Айан Гейтли - Дива Никотина. История о том, как табак соблазнил мир
Среди официальных функций табака Паркман отмечает его способность служить сигналом мира и войны. Он описал один случай, когда индейцы племени снейк случайно убили сына вождя племени сиу и послали его скальп отцу вместе с пакетом табака, означавшим, что они признали свою ошибку и хотят сохранить мир. В ответ вождь племени сиу по прозвищу Вихрь послал вестников с табаком ко всем остальным племенам сиу: в этом случае табак служил подтверждением родства и призывом к войне против снейк. Белые люди быстро выучили курительный этикет и знали, следует ли им курить или воздержаться от курения, в зависимости от того, в каком направлении передавалась трубка: «Большой круг воинов вновь восседал в центре деревни, но на этот раз я не посмел присоединиться к нему, так как видел, что, вопреки заведенному порядку, трубку передавали по кругу слева направо — знак того, что „целительный дым“ примирения уходит, а значит, белый человек является незваным гостем».
Внимание переселенцев и гостей привлекало не столько повсеместное распространение среди индейцев курения, сколько почитание ими курительных трубок. Белые относились к трубке как к предмету обихода, а не культа, и, вероятно, поэтому были так интригованы. Как если бы винной бутылке придавали не меньше значения, чем ее содержимому. Трубки индейцев вошли в западную литературу, включая знаменитую поэму Генри Лонгфелло «Песнь о Гайавате». Нередко индейские легенды о трубках оказывались правдой. Джордж Кэтлин, пейзажист и портретист, проведший восемь лет среди индейских племен, первым из белых увидел легендарный карьер, где добывали камень для изготовления трубок:
Мы нашли знаменитую каменоломню или источник Красной Трубки, воистину природную аномалию. Самая поразительная особенность этого места — отвесная стена из мелкозернистого кварца двадцати пяти — тридцати футов высотой, простирающаяся с севера на юг. Она обращена на запад и тянется почти на две мили, а затем с обоих сторон исчезает, уходит в землю... У подошвы этой стены — ровная степь в полмили шириной, идущая вдоль стены, в разных местах которой индейцы и добывают красный камень для своих курительных трубок... По многочисленным старым и новым ямам можно заключить, что это место на протяжении столетий посещалось. Судя по большому числу могил и остатков древних укреплений по соседству, а также по сохранившимся традициям, индейцы относились к этому месту с глубоким благоговением. Многие племена совершали сюда регулярные паломничества для обновления запаса своих трубок.
Катлинит (так называется мелкозернистый силикат из этого карьера) находили в курительных трубках вплоть до Квебека.
Трубка стала непременным элементом в описании индейцев и неизбежно ассоциировалась у американцев с «краснокожим». Вот как Паркман описывает вечер в вигваме сиу:
Вигвам моего хозяина Конгра-Тонга, или Большого Ворона, представлял в тот вечер живописное зрелище. Десятка два индейцев сидели по кругу, их обнаженные тела виднелись в тусклом свете тлеющего костра. Трубка ярко мерцала во мраке, переходя из рук в руки. Индианка бросила на потухающие угли кусок бизоньего жира, и тотчас вверх взлетело яркое пламя, его свет озарил вершину конусообразного строения, где смыкались концы тонких шестов, поддерживающих кожи, позолотил лица индейцев, которые сидели вокруг огня и, оживленно жестикулируя, рассказывали нескончаемые истории о войне и охоте, высветил грубую кожаную одежду, развешанную в вигваме, лук, колчан и копье вождя и ружья с пороховницами двух белых гостей. На минуту все стало видно. как днем, потом языки пламени исчезли, мерцающие вспышки угольков какое-то время освещали вигвам, но и они исчезли во тьме. Вигвам и все, что в нем находится, погрузился во тьму.
Такого рода романтические картины остались в прошлом — индейцев вытеснили на запад, связали кабальными договорами (которые сами белые и не помышляли выполнять), заражали инфекционными болезнями, спаивали и время от времени вырезали.
Американцы установили и морское сообщение с западом континента посредством торговли с мексиканским штатом Калифорния. Добираться туда по морю было в два раза дальше, чем в Европу, зато торговля была в четыре-пять раз прибыльней, и предприимчивые владельцы судов привозили туда, огибая южную Америку, ткани, одежду, фаянсовую посуда скобяные товары и безделушки, а там покупали серебро и кожу. Никакой промышленности в Калифорнии не было, и потому из кожи, привезенной на восточное побережье, нередко шили обувь и следующим рейсом отправляли ее вокруг мыса Горн на запад.
Моряки, занимающиеся торговлей с Калифорнией, столкнулись с различными табачными привычками переселенцев. Испанские калифорнийцы курили сигары, и вскоре моряки стали предпочитать их трубкам. Пересекая Тихий океан, они брали с собой и трубки, и сигары и первыми начали регулярно снабжать табаком Сандвичевы (Гавайские) острова, с которыми торговали. У жителей Сандвичевых островов, чьи предки убили капитана Кука, был свой способ курения, больше напоминавший тот, которым пользовались равнинные индейские племена, а не белые люди, через которых они получили табак:
Они курили очень часто, но понемногу за один раз, и пользовались трубкой с большой чашечкой и очень коротким черенком, а то и вовсе без черенка. Они раскуривали трубку, брали ее в рот и делали глубокую затяжку, заполняя весь рот дымом. Щеки у них раздувались, после чего они медленно выпускали дым изо рта и ноздрей, и трубка переходила к другому. Одной трубки хватало на полдюжины курильщиков. Они никогда не делали, как европейцы, коротких, многократных затяжек. Одной затяжки, или «Оаху-пуфф», как называли ее моряки, хватало на час-другой, потом кто-нибудь снова раскуривал трубку и передавал ее по кругу.
Наблюдая за тем, как местные жители курят трубки, американцы стали увлекаться испанскими сигарами, особенно на восточном побережье, которое вело активную торговлю с Кубой, легализованную в 1817 году, когда король Испании разрешил своей колонии заниматься торговым бизнесом с другими странами. Королевский указ 1817 года ослабил испанский контроль над производством и продажей табака с целью стимулировать кубинскую промышленность. Эти шаги были предприняты ради сохранения лояльности Кубы к Испании, в первой четверти XIX века утратившей большую часть своих американских владений. Были потеряны серебряные рудники Перу; после долгих лет беззакония Мексика добилась наконец свободы, прихватив с собой Флориду и Калифорнию. Кубу, «жемчужину Антильских островов», приходилось ублажать, чтобы и она не отделилась.
Наступление свободы торговли привело к росту производства кубинского табака. В Европе гаванские сигары охотно покупали — после долгого плавания сигары лучше сохранялись, чем сваленный в кучу табак, и потому кубинские сигары предпочитав скрученным из того же табака в Испании. Но главным рынком Кубы были Соединенные Штаты, население которых полюбило кубинские сигары с тех пор, как генерал Эйб Патнам участвовал в британском разграблении Кубы в 1762 году. Патнам нагрузил трех ослов гаванскими сигарами и продал их в розницу в своей таверне в Коннектикуте. С тех пор гаванские сигары стали предметом торговли, а кубинские семена доставили в Коннектикут, который начал производить свои собственные сигары.
Спрос американцев на кубинские сигары вызвал в испанской колонии бум. Все больше земель засаживалось табаком, все больше фабрик по производству сигар появлялось в Гаване. Американцы считали, что кубинские сигары, в том числе дешевые сигары «Конестога», очень популярные среди переселенцев на запад, превосходят американские. Кубинцы воспользовались этим и стали маркировать свою продукцию. Первые знаменитые марочные кубинские сигары «Рамон Аллонео были выпущены в 1827 году. К 1845 году табак стал главным кубинским экспортным товаром — вместо сахара. В течение следующих 10 лет на Кубе было 9500 табачных плантаций, около 2000 фабрик по производству сигар, свыше 15 000 человек торговали сигарами. Уже тогда процесс скручивания сигар достиг современных стандартов. Использовали три сорта табака: «наполнитель», состоящий из табачной крошки или плотно свернутых листьев, заворачивали в один мягкий лист, называемый «связка», а все вместе закручивали в «обертку» — табачный лист с особым цветом и запахом. При этом соблюдались определенные пропорции: размер и форма сигары должны были соответствовать ее аромату и крепости. Эту пропорцию называют vitola сигары — идеальное равновесие формы и функции в их взаимодействии с курильщиком. Как заметил Дон Фернандо Ортис, автор книги «Контрапункт сахара и табака на Кубе», «vitola сигары — неотъемлемая часть vitola самого курильщика». Несмотря на распространение курения на Диком Западе и возрастающий спрос на кубинские сигары на восточном побережье, в целом в США курить табак было не принято. На каждого, кто курил сигару или затягивался из трубки, приходился десяток людей, которые жевали табак. Многие американцы вопрос «Почему люди курят?» просто не поняли бы — табак принято было не курить, а жевать. У человека, жующего табак, происходило обильное выделение окрашенной слюны, которую он время от времени сплевывал, и потому жевание табака казалось отвратительной привычкой приезжим, которые как раз стали наведываться в Америку из Старого Света. В то время как американцы изучали свою страну и расширяли ее посредством краж, войн, обмана и подкупа, приезжавшие в Соединенные Штаты европейцы старались побольше узнать о привычках и обычаях американцев, как те — о привычках и обычаях индейцев. Среди приезжих был и Чарлз Диккенс — восходящая звезда английской литературы. Диккенс был человеком своего времени и, описывая какое-либо событие или личность, непременно выносил им приговор. Этот недостаток сделал его любимым писателем недавно взошедшей на престол королевы Виктории, которая ценила мораль превшие всего. Диккенс путешествовал по Соединенным Штатам с января по июнь 1842 года. Американцы ожидали, что гость будет очарован страной — он симпатизировал ей издалека, и естественно было надеяться, что встреча превратит симпатию в любовь. К сожалению, широко распространенная привычка жевать табак и сопровождающие ее плевки воспрепятствовали этому. Европейцы покончили с плеванием еще в прошлом веке, и плевательницы можно было увидеть в Старом Свете разве что у постели больного.
