Александр Костин - Убийство Сталина. Все версии и ещё одна
Ю. А. Жданов в своих мемуарах приводит, например, такой эпизод, случившийся на заседании Политбюро сразу после окончания войны. Его отец А. А. Жданов обратился к Сталину с предложением: «Мы, вопреки Уставу, давно не собирали съезд партии. Надо это сделать и обсудить проблемы нашего развития, нашей истории. Отца поддержал Н. А. Вознесенский. Остальные промолчали. Сталин махнул рукой:
— Партия… Что партия… Она превратилась в хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков. Необходим предварительный глубокий анализ»[70].
«Что все это означало? Это означало, что де-факто то, что было задумано, свершилось. Ведь что предполагалось: партийный контроль над всем в государстве нужен до тех пор, пока есть необходимость в услугах ненадежных людей, старых специалистов. Но за тридцать лет в стране были подготовлены свои кадры, за которыми надзирать уже не требовалось, и к чему теперь этот контроль? Сталин уже несколько раз упоминал, что роль партии в новых условиях— идеологическая работа и работа с кадрами. А вместе с партийным контролем утрачивал свою главенствующую роль и партаппарат — вот в чем вся штука! Идеология, работа с кадрами… Разве это жизнь? Жизнь — это когда можно все контролировать, «пущать и не пущать», получая свою долю уважения и благодарности, при этом ни за что не отвечая, и ради того чтобы эту жизнь сохранить, партийный секретарь любого уровня был готов на что угодно.
Но слабость положения аппарата была в том, что значение партии держалось на одной-единственной заклепке — на авторитете Сталина.
И вот наступил 1952 год, и был собран XIX съезд. Прошел он обыкновенным образом — доклады, прения, избрание руководящих органов. Сталин выступил на съезде всего два раза с короткими речами, по нескольку минут, из чего лукавые историки опять же делают вывод, что он был стар и болен. Но съезд к тому времени был действом чисто ритуальным, и к чему силы тратить? Самое интересное началось после него, на пленуме ЦК КПСС — мероприятии, закрытом для посторонних. Именно тогда «старый и больной» Сталин произнес полуторачасовую речь, в которой помимо прочего, как говорится в приведенном анекдоте, и «выразил желание уйти на покой» — а конкретно, попросил освободить его от должности секретаря партии. И только от этой должности, ибо решать дела Совета министров съезд был никоим образом не уполномочен»[71].
Все правильно! Не уполномочен съезд партии решать дела Совета Министров, так кто же спорит? Во-первых, Сталин попросил освободить его от двух самых престижных должностей не на съезде, который не решает даже вопроса об избрании Генерального секретаря партии, а на Пленуме. А во-вторых, что мешало Сталину поставить вопрос об освобождении его с поста Предсовмина? Да ничего, Пленум примет его заявление к сведению, а уж Президиум ВС СССР формально все оформит, в этом нет никакого сомнения. Тем более, что Председатель Президиума ВС СССР Н. М. Шверник тут же на Пленуме присутствует и все записывает в свою записную книжку. Так в чем же лукавство Н. Г. Кузнецова? Этот замечательный человек, великий флотоводец и патриот своей страны прожил нелегкую жизнь, познал взлеты и падения. Кто его только не шельмовал, а он как железо при закалке становился все прочнее и основательнее. А какие именитые шельмователи: Хрущев, Жуков, Булганин! Не говорим уже о Сталине, который после войны «опустил» героя ниже плинтуса, но потом, разобравшись, что к чему, вернул его на прежнюю наркомовскую должность. А высшее воинское звание — Адмирал Флота Советского Союза ему посмертно вернули лишь при Горбачеве, поскольку даже добродушный Л. И. Брежнев «дулся» за что-то на Н. Г. Кузнецова и ни в какую не пожелал реабилитировать его доброе имя.
Так за что же, уважаемая Елена Анатольевна, еще и этот ваш пинок в сторону великого сына страны? Почему-то некоторые журналисты и историки-любители считают своим долгом «приложиться» к этому героическому наркому? Мы уже писали о том, как изгалялись над ним А. Б. Мартиросян и С. Кремлев (в миру Сергей Тарасович Брезкун)[72], но Вам-то это зачем? Да к тому же еще Вы так и не ответили на Вами же поставленный вопрос о «лукавстве» Н.Г Кузнецова: «Почему бы это?».
Однако, вернемся к выступлению И. В. Сталина на Октябрьском (1952 год) Пленуме ЦК КПСС. Это поистине историческое выступление. Историки, писатели, журналисты, пишущие на эту тему, не успевают восхищаться не только содержательной частью речи Сталина, но тем, как она произносилась. Вот, например, как об этом пишет не единожды упоминаемый нами Э. Радзинский:
«Его речь записывали два человека. Один — партийный функционер (Л. Н. Ефремов. — А/С), другой — писатель Константин Симонов. Функционер записал речь Сталина буквально, и оттого в его записи… Сталин исчезает!
Ибо главное не слова, главное — как он их говорит! Симонов — писатель; и он передает это главное. Он описывает речь Сталина, которая с самого начала угрожает. Он произносит ее без листочков, цепко и зорко вглядываясь в зал.
И вы чувствуете эту атмосферу общего страха, нависшую над залом… Его беспощадные нападки на соратников — на Молотова, на Микояна. И — белые лица соратников в президиуме, ожидающих, на кого он еще набросится… Блестящий писатель Симонов, в отличие от партийного функционера, не передавая точно речи, точно передает ее смысл и характер. И вы видите, как начинался этот трагический финал сталинский эпохи — ликвидация штабов, гибель партийной и государственной верхушки страны»[73].
Это собственная интерпретация Э. Радзинского впечатлений К. Симонова о выступлении на Октябрьском Пленуме И. В. Сталина, а вот как пишет об этом выступлении И. В. Сталина сам К. Симонов. Сталин критикует Молотова, а Симонов комментирует:
«Говорилось все это жестко, а местами более чем жестко, почти свирепо… Это было настолько неожиданно, что я сначала не поверил своим ушам, подумал, что ослышался или не понял… Он говорил о Молотове долго и беспощадно. В зале стояла страшная тишина… у членов Политбюро были окаменелые, напряженные, неподвижные лица…» Сталин критикует Микояна, а Симонов подчеркивает: «Лица Молотова и Микояна были белыми и мертвыми. Такими же белыми и мертвыми эти лица оставались тогда, когда они — сначала Молотов, а потом Микоян — спустились один за другим на трибуну, где только что стоял Сталин».
И вот наступил момент, когда голос с места предложил:
— Надо избрать товарища Сталина Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Сталин:
— НЕТ! Меня освободите от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.
Симонов: «На лице Маленкова (он стоял за столом и вел заседание пленума) я видел ужасное выражение — не то чтобы испуга, нет, не испуга, а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других или яснее, во всяком случае, многих других осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина, нельзя соглашаться, чтобы он сложил с себя вот это одно, последнее из трех своих полномочий, нельзя. Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе. И тогда… зал загудел словами: «Нет! Нет! Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!»»
И далее: «Когда зал загудел и закричал, что Сталин должен остаться на посту Генерального секретаря и вести Секретариат ЦК, лицо Маленкова, я хорошо помню это, было лицом человека, которого только что миновала прямая, реальная смертельная опасность…».
И вот Маленков уже на трибуне обращается к залу:
— Товарищи! Мы должны все единодушно и единогласно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Сталин (на трибуне):
— На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.
Тимошенко:
— Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все как один избираем вас своим руководителем — Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может.
Все стоя горячо аплодируют, поддерживая Тимошенко. Сталин долго стоял и смотрел в зал, потом махнул рукой и сел».[74]
Чего так смертельно испугался Маленков? Е. Прудникова дает следующий ответ на этот вопрос:
«Константин Симонов делает из увиденного следующий вывод: «…Почувствуй Сталин, что там, сзади, за его спиной, или впереди, перед его глазами, есть сторонники того, чтобы удовлетворить его просьбу, думаю, первый, кто ответил бы за это головой, был бы Маленков».
