Константин Битюков - Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг.
Разговор сводился, во-первых, к абсолютно утопичной в тех условиях идее дарования конституции, которая могла быть выдвинута великими князьями только из-за дикого страха перед революцией. Однако они вряд ли понимали, чем подобные изменения грозят их положению. Их политические амбиции, долгое время остававшиеся нереализованными, находили выражение в идеях, о которых не мечтали даже лидеры думских фракций.
Во-вторых, дарование министерства доверия и отставка Б.В. Штюрмера [ошибка в воспоминаниях, отставка Б.В. Штюрмера была произведена тремя неделями раньше] и А.Д. Протопопова схожи и с требованиями думских лидеров, и с тем, что через месяц будет писать в своем письме к Николаю II великий князь Александр Михайлович. Это не случайно, достаточно вспомнить, что идея выступления великокняжеской семьи «in corpore» зародилась именно в среде, близкой к думским кругам.
Наконец, в-третьих, выдвигалось обвинение в том, что назначение министров зависит от Г.Е. Распутина. Было ли это влияние Марии Федоровны и Александра Михайловича, от которых незадолго до этого приехал дядя царя, или это общая великокняжеская нелюбовь к мужику-фавориту, причастны ли к этому требованию князь Ф.Ф. Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович, как они были причастны к разговору великой княгини Елизаветы Федоровны с императрицей, – сказать невозможно. Однако в обращении великого князя Павла Александровича Александра Федоровна почувствовала влияние Михайловичей и вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Иначе она не писала бы уехавшему в Ставку Николаю II день спустя: «Если дорогая матушка [вдовствующая императрица Мария Федоровна] станет писать тебе, помни, что за ее спиной стоят все the Michels [Михайловичи], не обращай внимания и не принимай этого близко к сердцу»[473].
Примечательно, что в эти дни весь Петроград был переполнен слухами о грядущих в начале декабря важных политических переменах. Так, в перлюстрированном письме члена Государственной думы А.А. Эрна от 1 декабря 1916 г. из Петрограда к Ю.Н. Эрну во Владимир речь идет о возможных уступках со стороны императора: «Он [Николай II. – Е.П., К.Б.] будто бы склонен на уступки, согласен, чтобы за короной было оставлено назначение четырех министров: председателя Совета министров, венного, морского и министра двора. Она [Александра Федоровна. – Е.П., К.Б.] убеждает, что на это он не имеет права идти, так как он Самодержавец…Однако такового не состоялось, и теперь откладывается на 6 декабря. Вернее, однако, что эти предложения теперь оставлены»[474]. В другом письме, некоего Н.В. Алексеева 1 декабря 1916 г. из Петрограда В.О. Алексееву в Гриблинское почтовое отделение Рыбинско-Виндавской железной дороги, присутствуют схожие слухи:
«На днях предвидится крупное историческое событие – обнародование акта об ответственном министерстве, а тем самым и “отставки” старому строю. Однако положение вещей еще далеко не радостное и ожидаемый акт будет только иметь моральное значение… Но как-никак, а мы на пороге великих событий»[475]. Таким образом, сами великие князья могли действовать без выработки какой-либо определенной программы, а под давлением исключительно общей атмосферы слухов.
В итоге визит великого князя Павла Александровича, представившего коллективное прошение значительной части великокняжеской фамилии, окончился ничем, лишь еще в большей степени отдалив царскую чету от великокняжеского окружения. В своем первом письме после отъезда в Ставку 4 декабря жене Николай II заметил о своем пребывании 25 ноября – 4 декабря в Царском Селе и Петрограде: «Да, эти дни, проведенные вместе, были тяжелы, – но только благодаря тебе я их перенес более или менее спокойно»[476]. Действительно, история с С.Н. Васильчиковой и последовавшим «дамским протестом», выступление А.Д. Голицына в Государственном совете 27 ноября против влияния Г.Е. Распутина, письмо Н.П. Балашова, визиты Елизаветы Федоровны и Павла Александровича – все это не могло не сделать эти дни тяжелыми. Выделенное слово «только» могло иметь в письме Николая II и другой подтекст: 2 декабря, т. е. за день до встречи с великим князем Павлом Александровичем, императорская чета провела вечер «у Ани [Вырубовой. – Е.П., К.Б.] в беседе с Григорием [Распутиным. – Е.П., К.Б.]»[477], во время которой «божий человек» рассказывал им о некоем привидившемся ему «знаменательном сне»[478]. Николай II мог подчеркнуть, что самой важной для него оказалась поддержка жены, а не «старца».
Все надежды общества на то, что 6 декабря, в день тезоименитства Николая II, им будет даровано ответственное министерство, оказались беспочвенными.
Таким образом, на первом этапе великокняжеской оппозиции (1 ноября – 3 декабря 1916 г.; «период предупреждений») основные требования великих князей сводились к ограничению пагубного влияния Г.Е. Распутина и царицы (как вариант, Г.Е. Распутина и А.Д. Протопопова), а также к смещению Б.В. Штюрмера. Сначала выступили великие князья Николай Михайлович и Николай Николаевич, а 8 ноября 1916 г. в думских и бюрократических кругах зародилась идея великокняжеского выступления «in corpore», возглавить которое должен был великий князь Николай Михайлович. Однако из-за отказа последнего такое выступление временно было отложено. Отзвуками этой идеи стало личное послание великого князя Михаила Александровича к императору, составленное его адъютантом бароном Н.А. Врангелем при участии князя В.М. Волконского, при содействии В.А. Маклакова 11 ноября 1916 г., и письмо великого князя Георгия Михайловича, написанное как отклик бесед с А.А. Брусиловым, составленное также 11 ноября 1916 г. Идея коллективного выступления великих князей, подготовленная думскими и бюрократическими деятелями, была реализована великим князем Павлом Александровичем 3 декабря 1916 г.
Глава 5. Великие князья и убийство Г.Е. Распутина: период активной самозащиты (4–31 декабря 1916 г.)
В ночь на 17 декабря 1916 г. в Петрограде был убит Г.Е. Распутин. Согласно общепринятой версии, непосредственными участниками заговора были князь Ф.Ф. Юсупов-Сумароков-Эльстон, депутат Государственной думы В.М. Пуришкевич, капитан А.С. Сухотин и врач санитарного поезда В.М. Пуришкевича С. Лазаверт. Среди заговорщиков был и великий князь Дмитрий Павлович. Его участие в убийстве и последующее выступление великокняжеской фамилии в его защиту ознаменовали второй этап великокняжеской оппозиции.
В деятельности великих князей в данный временной промежуток можно выделить несколько проблем для исследования: это осведомленность великих князей о готовившемся убийстве Г.Е. Распутина; поддержка ими Дмитрия Павловича, требование смягчения его участи при отсутствии политических требований; неопределенная позиция Николая II в вопросе о наказании убийц Г.Е. Распутина и лиц, им сочувствовавших.
«А то и сам на старости лет попал бы в убийцы…»
При рассмотрении вопроса об осведомленности великих князей о готовившемся убийстве необходимо прежде всего выяснить причастность великих князей к подготовке заговора против Г.Е. Распутина.
Имеется множество косвенных доказательств причастности Николая Михайловича. Главным из них является его ссылка в собственное имение Грушевку в начале 1917 г. по приказанию Николая II. Таким образом, сам император подозревал великого князя. Так ли это? Проверить это можно, проследив контакты Николая Михайловича с заговорщиками.
С князем Ф.Ф. Юсуповым, во дворце которого произошло убийство, великий князь Николай Михайлович был давно и близко знаком, поскольку тот был женат на его родной племяннице Ирине Александровне. Известно, что в начале ноября 1916 г., вскоре после возвращения Николая Михайловича из Могилева, Ф.Ф. Юсупов завтракал у великого князя[479]. В воспоминаниях князь Ф.Ф. Юсупов описывает свои поиски тех, кто мог бы помочь ему в убийстве Г.Е. Распутина. Он писал, что «встречал и таких, которые разделяли мои опасения, но эти люди были бессильны мне помочь. Один уже пожилой человек, занимавший тогда ответственный пост, сказал мне:
– Милый мой, что вы можете поделать, когда все правительство и лица, близко окружающие государя, сплошь состоят из ставленников Г.Е. Распутина? Единственное спасение – убить этого мерзавца, но, к сожалению, на Руси не находится такого человека… Если бы я не был стар, то сам бы это сделал»[480]. Нет никаких прямых указаний на то, что этот пожилой и считавший себя старым человек, занимавший высокое придворное положение генерал-адъютанта, был великий князь Николай Михайлович, однако В.М. Пуришкевич, знавший о данной встрече великого князя и Ф.Ф. Юсупова и, несомненно, обменивавшийся с последним мыслями по этому поводу, называл Николая Михайловича «дряхлеющим львом в генерал-адъютантских погонах»[481], а сам великий князь писал в своем дневнике: «А то и сам на старости лет попал бы в убийцы…»[482]. Таким образом, все три источника говорят о возрасте (хотя Николаю Михайловичу было лишь 58 лет), а В.М. Пуришкевич и князь Ф.Ф. Юсупов упоминают и высокое придворное звание, которое имел «пожилой человек». Поэтому, несмотря на отсутствие прямых доказательств, мы считаем возможным говорить о том, что в данном случае князь Ф.Ф. Юсупов имел в виду великого князя Николая Михайловича.
