Александр Костин - Убийство Сталина. Все версии и ещё одна

Однако Е. Прудникова продолжает гнуть свою линию, что Сталин, ну никак не желал смерти своим соратникам:

«Еще одна версия сформулирована все тем же Ю. Мухиным, который, будучи не историком, а журналистом, является человеком сугубо тактическим и к литературным сюжетам не склонным[64]. И эта версия объясняет все и дает нам в руки то, чего так недоставало во всей этой истории, — реальный мотив, причину, по которой… нет, не Сталин мог желать смерти соратников, но соратники должны были желать его смерти[65]. И отнюдь не из инстинкта самосохранения, точнее, из инстинкта самосохранения, но не личности, а вида. Причем такого вида, которого нам, умудренным опытом перестройки, нисколечко не жалко, лучше бы его тогда изничтожили…»[66]

Приступая к жгучей теме о том, за что же соратники Сталина все-таки отправили его в мир иной, Е. Прудникова приводит еще один миф, который, на наш взгляд, и не миф вовсе, а продукт из «творческой лаборатории» Э. Радзинского, которого хлебом не корми, но дай ему поразвлекаться на тему, как один диктатор «работает» под другого:

После XIX съезда Сталин разыграл обычную для русских монархов комедию отречения и высказал желание уйти на покой. Это была не первая «попытка». Первый раз его не пустили Каменев и Зиновьев, второй — Бухарин резко возражал против его ухода, третий — весь пленум стоя приветствовал вождя и не отпускал в добровольную отставку. Иван Грозный, Борис Годунов и другие цари уже играли в эту игру и всегда выигрывали. Сталин выиграл тоже. В 1952 году его вновь «упросили» остаться на посту. Тогда он сказал: «Ну что же. Если вы меня уговорили и обязали работать — я буду. Но я должен буду исправить некоторые вещи и навести в партии порядок. У нас образовался правый уклон. Это выразилось в том, что товарищ Молотов отказался подписать смертный приговор своей бывшей жене — Жемчужине. Он воздержался от голосования по этому вопросу. Товарищ Микоян не смог своевременно обеспечить продовольствием Ленинград во время блокады».

Из «стариков» Сталин не посягнул на Кагановича. Он был нужен ему для сведения счетов с евреями и разворачивания кампании по борьбе с космополитизмом»[67].

Далее, Е. Прудникова, признавая, что приведенный «рассказ» хоть и является «историческим анекдотом», но все же основан на историческом факте, поскольку Сталин действительно собирался уйти в отставку на XIX съезде со своего поста, о чем в своих мемуарах писал бывший нарком ВМФ, адмирал Николай Герасимович Кузнецов:

«После XIX съезда партии в 1952 году на Пленуме ЦК партии Сталин выступил с предложением освободить его от работы в ЦК и Совете Министров по состоянию здоровья. Решение же было принято только об освобождении его от обязанностей наркома Вооруженных Сил»[68].

Н. Г. Кузнецов написал то, что слышал, поскольку присутствовал на этом историческом Пленуме ЦК КПСС. Сталин действительно просился в отставку и при этом назвал именно эти две должности, от которых просил его освободить: «… прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря» — так на слух записал присутствующий на Пленуме Леонид Николаевич Ефремов, в ту пору первый секретарь Курского обкома КПСС, полный конспект которого является единственным документом, где воспроизведена полностью речь Сталина на Пленуме, поскольку стенограмма Пленума не велась.

Все так, но Е. Прудникова почему-то уловила в воспоминаниях героического наркома лукавство:

«Лукавит, ой, лукавит многоуважаемый Николай Герасимович. С каких это пор съезд партии стал решать вопросы назначений и освобождений от должности министров, и тем более предсовнаркома? Он элементарно не имел на это права, и Кузнецов прекрасно это знал, должен был знать, но почему-то рассказывает эту историю именно так. Почему бы это? (А все-таки почему? Уважаемая Елена Анатольевна? — А. К.).

Здесь нелишне будет напомнить ту структуру власти Страны Советов, которую мы все изучали в школе. Согласно всем советским конституциям, население страны тайным голосованием избирало депутатов Верховного Совета, который являлся высшим законодательным органом страны. Верховный Совет принимал законы и назначал исполнительную власть — Совет Народных Комиссаров, или, позднее, Совет Министров. Верховный Совет, а отнюдь не партия! Так что, как видим, формально СССР был образцовым демократическим государством. Ну а реальных демократических государств не существует вовсе, просто в разных странах за «демократиями» стоят разные силы, только и всего. В США за демократией стоит доллар, где-нибудь в «банановой республике» — правительство США, а в СССР за ней стояла партия, которая фактически все контролировала и всем управляла, сама являясь внеконституционной силой.

О том, какое значение придавалось какой из властных ветвей, хорошо говорит расстановка сил на ключевых постах в государстве. Формально главой страны являлся Председатель Центрального исполнительного комитета Верховного Совета (позднее Президиума Верховного Совета). Тем не менее, эти посты занимали фигуры чисто декоративные, за исключением Свердлова, умершего в 1919 году. После него были М. И. Калинин, Н. М. Шверник (кто-нибудь помнит, кто это такой?!) и, уже в 1953 году— К. Е. Ворошилов. Более важным был пост председателя Совнаркома, который уже в 1917 году Ленин сохранил за собой, занимая его до самой смерти в 1924 году. Однако после Ленина председателем Совнаркома стал не Сталин, как можно было бы ожидать, а Рыков — до 1930 года, затем Молотов. Но реально всей государственной жизнью руководило Политбюро. Поскольку его членами были главы обеих ветвей власти — законодательной и исполнительной, то этот партийный орган автоматически становился и высшим органом государственной власти.

Однако лидером государства считался — и был! — не председатель ВЦИК и не предсовнаркома, а генсек Сталин. Какой пост он занимал в правительстве? Сразу и не ответишь! Кем он был в государстве? Интересный вопрос — ведь Политбюро вроде бы было органом коллегиального руководства, руководителя здесь не полагалось, да и роль партии ни в каких конституциях не прописана. Впрочем, народ это и не интересовало, равно, как глубоко наплевать народу было, демократично или антидемократично то, что в стране над властью стоит партия. Сталин в стране был никем — и всем. Он был вождем, и, несмотря на то, что постоянно вместо «я» говорил «партия», статус вождя держался отнюдь не на авторитете партии, а на его личном авторитете. И это очень важный момент.

Первоначально вариант «Партия — наш рулевой» считался временным, до тех пор, пока в стране существуют чрезвычайные обстоятельства. Однако время шло, а чрезвычайные обстоятельства оставались, и постепенно население привыкло считать главой государства не председателя ЦИКа и не предсовнаркома, а генерального секретаря ВКП(б), а также вполне естественным то, что все важные дела решаются на заседаниях Политбюро. Так продолжалось, пока не началась война. После 22 июня 1941 года даже эта структура оказалась слишком громоздкой и неуклюжей, и тогда. Сталин, оставаясь главой партии, стал еще и председателем Совнаркома. Вот когда, а не в 1924 году, он действительно сосредоточил в своих руках необъятную власть! Для народа ничего не изменилось: Сталин — он и есть Сталин, какая разница, кем он формально числится в государстве? Однако для партаппарата изменения были колоссальными. С того момента, как генеральный секретарь стал еще и главой Совета министров, Политбюро потеряло свое общегосударственное значение и практически перестало собираться. Контроль партии над всеми областями государственной жизни пребывал неизменным, но с теми представителями партийного аппарата, которые занимались делом, Сталин теперь встречался в качестве предсовмина, а Политбюро как таковое стремительно теряло власть, занимаясь теперь лишь партийными делами. Так, в 1950 году оно собиралось б раз, в 1951 году — 5 раз и в 1952 году— четыре раза — из чего некоторые историки делают лукавый вывод, что Сталин к концу жизни отошел от государственных дел. Не отходил он от государственных дел, и не думал отходить. Просто решались они теперь не на заседаниях Политбюро, а в другом месте. Партийные съезды также оставались в забвении, не собираясь 13 лет — из чего те же историки делают вывод о супердиктаторских замашках вождя. Да никакой супердиктатуры — просто не до съездов было!»[69]

Ю. А. Жданов в своих мемуарах приводит, например, такой эпизод, случившийся на заседании Политбюро сразу после окончания войны. Его отец А. А. Жданов обратился к Сталину с предложением: «Мы, вопреки Уставу, давно не собирали съезд партии. Надо это сделать и обсудить проблемы нашего развития, нашей истории. Отца поддержал Н. А. Вознесенский. Остальные промолчали. Сталин махнул рукой: