Константин Битюков - Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг.
Таким образом, идея коллективного обращения, в котором главную роль играл бы великий князь Николай Михайлович, провалилась. Это еще раз подтверждает то, что знаменитая первоноябрьская встреча Николая Михайловича с Николаем II и его письмо явились изложением точки зрения самого великого князя, одобренной лишь вдовствующей императрицей Марией Федоровной.
В аристократических кругах Петрограда знали о действиях великих князей. 20 ноября 1916 г. князь Ф.Ф. Юсупов писал своей матери княгине З.Н. Юсуповой: «Семья [великие князья. – Е.П., К.Б.] хочет написать дяде [Николаю II. – Е.П., К.Б.] коллективный протест. Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет»[408]. В ответе 25 ноября 1916 г. княгиня З.Н. Юсупова отмечала: «Протест семьи теперь уже запоздал. Он имел бы смысл полтора года назад, когда я ездила на Елагин [к вдовствующей императрице Марии Федоровне. – Е.П., К.Б.] умолять, чтобы это было, а теперь уже такое выступление будет похоже на страх перед Думой, а тогда можно было все спасти! Теперь, кроме ответственного министерства, ничего не остается»[409]. В высшем обществе результативность подобного обращения оценивалась невысоко.
Что касается Николая Михайловича, то к 18 ноября у него созрел уже собственный вариант развития событий, который он изложил в письме вдовствующей императрице: «Есть только один способ, каким бы неприятным он ни казался Сандро и Павлу [великим князьям Александру Михайловичу и Павлу Александровичу. – Е.П., К.Б.], – самые близкие, т. е. Вы и Ваши дети [вдовствующая императрица Мария Федоровна и сестры императора Ольга и Ксения Александровны; подчеркнуто в оригинале. – Е.П., К.Б.], должны проявить инициативу, пригласить лучшие медицинские светила для врачебной консультации и отправить Ее [т. е. императрицу Александру Федоровну. – Е.П., К.Б.] в удаленный санаторий – с Вырубовой или без нее – для серьезного лечения»[410].
Сам Николай Михайлович в это время продолжал встречаться с разными политическими деятелями. На этих встречах великий князь «хотел проверить себя и свое настроение по настроению других русских людей, иных взглядов и направлений, чем его собственное»[411]. 18 ноября уже назначенный председателем Совета министров А.Ф. Трепов по собственной просьбе провел у великого князя около часа. Несмотря на свою неприязнь к семейству Треповых, Николай Михайлович отдавал должное его твердой убежденности и железной воле. «Это единственный человек, который может покончить с черной шайкой, ежели сегодня Дума выразит ему доверие», – писал великий князь Марии Федоровне[412]. Под воздействием встречи с А.Ф. Треповым великий князь Николай Михайлович пришел на следующий день, 19 ноября, на его выступление в Государственную думу. По странному стечению обстоятельств в тот же день на зрительских местах в Таврическом дворце оказался Ф.Ф. Юсупов. Тогда же в Думе со знаменитой антираспутинской речью выступил В.М. Пуришкевич, в течение которой великий князь Николай Михайлович «плакал как ребенок, плакал от стыда»[413]. Уже на следующий день, 20 ноября, Ф.Ф. Юсупов встретился с В.М. Пуришкевичем, на встрече была обсуждена идея убийства Г.Е. Распутина.
Сам Николай Михайлович оценивал первые двадцать дней ноября как «дни ожесточенной битвы»[414]. Сопоставляя свое первоноябрьское выступление с речью В.М. Пуришкевича, великий князь добавлял: «Я пробил брешь, и другие продолжили штурм, который завершился вчера в Думе… С тех пор прошло три недели, а я продолжаю жить и работать. Это моя первая победа»[415]. Может быть, опасение, что за мысли, высказанные в письме, его ожидает арест, являлось еще одной причиной отказа подписать коллективное письмо.
Таким образом, коллективное письмо могло быть написано еще в ноябре, а реально оказалось написанным 29 декабря, причем уже имело другое содержание и значение.
«Дай, по крайней мере, министерство доверия…»
Удаление Б.В. Штюрмера было лишь частичным успехом, удовлетворившим далеко не все слои оппозиции. Сохранившееся влияние императрицы, Г.Е. Распутина и их ставленников по-прежнему раздражало оппозицию. Давление на императорскую чету продолжалось, как и прежде, и в Ставке, и в Петрограде. Тогда же была осуществлена и новая попытка коллективного обращения великих князей.
После приезда в Могилев Александры Федоровны 13 ноября намерения Николая II проводить дальнейшие изменения в правительстве были пресечены. Отношения между императорской четой и свитой были крайне напряженными, даже враждебными. Тем не менее начались попытки оказать давление на саму императрицу. 15 ноября Г. Шавельский через А.А. Вырубову попросил о встрече с Александрой Федоровной. Не получив ответа до 20 ноября, он повторил свою просьбу, а получив отказ, договорился о визите к самой фрейлине. Из беседы с А.А. Вырубовой протопресвитер вынес твердое убеждение, что «там закрыли глаза, закусили удила и твердо решили, слушаясь только той, убаюкивающей их стороны, безудержно нестись вперед. Сомнений у меня не было, что своей беседой делу я пользы не принес, а себя еще дальше от них оттолкнул»[416].
19 и 20 ноября состоялись встречи председателя Государственной думы М.В. Родзянко с Николаем II, также не имевшие политических последствий. Пребывавшие в Ставке великие князья – с 18 ноября Александр Михайлович, с 20 ноября – Дмитрий Павлович, а с 21-го – Павел Александрович, как и постоянно находившийся там Сергей Михайлович[417], – не предпринимали попыток вести разговоры на политические темы, несмотря на аудиенции у императора.
Тем не менее между собой они на эти темы говорили. Уже решивший принять участие в убийстве Г.Е. Распутина великий князь Дмитрий Павлович, общаясь с Г. Шавельским в ответ на рассказ протопресвитера о встрече с Николаем II и о выполненной с его стороны миссии, загадочно заметил: «Может быть, и я исполню [свой долг]» [418].
25 ноября царская семья вернулась в Петроград, но и там давление на нее не прекращалось ни на одни сутки. Уже на следующий день императрицу посетила супруга великого князя Кирилла Владимировича Виктория Федоровна. Целью визита была попытка убедить Александру Федоровну серьезно отнестись «ко все возрастающему возбуждению в обществе и устранить его причины». Ответ императрица высказала в самой резкой форме, попросив великую княгиню не вмешиваться не в свои дела и не дав ей договорить[419]. Автор биографического очерка о великой княгине Виктории Федоровне И.В. Гюббеннет указывал на то, что во время этого разговора императрица, которая всегда недолюбливала великую княгиню, даже «заподозрила, что Даки [великая княгиня Виктория Федоровна. – Е.П., К.Б.] находится в сговоре с английским послом и ее собственной сестрой, великой княгиней Елизаветой Федоровной, с целью устранения Распутина, приняла ее крайне холодно… и третировала “как школьницу”»[420]. Был сговор с Елизаветой Федоровной или нет, сказать трудно. Но то, что сестра императрицы была в курсе событий в Петрограде и встречи великой княгини с Александрой Федоровной, – это можно утверждать. Иначе Елизавета Федоровна не приехала бы в Петроград из Москвы через несколько дней и не говорила бы с императрицей на ту же тему.
В тот же день, 25 ноября, супруг Виктории Федоровны великий князь Кирилл Владимирович срочно вызвал по телефону В.М. Пуришкевича. Официальным мотивом приглашения было желание Виктории Федоровны дать несколько поручений к ее сестре, румынской королеве Марии, которую В.М. Пуришкевич, ввиду его отъезда в Румынию, должен был повидать. На самом деле Кирилл Владимирович пытался выяснить у известного своими антираспутинскими выступлениям депутата настроения тех общественных групп, в которых он вращался[421].
Антираспутинская речь В.М. Пуришкевича имела много различных последствий. Вероятно, одним из них было и решение фрейлины двора княгини С.Н. Васильчиковой написать письмо императрице Александре Федоровне. О времени написания точных сведений не существует. Наиболее достоверным в этом отношении является упоминание о том, что княгиня написала это послание «после ряда бессонных ночей», и «через три дня последовало распоряжение о высылке княгини в имение Выбити» в Новгородской губернии, и «как раз в это время в Царское приехал Государь»[422]. Согласно камер-фурьерскому журналу Николай II прибыл в резиденцию под Петербургом 25 ноября 1916 г.[423] Таким образом, несложно датировать момент написания письма началом двадцатых чисел ноября, то есть два-три дня спустя после выступления В.М.Пуришкевича в Думе.
