Анатолий Виноградов - Осуждение Паганини
"Не похоже на то, чтобы синьор Бонапарт был смиренным", - подумал Паганини.
Подъезжали к воротам Флоренции. Наступал вечер, нежные голоса колоколов разливались по долине. Скрипя и переваливаясь, двигались по пыльной дороге повозки на огромных колесах.
Внезапно внимание Паганини привлек громкий звук рожка настигающей их кареты.
Маленький элегантный экипаж английского образца, запряженный четверкой, обогнал неуклюжий мальпост и, словно нарочно, перед самой заставой, расположенной внизу, на склоне горы, остановился поперек дороги, загородив путь. Этот маневр мгновенно вызвал у Паганини мысль о погоне. Действительно, мальпосту пришлось остановиться. Паганини закутался в плащ, надвинул шляпу на самые брови и попросил синьора Таризио сказать, если будут спрашивать синьора Паганини, что такого здесь нет. Но все предосторожности оказались тщетными.
Синьора Бельджойозо сумела так повести атаку, что не было никакой возможности сопротивляться. Чтобы не попасть в смешное положение, надо было скинуть плащ и снять шляпу.
Синьора заявила, что ее высочество герцогиня Тосканская согласна простить синьора Паганини и никогда не напоминать ему о совершенном им дерзком поступке, но...
Паганини при виде дамы, которая сделала непозволительный с точки зрения этикета жест, сама выйдя из кареты и подойдя к мальпосту, должен был выйти к ней и объясниться. Он чувствовал себя очень неловко. Синьора была умной женщиной, она понимала всю трудность положения, в которое поставлен Паганини, и смеялась над ним звонким и беспощадным смехом. Паганини отвечал ей в тон, сам шутил над собой. Однако он убедился, что с этой женщиной нельзя быть откровенным, и поэтому заявил, что он, конечно, вернется, но ему нужно оправиться от испуга, вызванного внезапным гневом герцогини. Паганини остановился на минуту, чтобы посмотреть на эффект своих слов. Видя недоверчивый взгляд синьоры, он заговорил мягко и вкрадчиво.
- Служить ее высочеству для меня, конечно, высшее счастье из всех возможных на земле, - сказал Паганини. - Но я дам во Флоренции десять концертов и после этого - вернусь. Согласитесь сами, что нужен некоторый промежуток времени, чтобы мне загладить свой проступок перед ее высочеством.
Слова синьора Таризио о переменах на земном шаре, о возвышениях и понижениях морского дна и горных вершин не выходили из головы Паганини. Возвращение в Лукку его отнюдь не привлекало. Но, с другой стороны, великая герцогиня несомненно в ближайшее время прибудет во Флоренцию. И внезапно голову Паганини озарила блестящая мысль. Он сказал посланнице герцогини:
- Передайте ее высочеству, что я покорным слугою жду ее прибытия во Флоренцию.
Паганини вынул записную книжку, конверт. Вырвав листок, он написал несколько строчек и, не запечатывая конверта, вручил письмо синьоре. Мир был заключен.
Мальпост вновь двинулся вперед. Синьор Таризио сладко зевнул, предчувствуя возможность тихого и спокойного отдыха в гостинице.
Решив из осторожности прочесть письмо, синьора Бельджойозо пришла в ярость. Паганини писал: "Я счастлив служить вашему высочеству до гробовой доски, но происшедшее настолько меня потрясло, что самый меньший срок, необходимый для забвения, я определяю в восемьдесят или девяносто лет. В течение этого времени я не буду иметь великого счастия видеть ваше высочество". Синьора Бельджойозо немедленно уничтожила эту записку. Она знала, что Паганини сдержит свое обещание, что Флоренция будет для него случайным местом перепряжки лошадей и что новоиспеченная герцогиня никогда больше не увидит своего дирижера. Соловья не нужно держать в клетке,-подумала синьора Бельлжойозо. - Жаль, это было настоящим украшением нашего города. Что сделается с бедной .." Она вспомнила тайную подругу Паганини, о связи которой со знаменитым скрипачом внезапно заговорила вся Лукка.
Паганини не знал, куда направить свой путь из Флоренции. После долгих колебаний он решил двинуться на север. Он еле боролся с подавившей его усталостью, просыпаясь и вновь задремывая в карете.
Проснувшись поздно ночью перед подъездом маленькой прибрежной гостиницы, он услышал шум моря и свист морского ветра, залетевшего в открытое окно.
Звезды и луна освещали седые гребни волн.
Следующее ясное воспоминание: перед ним совершенно незнакомые люди, один держит мокрое полотенце, пропитанное уксусом, другой, очевидно, считает удары пульса.
- Ну как, вам лучше? - слышит Паганини голос склонившегося над ним человека. - Вы вне всякой опасности, но вам нужен полный покой, у вас нервическая лихорадка.
- Кто вы? - спросил Паганини. - Где мы находимся?
- Я - доктор и такой же путешественник, как вы. Гостиница эта носит название "Гостиницы четырех ветров", мальпост идет через десять часов. Постарайтесь к этому времени собраться с силами.
Стакан крепкого виноградного вина помог Паганини осуществить предписание врача. Через час он был вполне здоров.
Вглядываясь в лицо рыжеволосого спутника врача, Паганини все более убеждался, что он где-то уже видел этого человека. Но, по-видимому, произошли какие-то большие перемены во внешности этого незнакомца. Попутчики были нелюбопытны, это не располагало и Паганини к расспросам. В разговоре они по имени друг друга не называли.
Говорили же они о вещах, которые, по-видимому, чрезвычайно интересовали обоих - о Лионском съезде нотаблей, который они называли то съездом нотаблей, то Лионской консультой: о том, что Италия вновь почувствовала на себе всю тяжесть лжи Бонапарта, этого похитителя французской свободы, который стремится теперь установить рабство в Италии; о провозглашении Евгения Богарне, пасынка Наполеона, вице-королем Италии.
Они говорили так, как будто Паганини вовсе не было в комнате. Было похоже, словно эти два человека съехались из разных мест и торопятся сообщить друг другу все сведения, которые им удалось собрать.
С утренней зарей раздался звук почтового рожка, и миланский мальпост, запыленный и грязный, вкатился во двор.
Когда незнакомцы узнали, что Паганини решил ехать в Милан, они выразили свое удовольствие по поводу того, что "величайший скрипач мира", как они называли Паганини, будет их попутчиком.
Паганини объявил в Милане о концерте. Вторично ему пришлось пожалеть об отсутствии Гарриса, так умело помогавшего ему в этих делах.
За два дня до концерта он снова встретился с случайными попутчиками. Они пригласили его отправиться с ними в деревню Бинасио. Выехав из Милана верхом, в Бинасио они отдали лошадей огромному чернобородому крестьянину с физиономией разбойника и отправились пешком по маленькой тропинке, ведущей в близлежащую деревню.
Паганини, наконец, узнал имя рыжего гиганта. Это был старый приятель его учителя Фердинанда Паера, Уго Фосколо. Доктор оказался знаменитым миланским врачом Джузеппе Паскарелли.
На зов колокола в лесу собралось несколько человек. Отвалили большой камень, нашли яму. Разрыли на дне ее свежую, очевидно недавно заваленную, листву. Подняли железную дверь. Зажгли восковую свечу, закрученную спиралью на металлической трости (Паганини впервые видел это старинное осветительное приспособление). В подземелье десятки таких жезлов лежали на полке вместе с небольшими сетчатыми колпачками, которые предохраняли пламя от случайных порывов воздуха и от соприкосновения с легко загорающимися предметами занавесками, портьерами, украшавшими, как это ни странно, своеобразное подземное жилище этих людей.
Значок, подаренный когда-то Паганини синьором Франческо Ньекко, вдруг приобрел новую цену. По правилам секретного братства, этот значок, преподнесенный братом старшей степени, через известный промежуток времени давал обладателю его право перешагнуть одну ступень посвящения
Так вот они, лесные братья, так вот эта удивительная организация. Вот куда ведут рассказы о подземном Риме, о колодцах и кровлях, о тайных ходах, о лесных жилищах на мысе Моргана, об ущельях Калабрии, о сицилийских пещерах, заливаемых морским приливом и совершенно недоступных, об исчезновении у берегов подозрительных лодок, за которыми гнались быстроходные боты англичан, австрийские полицейские лодки и кораблики папских жандармов!
Ветка белой акации, лежавшая на столе в полутемном коридоре, между двумя разветвлениями подземного хода, была вручена одному из присутствующих Паганини узнал тут же, что вручение ветки белой акации у карбонариев имело значение особого доверия. Брат карбонарий, получивший такой знак отличия, был связан тайным поручением, находился под особым надзором братства. Знак белой акации поручал ему осуществление в условленное время казни коронованного тирана. С того момента, как он прикасался рукой к ветке белой акации, человек не принадлежал себе и терял возможность выйти из карбонарского братства. Да и вообще, войдя в узкие двери лачуги угольщиков, выйти оттуда было уже невозможно. Жизнь человека, вступившего в это братство, становилась необычайно яркой, если он находил здесь свое призвание. Но, как говорил старший венерабль, "легко поднять, но тяжело нести". Гибель поклажи была гибелью носильщика.
