Дмитрий Боровков - Владимир Мономах, князь-мифотворец
Кампания 1116 г. представлена в «Повести временных лет» как совместное мероприятие потомков Всеволода и Святослава. Данный факт свидетельствует о том, что нападением на земли дреговичей Глеб Всеславич нанес ущерб их интересам, но при этом не затронул представителей других княжеских ветвей. Автор статьи обращает внимание на непокорность Глеба Владимиру Мономаху, что свидетельствует о его самостоятельности по отношению к новому киевскому князю, у которого он, по всей видимости, оспаривал северную часть Туровской волости. В то же время участие черниговских князей позволяет согласиться с предположением А.К. Зайцева о принадлежности им части дреговичских земель.
Наступление на Глеба осуществлялось по нескольким направлениям: Вячеслав Владимирович со стороны Смоленска захватил Оршу и Копыс, Давид Святославич с Ярополком Владимировичем взяли Друцк, а сам Мономах осадил Минск, вынудив Глеба вступить в переговоры. Когда киевский князь начал ставить избу в своей стоянке против города, Глеб, увидев это, пришел в ужас и стал слать к Владимиру послов с мольбами. «Владимир же пожалел проливать кровь в дни Великого поста и помирился с ним. Глеб же, выйдя из города с детьми и с дружиною, поклонился Владимиру, и договорились с ним о мире, и обещался Глеб во всем слушаться Владимира. Владимир же, дав мир Глебу и дав ему наставление обо всем, дал ему Минск, а сам возвратился в Киев»{245}. Однако «послушание» минского князя Мономаху, на котором акцентирует внимание летописец, продолжалось недолго. В конце 6625 (1117/18) г. Глеб был «выведен» из Минска и через некоторое время скончался в Киеве. После этого его волость, как считают исследователи, перешла под управление Мономаха.
Именно такая участь постигла волость Ярослава Святополчича, против которого в 1117 г. совершили поход Владимир Мономах, Давид Святославич, Ольговичи и Ростиславичи — «и окружили они его во Владимире, и стояли дней шестьдесят, и заключили мир с Ярославом». В репрезентации примирения князей используется риторика, характерная для более поздней, «московской», эпохи: «Когда Ярослав покорился и ударил челом дяде своему Владимиру, Владимир дал ему наказ обо всем, повелев ему приходить к нему, “когда тебя позову”. И так мирно разошлись всяк восвояси».
Однако, как сообщается в продолжении Ипатьевского списка «Повести временных лет», уже в следующем году «выбежал Ярослав Святополчич из Владимира в Венгрию (по Лаврентьевской летописи — в Польшу) и бояре его отступились от него»{246}. По всей видимости, волынский князь не пользовался особым авторитетом у собственного окружения. То, что Ярослав, оставив Владимир-Волынский без дружины, позднее опирался на международный военный контингент, свидетельствует о том, что он лишился поддержки дружинников, которые после его бегства, вероятно, вступили в переговоры с Владимиром Мономахом.
Интересную интерпретацию событий предложил Ян Длугош, рассказ которого, по обыкновению, насыщен деталями, представляющими князя жертвой интриг. По словам польского историографа, «киевский князь Владимир, проникнувшись вследствие уверений множества недоброжелателей тяжелым [гневом] на своего племянника владимирского князя Ярослава, который будто бы замышлял его убийство и изгнание с киевского стола, вызывает его письмами и через послов в Киев. Тот объявляет, что придет не иначе, как только если Владимир поклянется не причинять ему никакого вреда. И хотя Владимир ради вящей уверенности Ярослава дал такого рода обещание, но Ярослав, которому советники и воины Владимира Киевского сообщили — неясно, искренне ли или со злым умыслом — об опасной ловушке, подстерегавшей его в Киеве, отказался прибыть в Киев. Потом, сбитый с толку уговорами и лживыми и коварными советами своих воинов, он с женой, сыновьями и всем имуществом, поручив владимирскую крепость воинам, бежит в Польшу к польскому князю Болеславу, некогда супругу его сестры Сбыславы, где был ласково и благосклонно принят польским князем Болеславом и пробыл там четыре года, получая от польского князя Болеслава все необходимое. Тем временем воины Ярослава сдали крепость Владимиру Киевскому, ибо русские опасались, что ей завладеют поляки»{247}. Несмотря на то что в это время были живы младшие сыновья Святополка Изяславича, место Ярослава во Владимире заняли младшие сыновья Мономаха: сначала Роман, а после его смерти в январе 6626 (1118/19) г. — Андрей, который княжил на Волыни до своего перехода в 1135 г. на «отчинный» стол в Переяславль.
Диапазон потенциальных причин, которые могли спровоцировать столкновение Ярослава с Мономахом, был очерчен С.М. Соловьёвым, отметившим, что причинами возможной размолвки послужили, во-первых, некорректное отношение Ярослава к жене, внучке Мономаха; во-вторых, борьба с Володарем Перемышльским и Васильком Теребовльским за воссоединение Волынской земли, обусловленная как стремлением к реализации «отчинного» принципа, так и отношениями Ярослава с враждебным Ростиславичам польским князем Болеславом III; в-третьих, стремление Ярослава предотвратить возможную передачу киевского стола Мстиславу Владимировичу, который в 1117 г., как раз накануне конфликта, перешел на княжение из Новгорода в Белгород, тогда как его место на новгородском столе занял старший сын Всеволод Мстиславич{248}.
Что касается первого тезиса из перечня С.М. Соловьёва, то, как заметил еще А.Е. Пресняков, «превращение семейной истории Ярослава в основной мотив является, вероятно, позднейшей комбинацией книжника»{249}. Несмотря на то что эта комбинация, которая впервые появляется на страницах «Московского летописного свода 1479 г.», сообщающего, что «Ярослав Святополчич отослал от себя жену свою, дочь Мстислава, внучку Владимира»{250}, а позднее в Воскресенской и Никоновской летописях, быть может, и не лишена оснований, более приемлемым представляется второй тезис, учитывая то, что в «Повести временных лет» среди пространных дополнений к тексту «Начального свода», призванных представить Мономаха главным защитником Василька Ростиславича, появилось известное нам свидетельство о намерении Святополка Изяславича оккупировать Теребовльскую волость, которое могло входить и в политические планы его сына, тем более что в летописной статье 1117 г. прямо говорится о выступлении против Ярослава, не только Василька, но и Володаря.
По всей видимости, над головой волынского князя, державшегося обособленно от Владимира Мономаха и, по примеру двух своих предшественников, больше ориентированного на сотрудничество с Западом, тучи сгущались постепенно. Больше всего оснований признать в качестве непосредственной причины конфликта перевод Мономахом Мстислава Владимировича с севера на юг. Вокняжение старшего Мономашича в Белгороде, по сути, превращало его в соправителя Киевской земли, как и княжившего в 1077–1078 гг. в Вышгороде Ярополка Изяславича. Но, в отличие от Изяслава Ярославича, Мономах, после этого еще возглавлявший походы к Владимиру и к Минску, несмотря на свой преклонный возраст, как тонко заметил М.С. Грушевский, нуждался не столько в помощнике, сколько в преемнике, вероятно намереваясь применить к приобретенному им Киеву «отчинный» принцип наследования{251}.
Стоит обратить внимание и на то, что в рассказе о Любечском съезде, испытавшем редакторское вмешательство, в результате которого появились текстологические недоразумения, фраза о том, что Киев — «отчина» Святополка Изяславича, все же была сохранена. Это может служить косвенным указанием на то, что до 1116–1117 гг. существовала перспектива реализации «отчинных» прав Ярослава Святополчича на киевский стол в соответствии с любечской доктриной, но уже в первой половине 1117 г. ситуация кардинально изменилась, признаком чего стала десигнация Мстислава. В ответ Ярослав стал проявлять враждебность, что спровоцировало коалиционное вторжение 1117 г., о котором сам Мономах в «Поучении» пишет: «Ходили мы к Владимиру, на Ярославца, не вытерпев злобы его»{252}.
К сожалению, он не уточняет, в чем именно заключалась «злоба» Ярослава, так что трудно понять, насколько справедлива красочная реконструкция событий, созданная Яном Длугошем, но после изложения всех аргументов становится очевидным, что причин для столкновения было более чем достаточно. По-видимому, положение осложнялось еще и тем, что вместе с Киевом Мономах рассчитывал оставить за своей семьей и другую «отчину» Ярослава — Туровское княжество, расположенное на землях дреговичей. Несмотря на то что прямых доказательств о принадлежности Турова после смерти Святополка нет, из косвенных свидетельств «Повести временных лет» можно сделать вывод о том, что Туров не был присоединен в 1113 г. к землям Ярослава, а остался за киевским князем. На вероятность подобного предположения указывает тот факт, что когда в 1116 г. Глеб Всеславич напал с севера на земли дреговичей, то в экспедиции против минского князя Ярослав участия не принимал, из чего можно сделать вывод о том, что он не был заинтересован в обороне этих территорий, являвшихся сферой влияния Мономаха и черниговских князей.
