Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Лохнер пояснял, что нацистская публикация интерпретировала первое имя Бутона как «Салли», поскольку «это было любимое еврейское имя», и что они перевели фамилию Бутона на немецкий, получив «Кнопф» («пуговица»), написав перевод через дефис к самой фамилии. «Майлз до потолка взлетел, – не без злорадства отмечал Лохнер. – Он был в бешенстве, тем более что перед тем он путешествовал вместе с Гитлером на самолете. Мы оба протестовали не из-за того, что нас назвали евреями – у нас у обоих есть друзья-евреи, мы не антисемиты, – но из-за того, что в рамках идеологии нацизма нас называли евреями именно для того, чтобы оскорбить».
Лохнер сообщал, что слышал, будто Гитлер возмутился такой выходкой нацистской газеты, и несколько лидеров партии связались с ним и сообщили, что им «стыдно», что кто-то из их лагеря сыграл такую злую шутку. Лохнер написал редактору еженедельника, требуя опубликовать опровержение. «Тот так и сделал – но с формулировкой, после которой читатели подумали, что мы возражаем против того, что нас назвали евреями, – а мы возражали против того, чтобы нацисты оскорбляли евреев», – объяснял он дочери. Тем не менее Лохнеру понравилось, как нацисты раздразнили Бутона. «Мы отлично повеселились», – написал он в заключение.
* * *
Самым острым вопросом планов Гитлера в случае прихода его к власти были именно перспективы евреев. Корреспондент вроде Эдгара Моурера, чьи взгляды были противоположны бутоновским, когда речь шла о его предположениях относительно партии и того, что она собой представляет, писал статьи о нападениях коричневорубашечников на «иностранцев и евреев», порой с привлечением бронированных полицейских машин. Его жена Лилиан вспоминала, как порой в тревоге ждала часами его возвращения с «фронта». Она добавляла, что молодые бандиты в тяжелых кожаных сапогах и с револьверами вели себя «всегда нагло и развязно», что они во множестве собирались в кафе и пивных, вывешивая снаружи флаги со свастикой. Владельцам заведений ничего не оставалось, как терпеть «такие вторжения».
До прихода нацистов к власти Эдгар обычно заходил в такие места купить парням пива и послушать про их жизнь. По рассказам Лилиан, молодые боевики собирались под слоганы «Плюем на свободу!» и «Красный фронт – на фарш!» Любимый их тост звучал так: «Пробуждайся, Германия! Смерть евреям!»
– А откуда вы узнали все эти интересные вещи про евреев? – спросил однажды Эдгар.
– Aber Herr, все в Германии знают, что наши проблемы из-за евреев, – ответил один из нацистов.
– Но как? Почему? – настаивал Эдгар.
– Их слишком много. И они не такие люди, как все мы.
– У нас в стране евреев куда больше, чем в Германии. Но мы не проигрывали войн, не голодали, нас не предавали иностранцы; с нами не случилось всех тех бед, которые, как вы думаете, у вас были из-за евреев. Вот как это объяснить?
– Мы не объясняем. Мы просто знаем, что это правда, – ответил нацист и пожаловался, что евреи занимают все лучшие рабочие места «хитростью и обманом». Но немцы начали это замечать, – добавил он. – Сколько бы еврей ни работал, долго он наверху не задержится.
– То есть вы признаете, что евреи больше работают? – спросил Эдгар.
– Конечно.
– Но разве тот, кто больше работает, не заслуживает лучшей работы?
Собеседник внезапно смутился.
– Да, то есть нет. Ну не еврей же!
– А разве это логично? Это точно здравое мышление?
– Ach, «мышление»! – ответил нацист раздраженно. – Хватит с нас этого мышления. От него никаких результатов. Фюрер сказал, что настоящий нацист думает кровью.
Такое нежелание думать было везде. Юная дочь Моуреров, Диана Джейн, однажды вернулась домой из школы и сказала по-немецки, что хочет задать маме вопрос. Лилиан, как обычно, стала настаивать, чтобы та дома говорила по-английски.
– Но я слышала эти слова только по-немецки и не знаю, правильно ли я говорю, – ответила та.
Лилиан согласилась выслушать.
– Mutti, я еврейка или христианка?
– Ты не еврейка, дочка. А почему ты спрашиваешь?
Девочка сказала, что в школе только и разговоров о том, кто еврей, а кто – не еврей, так что она засомневалась.
– Еврейкой быть плохо, – подытожила она.
1932 год был важным для Эдгара Моурера. Ему предстояло получить за репортажи Пулитцеровскую премию, а усиливающийся страх относительно перспектив Германии подтолкнул его написать книгу «Германия переводит часы назад» «Germany Puts the Clock Back», которую он закончил к ноябрю и быстро опубликовал в США в начале 1933 г., когда Гитлер приходил к власти. В его книге рассказывалось о разрушении Веймарской республики, о том, что немцам «все надоело» и что «депрессия отправляет голосующих к Гитлеру полными вагонами». Объясняя суть привлекательности нацистского лидера, он писал: «Маленький человек присматривается к еще более маленьким людям».
Но даже Моурер не вполне был уверен, что представлял собой Гитлер – и чего ожидать, если он придет к власти. «Верил ли он в то, что говорил? – задавался журналист вопросом. – Такой вопрос не имеет смысла для подобной личности. На мой взгляд, Адольф Гитлер был абсолютно искренен, даже когда противоречил сам себе. Его лишенный чувства юмора разум просто не требовал последовательности, к которой стремился бы интеллектуал. Для актера правда – это эффективное воздействие: что производит нужное впечатление, то и правда».
Сигрид Шульц, работавшая на его конкурентов в Chicago Tribune, вспоминала происшествие, которое подтверждало мнение Моурера об актерских способностях Гитлера, позволявших ему нравиться даже закоренелым скептикам. После побед нацистов на выборах в 1932 г. Ганфштенгль пригласил дюжину американских и британских корреспондентов на встречу с Гитлером в отеле «Кайзерхоф». Среди корреспондентов была и Шульц, которая зачарованно смотрела, как Гитлер приветствует первого из ее коллег, сжимая его руки и глядя ему прямо в глаза. Шульц же он просто пожал руку. Когда он пожал руку корреспонденту, знаменитому своей дерзкой манерой, Шульц стала ожидать чего-нибудь резкого. Но вот что, по её записям, случилось вместо этого: «Я видела его лицо, когда Гитлер начал свои обычные речи, – и, к моему ужасу, его обычно циничные глаза с обожанием смотрели на Гитлера, что бы тот ни говорил».
Моурер признавал, что Гитлер и нацисты делали все возможное, чтобы выжать из каждой такой ситуации все. «Пока остальные спали, они работали. Пока противники проводили встречу, они проводили десять, – писал он. – Гитлер очень верил в личные связи, в лично сказанные слова». И пророчески добавлял: «Он был великим мастером обмана публики».
Что до истинных планов, стоящих за кампанией антисемитизма, то одни её моменты Моурера беспокоили, зато другие скорее озадачивали. «Есть подозрение, что и антисемитизм самого Адольфа Гитлера – это смесь эмоций
