требуется обозначить определенное количество времени, равное году в нашем смысле слова, употребляется термин «лето»: «А жонка с дочерью тем страды на 12 лет, по гривне на лето»[249] и т. д. Так что естественнее под вдачем разуметь бедного человека, берущего в долг хлеб или деньги, может быть, обязующегося при этом и отработать этот свой долг в определенный срок. Конечно, вдач близок закупу. Во всяком случае, эти оба социальные явления одного и того же происхождения. Это тоже одна из разновидностей рядовича.

В «Правде» Ярославичей среди рабочего состава барского имения упоминается и смерд. Каким образом он попал сюда, каково его положение здесь, станет ясным после того, как мы разберем вопрос о том, кто такой смерд вообще.

Можно смело сказать, что нет ни одного историка России, который бы не пытался определить юридическую природу смерда, и, тем не менее, вопрос до сих пор остается открытым. Один из наиболее глубоких исследователей писал в 1909 г.: «Вопросу о древнерусских смердах суждено, по-видимому, оставаться крайне спорным надолго, быть может, навсегда. Причина тому в скудости данных, какими располагаем: несколько случайных упоминаний в летописи да тексты „Правды Русской“»[251]. Уже в революционное время вышла специальная работа С. В. Юшкова, интересная, между прочим, тем, что автору удалось расширить рамки своего наблюдения и привлечь к решению вопроса новый материал[252]. В последнее время в общих трудах по истории Украины и Киевской Руси вопросу о смердах отводится видное место, и, на мой взгляд, вопрос близится к своему правильному решению[253].