Константин Битюков - Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг.
30 ноября – 1 декабря 1916 г. в Петрограде находилась с визитом прибывшая из Москвы великая княгиня Елизавета Федоровна, родная старшая сестра императрицы и вдова дяди царя, великого князя Сергея Александровича.
Требования, с которыми она обратилась к императрице, очень схожи с тем, что высказывали великие князья в ноябре 1916 г. Это дает право предположить, что она была прекрасно осведомлена о ноябрьском великокняжеском штурме власти. Непосредственным же толчком к личному визиту в Царское Село послужил, вероятно, приезд в Москву ее воспитанника великого князя Дмитрия Павловича. Мария Павловна (младшая) вспоминала, что Дмитрий был у великой княгини Елизаветы в Москве и пытался получить ясные представления о психическом состоянии императрицы. «Только после этого, убедившись, что надежд на нормальный исход мало, он решился присоединиться к тем немногим людям, которые решили добиться такого исхода… Повидав Дмитрия и взвесив ситуацию со всех сторон, она решила сделать последнюю попытку повлиять на императорскую чету»[448]. О ее визите в Царское Село знал и другой участник заговора, Ф.Ф. Юсупов[449].
Впрочем, генерал-майор А.И. Спиридович утверждал, что о «старце» великая княгиня знала «зачастую даже с преувеличением от С.И. Тютчевой», бывшей фрейлины императрицы, удаленной от двора за антираспутинские речи[450].
Прибыв в Царское Село 30 ноября в 3 часа 20 минут дня[451], Елизавета Федоровна сразу направилась во дворец для разговора с императрицей, «со всей любовью к ней стараясь убедить ее в слепоте и умоляя выслушать ее предостережения ради спасения семьи и страны»[452]. А.И. Спиридович утверждал, что сестра Александры Федоровны хотела говорить с Государем, но царица категорически заявила, что он очень занят[453]. Со слов Елизаветы Федоровны, разговор был «решительным» и шел о Г.Е. Распутине. Великая княгиня указала, что «старец истерзал общество, скомпрометировал императорскую семью и ведет династию к гибели»[454]. Ее сообщения о мрачном, готовом к восстанию настроении в Москве и необходимости срочных перемен повлекли за собой болезненную сцену[455]. Александра Федоровна ответила, что «Распутин великий молитвенник, что все слухи о нем – сплетни, и попросила… более не касаться этого предмета»[456]. Однако, так как великая княгиня стояла на своем, императрица оборвала ее[457]. Уходя, Елизавета Федоровна якобы бросила сестре: «Вспомни судьбу Людовика XVI и Марии-Антуанетт»[458]. Встреча осталась безрезультатной.
Характерно, что после визита во дворец великая княгиня сразу направилась к одному из будущих убийц Г.Е. Распутина князю Ф.Ф. Юсупову, который «с нетерпением» ждал ее приезда, чтобы услышать о результатах беседы. «Она вошла в комнату, дрожа и вся в слезах, – вспоминал он. – “Она выгнала меня, как собаку! – вскричала она. – Бедный Ники, бедная Россия!”»[459]
На следующее утро Александра Федоровна прислала старшей сестре короткую записку, в которой просила ее уехать. Во встрече с императором, о которой просила Елизавета Федоровна, ей было отказано под предлогом его большой занятости[460]. Никаких сведений о том, что Александра Федоровна что-либо сообщила о характере требований своей сестры Николаю II, нет. Вероятно, она хотела оградить его от очередных неприятных известий. 1 декабря в 8 часов 30 минут вечера великая княгиня отбыла в Москву[461]. На вокзале ее провожала императрица вместе с дочерьми[462]. Это была последняя встреча августейших сестер.
Таким образом, этот визит был, по всей видимости, связан с последней мирной попыткой устранения Г.Е. Распутина. Возможно, будущие убийцы с помощью великой княгини попытались устранить старца, не применяя насилия. Косвенно это подтверждается тем, что великая княгиня была давней подругой княгини З.Н. Юсуповой, матери князя Ф.Ф. Юсупова, которая была одержима идеей избавиться от «старца». Сама Елизавета Федоровна являлась воспитательницей великого князя Дмитрия Павловича, во многом заменяя ему мать. Наконец, после разговора с императрицей великая княгиня приехала к князю Ф.Ф. Юсупову.
Не исключена возможность и того, что она знала об их замыслах. В пользу этого говорят и ее телеграммы, посланные в Петроград сразу после убийства Г.Е. Распутина. В них великая княгиня, пробывшая больше недели в святых местах – Сарове и Дивееве, – писала великому князю Дмитрию Павловичу, что молилась «за вас всех дорогих [убийц?!]. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного»[463]. Эта телеграмма была отправлена из Москвы утром 18 декабря, когда еще не было известно точно, кто именно убил Г.Е. Распутина и даже не обнаружено его тело. Уверенность Елизаветы Федоровны выдает ее информированность о готовившемся убийстве, хотя личных встреч с тем же великим князем Дмитрием Павловичем у нее быть не могло, поскольку, как уже сообщалось выше, с 20 ноября и до середины декабря он безотлучно находился в Ставке.
Сама великая княгиня была крайне возмущена поведением сестры. Свои чувства она выразила царской чете в письме от 29 декабря словами еще к тому времени не канонизированной героини католической Франции Жанны д’Арк: «Когда я бываю раздражена тем, что не со всей готовностью верят в то, что я желаю сказать во имя Божие, я уединяюсь и молюсь Богу»[464]. Эти слова, «вселяющие мужество» (подчеркнуто в оригинале) даже почти четыре недели спустя выдали ее раздражение от отказа во встрече с царственным деверем. Ее резкость при встрече с Александрой Федоровной она оправдывала тем, что было бы «трусостью умалчивать о том, что знаешь или чувствуешь». При той встрече Елизавета Федоровна чувствовала «боль», «отчаяние», оттого что «всех вот-вот нас захлестнут огромные волны», и искреннюю любовь к царственной чете. Знала же она о том, что «все классы (подчеркнуто в оригинале. – Е.П., К.Б.) – от низших и до высших, и даже те, кто сейчас на фронте, – дошли до предела!..»[465]
В этот же приезд Николая II в Царское Село состоялся его разговор с великим князем Павлом Александровичем. Об этой встрече сохранились сведения в воспоминаниях А.А. Вырубовой, которая пишет, что сразу после возвращения из Киева, куда Павел Александрович и его супруга О. Палей ездили навестить императрицу-мать, императорская чета приняла их приглашение «на чашку чая». «Перед чаем, – вспоминала фрейлина, – великая княгиня рассказала мне об ужасных слухах, циркулировавших в Киеве об императрице; она говорила также о тяжелом положении всей страны»[466]. Заходил ли об этом разговор собственно за чаем – неизвестно. Однако вскоре, вечером 3 декабря, произошла еще одна встреча великого князя с императором[467].
К этому разговору Павла Александровича подтолкнул недавний визит к вдовствующей императрице и обещания, данные великому князю Александру Михайловичу еще в ноябре 1916 г.[468], относительно выступления перед императором от имени всех великих князей. Поэтому не случайно в воспоминаниях княгини О. Палей упоминается семейный совет в Петербурге, во дворце великого князя Андрея Владимировича на Английской набережной. «Там было решено, что князь Павел, как старейший в роде и любимец их величеств, должен взять на себя тяжелую обязанность говорить от имени всех. Князь был крайне озабочен. Он совершено ясно отдавал себе отчет в том, насколько трудна и неблагодарна возложенная на него задача и как мало у него шансов на успех»[469]. Таким образом, этот визит был вариантом воплощения идеи коллективного обращения великих князей, возглавить которое в свое время отказался великий князь Николай Михайлович. Необходимо заметить, что великий князь Николай Михайлович также упоминает об этом совещании у Андрея Владимировича в то же время, когда В.М. Пуришкевич и отец Георгий Шавельский имели свои беседы с Николаем II, т. е. в ноябре 1916 г.[470]
Г. Шавельский сообщает о том, что князь В.М. Волконский показал ему текст письма великого князя Михаила Александровича и сообщил об упорно ходивших в Петрограде слухах о коллективной просьбе великих князей к царю схожего с письмом содержания[471]. О содержании разговора можно судить лишь по достаточно тенденциозным воспоминаниям княгини Палей, согласно которым Павел Александрович во время визита изложил следующие проблемы. Сначала он остановился на «мрачной картине современного положения», затем перешел к изложению своеобразной программы-максимум – даровании России конституции на Николин день (т. е. через два дня после разговора – 6 декабря!). После отказа императора в этом («то, о чем ты меня просишь, невозможно: в день своей коронации я присягал самодержавию и я должен передать эту клятву сыну») Павел Александрович заявил: «Дай, по крайней мере, министерство доверия, так как – я тебе опять говорю – Протопопов и Штюрмер ненавистны всем. В этот момент, набравшись мужества, великий князь объявил, что назначение этих двух министров тем более подвергается критике, что все знают, что оно сделано под влиянием Распутина…» Однако и это не встретило поддержки. «Тогда заговорила Государыня. Для нее Распутин был только жертвой клеветы и зависти тех, которые хотели бы стать на его место. Что же касается пожертвования добросовестными министрами, для того чтобы угодить некоторым личностям, об этом нечего даже и думать. Таким образом, великий князь потерпел неудачу во всех направлениях своего прошения, на все, о чем он просил, был дан решительный отказ»[472].
