Владимир Брюханов - Заговор графа Милорадовича
А ведь это предупреждение было значительно более серьезным проступком, нежели аналогичные действия Ермолова: ведь и Граббе, и Фонвизин в тот момент пребывали в отставке и не имели касательства к семеновскому бунту, а сам Ермолов тем более не имел ни малейшего отношения к событиям в столице! К тому же почти публичное предупреждение Фонвизину было сделано уже после того, как царь в разговоре с Васильчиковым в какой-то степени снял покров секретности о собственном отношении к этому делу.
Милорадович же напрямую вмешивался в деятельность нелегальной организации, почти непосредственно замешанной в скандальную историю и заведомо подлежащей расследованию с его собственной стороны. Как это ни расценивать и чем бы это ни грозило лично Милорадовичу, но скандал, которого он опасался более всего, мог ударить с еще большей силой, если бы вскрылись его собственные неблаговидные деяния.
Следовательно, интересы самого Милорадовича, интересы всей российской армии, как он их понимал, и интересы заговорщиков с этого момента оказывались кровно связаны — такова природа страшных тайн и их хранителей!
У Милорадовича была еще одна ниточка, которой он мог буквально давить заговорщиков за горло: имя предателя. Раз оно никогда не всплыло ни в единых показаниях и воспоминаниях декабристов, то они действительно его не знали. Факт же предательства был налицо — он доказывался одним только предупреждением Ермолова. Поэтому любая попытка заговорщиков противодействовать Милорадовичу сопровождалась в тот момент риском немедленного разоблачения их закулисных ходов.
Вот для этого Милорадовичу действительно был необходим Грибовский с его тайными агентами, по крайней мере — на первых порах. И Бог ведает, сколько тайных информаторов на самом деле тогда было, кто они были и что именно доносили! Ведь отсутствие таких доносов в государственных архивах — не доказательство того, что их в свое время вовсе не было.
Такое коварство еще не было присуще Милорадовичу в 1805 году, и в этой сфере он, в соответствии с давним пожеланием Ермолова, явно кое-чему подучился — его действия последующих лет вполне иллюстрируют достигнутый прогресс, хотя, как увидим, в конечном итоге именно он, Милорадович, снова оказался жертвой!
Вот с таким грузом на шее заговорщикам пришлось существовать в дальнейшем, а шпиономания — неизбежный спутник конспирации! — в определенной степени вошла в их быт. Она стала и существенной гарантией сохранения в тайне связей руководства заговора непосредственно с генерал-губернатором: здесь сработал стандартный механизм вербовки секретных сотрудников.
Если человек, вербуемый для секретного сотрудничества (в чем бы оно ни заключалось), не отказывается сразу, а затем и выполняет секретные поручения, не предупреждая своих коллег по конспиративной деятельности, то в дальнейшем он лишается навсегда возможности признаться коллегам в любых своих связях с инстанцией, его завербовавшей — ведь это вызовет неизбежные и оправданные подозрения в глобальной измене и доносительстве.
Один, первый раз скрыв такой секретный контакт от своих сообщников, завербованный агент в дальнейшем лишается возможности безнаказанно признаваться в любом другом и во всех таких контактах! Это был существенный фактор, ограничивший число посвященных в самый важный секрет декабристов; с другой стороны, и Милорадович нисколько не был заинтересован афишировать собственную роль. Теперь понятно, почему все участники неявной сделки обязаны были хранить тайну.
В итоге число активных членов Тайного общества (некоторые, как будет показано, решительно порывали с конспиративной деятельностью и фактически или даже формально покидали ряды заговорщиков — всегда по достаточно весомым мотивам), напрямую бывших в курсе особых отношений с Милорадовичем, никогда не превышало двух-трех человек. Их поведение всегда отличало их от всех остальных, не понимавших причин возникновения определенных противоречий.
Понятно и то, почему этот секрет до сего времени не был раскрыт: страшная гибель Милорадовича 14 декабря 1825 года сделала разоблачение его связей с руководителями заговора еще более невозможным со стороны последних!
Это было бы таким моральным фиаско, по сравнению с которым все прочие преступления декабристов перед Богом и людьми выглядели бы невинными шуточками! Никаких же других возможностей выявления таких связей, кроме логического анализа, предлагаемого теперь читателю, просто не существует.
Но вернемся назад к 1820 году.
Как в математической теории игр, если есть единственное решение, устраивающее всех игроков с точки зрения наименьших бедствий, то принимается именно оно. Оно и было принято. Притом ситуация осени 1820 года была настолько ясной и очевидной немногим посвященным, что привести в ход все последующие шаги можно было одной прямой командой.
Милорадович, из доноса Грибовского узнавший о существовании тайного общества, состоявшего из лиц, подчиненных ему как генерал-губернатору и имевших в руководстве его собственного адъютанта, мог реагировать в полном соответствии со своим служебным положением. Тайное общество стало как бы еще одним новым подразделением, каких у него в подчинении было немало — включая немедленно созданную тайную полицию! Нужно было принимать это подразделение под командование и издавать приказы — чего же проще? Для этого было вполне достаточно отдавать устные распоряжения соответствующему адъютанту.
У Милорадовича адъютантов было несколько — и каждый, как будет показано, использовался в соответствии с индивидуальным профилем — Милорадович был блестящим администратором! Вот и Глинке теперь предстояло стать адъютантом по Тайному обществу — и исполнять соответствующие приказы жесткого и гибкого как удав командира! И попробовал бы кто-нибудь ослушаться!
Поначалу только два заговорщика вынужденно попали под прямое влияние Милорадовича — Глинка и Тургенев. Это отчетливо видно по тем шагам, которые они предпринимали в указанный период. Им предстояла нелегкая задача: постепенно провести агитацию в пользу сокращения революционной активности, по возможности менее упирая на происшедшее разоблачение заговора — чтобы избежать паники, истерик, взаимных подозрений и обвинений, которые неизбежно доведут дело до совершенно недопустимого публичного скандала. Поэтому и съезд в Москве в январе-феврале 1821 года организовывался совсем не для той роли, которую сыграл.
Тревожное состояние императора, непосредственно продемонстрированное во время его кратковременного новогоднего приезда из-за границы, заставило Милорадовича поторопиться: Глинке и Тургеневу, несомненно, были даны указания действовать более решительно.
На съезд, собрания которого происходили в московской квартире Фонвизиных, собралось двенадцать человек: сами хозяева — братья М.А. и И.А.Фонвизины, Н.И.Тургенев, Ф.И.Глинка, Михаил Николаевич Муравьев, П.Х.Граббе, М.Ф.Орлов, И.Г.Бурцов, Н.И.Комаров, И.Д.Якушкин, П.И.Колошин и К.А.Охотников (бывший адъютант М.Ф.Орлова, умерший затем в 1824 году) — как видим, хорошее совпадение со списком Грибовского!
Хотя не приехали ни Пестель, ни Никита Муравьев, но Тургеневу не удалось полностью подчинить собравшихся. Тогда и пошел в ход решающий аргумент, припасенный заранее: Глинка поделился сведениями об утечке информации. Он мог сослаться на намеки Милорадовича, не сообщившего никаких подробностей, что почти соответствовало истине. Собравшимся пришлось отнестись к сообщению всерьез — и немедленно действительно возникла напряженнейшая обстановка: все начали приглядываться друг к другу в поисках предателя!
«Я на лице твоем вижу, что ты изменяешь обществу», — заявил Якушкин подполковнику Н.И.Комарову — делегату Тульчинской управы. Хорошенький аргумент, не правда ли? Тем не менее участники съезда сговорились после этого вести наиболее важные разговоры в отсутствии Комарова.
На самом съезде не было принято формального решения о закрытии «Союза благоденствия»; наоборот, был принят целый ряд вроде бы конструктивных резолюций. Очевидно, до присутствовавших все же слишком постепенно доходил смысл того, что заговор раскрыт начальством. По-видимому, решающую роль сыграло вроде бы независимое от Глинки и Милорадовича предупреждение Ермолова Граббе, сделанное уже после съезда.
Совсем не исключено, что это специально было организовано Милорадовичем, который мог сговориться с Ермоловым или отчасти спровоцировать его. Хотя, конечно, Ермолов мог действовать совершенно самостоятельно — ведь сам он в данной ситуации мог руководствоваться исключительно сочувствием к старым товарищам! Впрочем, и Милорадович был его и старым, и старшим товарищем и, во-всяком случае, большим единомышленником, нежели всякие адепты акробатики, окопавшиеся вблизи высшего начальства! И Милорадович тоже нуждался в помощи!
