Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь
Я не знаю, о чем думал Василий Бакунин, когда ехал в калмыцкие стойбища. Был ли он встревожен, подозревал ли, чем может обернуться для него эта поездка? Скорее всего — догадывался. Не мог не догадываться, слишком хорошая была у него сеть информаторов. Но приказ есть приказ.
К тому же — 25 лет. 25 лет это, почтенные читатели, возраст, когда мужчина входит в полную силу, но жизнь еще недостаточно повозила его лицом по дорожному покрытию, чтобы научить разумной осторожности. Не случайно именно между 20-ю и 30-ю подавляющее большинство мужчин впервые серьезно обжигает крылья.
В один погожий летний день в юрту Нитара Доржи вошел русский переводчик, и, как всегда, любезно поздоровался на прекрасном калмыцком языке.
О том, что было дальше, он вспоминал до конца своих дней и даже описал в своей книге, рассказывая о своей скромной персоне в третьем лице: «бил его палками, метался на него с кинжалом и, выведя его из кибитки, хотел его из ружья застрелить за то, что он, Нитар Доржи, обнадеясь на него, Бакунина, присягу, вошел с улусами своими в линию, а на оную, как они видят, для воевания их собираются российские войска».
Наверное, во время этого приступа безумия избитый и изрезанный ножом до полусмерти Бакунин уже попрощался со своей так удачно, вроде бы, сложившейся жизнью, но его буквально за руку выдернул с того света один из приближенных Нитара, зайсан Джалчин. Ему единственному хватило смелости встать между обезумевшим царевичем и приготовившимся уже словить пулю переводчиком и убедить Нитара Доржи отпустить русского. Не ради себя — ради калмыков, которые за убийство официального русского посланника «российскими войсками вконец будут разорены».
Судя по всему, зайсан Джалчин был у степняков в большом авторитете, потому что тогда у Нитара хватило самообладания опустить ружье и, буркнув «Убирайся!», уйти в юрту. Переводчик взгромоздился на коня и, дав шенкеля, ускакал в степь.
Но безумие, все сильнее овладевавшее степным царевичем, пересилило разум уже на следующий день. Еще до рассвета он велел приближенным седлать коней и повел отряд по степи невесть куда. А когда Джалчин поинтересовался — куда же они едут, Нитар лишь скользнул по нему безумным взглядом и, скрипнул зубами, велел ехать вперед. И только озадаченный зайсан отдалился от него на два корпуса лошади — убил Джалчина двумя выстрелами из пищали в спину.
Лицом к лицу — не осмелился.
А ехал отряд к русской слободе Тишанке, где, как предполагал Нитар Доржи, должен был заночевать русский переводчик.
Безумный царевич не ошибся — Бакунин действительно был в Тишанке и выехать из нее не успел — люди Нитара взяли слободу в осаду.
Казалось, смерть играет с Бакуниным, как кот с мышом — отпустив на секунду, снова подгребает к себе лапой. Вот она вновь посмотрела ему в глаза, и на сей раз некому было заступить ей дорогу — никто из калмыков не желал примерить на себя судьбу Джалчина.
Спас Бакунина не калмык, а русский. Избавление пришло как в кино — в последнюю секунду, буквально накануне калмыцкого штурма слободы к Тишанке подошел посланный губернатором Волынским отряд под началом донского старшины Осипа Поздеева. Калмыкам пришлось отступить, хотя их предводитель и успел утолить свою жажду крови — шестеро жителей Тишанки, не вовремя покинувшие свои дома, были пойманы калмыками и собственноручно заколоты их предводителем.
После этого поражения Нитар Доржи обезумел окончательно — хохочущим демоном он метался от Волги до Дона, сея огонь и смерть: «по донским городкам на пашнях и в лесах многих мужеска полу колол, а женска, в том числе и сущих младенцев, пересквернил, и лошадей и скот отгонял, где сколько найти мог, также многих и из калмык побивал до смерти». Дело дошло до того, что Нитар попытался напасть на губернатора Волынского, ехавшего водным путем из Царицына в Дмитриевск. Русские войска, отправленные губернатором на подавление мятежа, положили около сотни калмыков, да шесть десятков захватили в плен, но самого Нитара Доржи взять не сумели. Даже несмотря на то, что Нитар-Доржи был наголову разбит подполковником Заозерским, и «как у них был бой владелец Нитар-Доржа без ружья и без платья, наг, только в одних штанах и без шапки и бос и не на оседлой лошади со оставшими своими калмыками о два конь побежал в степь». Там и ушел от погони.
Известное дело — калмыка в степи ловить это, примерно, как рыбу в речке голыми руками хватать. Здесь без хитрости не обойтись, здесь крючок нужен.
И крючок был найден.
Нитара Доржи по наущению уже отставленного русского губернатора Волынского удавили в юрте шелковой лучной тетивой родные братья во главе с Дасангом. Причем, взяли мятежного хана с большим трудом: «чрез великую силу его связали, и хотел де Дасанг его живова к губернатору прислать, но будто он противу четверых зело долго боронился силою своею, отчего и надсадил себя и так уже будто лежа связаной умер».
Удавили не из страха, а спасая себя и свой народ. Как писал сам Бакунин, Дасанг, видя многочисленность российских войск, направленных против калмыков, и, понимая, что Нитар вот-вот раздует всеобщее восстание, которое ничем, кроме тотальной резни калмыков русскими солдатами закончится не может, «принужден брата своего Нитар Доржу за вышеписанные многие его злодейства удавить, и сам приехал к губернатору Волынскому с раскаянием о разорении братьев своих, все вины возлагая на умерщвленного брата своего Нитар-Доржу».
14 сентября бывший губернатор самолично осмотрел привезенный труп внука хана Аюки и, убедившись, что враг мертв, велел похоронить. Вскоре Волынский отбыл в Казань, куда еще в июле указом Сената был переведен губернаторствовать, и задержался в Астрахани исключительно для того, чтобы свести счеты. Таковы были нравы в тот жестокий век, что даже высший государственный сановник в просвещенной империи месть ставил превыше службы.
Уехал из Астрахани и бывший переводчик Бакунин, только не в Казань, а в Петербург. Пути Волынского и Бакунина разошлись навсегда: Василий Михайлович был уволен с должности переводчика при губернаторе и переведен на службу в Коллегию иностранных дел, секретарем Калмыцких дел.
Такова была награда государева за всю его тайную службу. Не поскупились, надо признать. Известно же — за богом молитва, а за царем служба не пропадет. Бакунина перевели в столицу, дав ему неплохую должность.
Государство свою благодарность высказало, но это все, чем оно могло отдариться. Остальное надо было делать самому.
Глава 19
Враг народа
Что делать, если твоя жизнь кончена в 26 лет?
Разведчик — профессия одноразовая. В случае провала он выгорает как фальшфейер — дочиста, до утилеобразного состояния. И больше его использовать в привычном качестве нельзя. То есть теоретически можно, но на практике никто этого делать не будет. Можно, наверное, и заново снарядить выгоревший фальшфейер, но гораздо проще распаковать новый. Так и с разведчиками — по старым тропинкам ему вход заказан навсегда, а менять специализацию на какую-то принципиально иную дорого, долго и неразумно: проще нового подготовить. На то, чтобы подготовиться к работе «на калмыках», у Бакунина ушла вся его предыдущая жизнь. Что же ему теперь — татарский учить, чтобы за Волынским в Казань ехать? Глупо.
А с другой стороны — наш герой больше ничего не умел в жизни, кроме как работать «на земле». Значит… Значит, надо все начинать с нуля и осваивать новую профессию.
Когда я говорил, что путь в калмыцкие улусы был Бакунину заказан, я ничуть не утрировал. Для пояснения расскажу один случай.
Несколько лет спустя, в 1731 году он, уже в качестве работника МИДа, сопровождал китайское посольство, отправленное императором Поднебесной к калмыкам. Заметьте — не в Российскую империю, а к калмыкам: это немного объясняет уровень реального «подданства» кочевого народа. Бакунин, естественно, сопровождал китайских послов не просто так: его задачей было сбить у китайцев желание к дальнейшему развитию международных связей с русскими кочевниками. Посольство неспешно двигалось к Саратову, и Бакунин охотно объяснял послам, что едут они к сущим дикарям, дел с которыми лучше не иметь, так как у «того калмыцкого народа обхождение во всем подобно зверскому, а не человеческому». На самом деле русский дипломат намеренно тянул время, дожидаясь, когда новый астраханский губернатор Иван Измайлов провозгласит Цэрэн-Дондука ханом.
Бакунин должен был довести китайцев только до Саратова, но там внезапно выяснилось, что Василий Беклемишев, еще один давний спец по калмыкам, собиравшийся принять у тезки посольство в Саратове и везти его дальше в улусы, заболел и ехать не сможет. Измайлов же уже отбыл в Астрахань. Казалось бы, кому, как не Бакунину, с его опытом и языком, вести китайцев к калмыкам? Ан нет — в письме, отправленном нашим героем из Саратова, явно сквозит растерянность и даже испуг (хотя, как мы помним, он был далеко не робкого десятка).
