Сергей Голяков - Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика
Но он ошибался: Отт отправлялся в Берлин за новым повышением по службе.
* * *
Группа "Рамзай" развертывала работу. Каждый имел строго определенную сферу деятельности. Зорге взял на себя немецкое посольство, обрабатывал и готовил информацию для Центра. Вукелич стал "своим человеком" в посольствах, общался со многими политическими деятелями. Во время одной из первых встреч с Бранко Рихард сказал ему:
— Твоя долговременная программа: выяснять, как будут складываться отношения Японии с Англией и Соединенными Штатами. Империя может попытаться напасть на Советский Союз. Какою будет позиция этих стран?
Бранко узнавал и сообщал мнения американского, французского и британского послов по широкому кругу вопросов международной политики. Существовали и другие источники сведений.
"Важнейшим источником информации было для него агентство Домей Цусин, — писал Зорге. — По делам службы Вукелич, естественно, посещал агентство и мог там получать самую различную информацию. К ней относились как уже опубликованные, так и не опубликованные сообщения. Эта информация носила чисто политический характер. Некоторые из его сообщений характеризовали политическую обстановку в целом. Она имела важное значение и интерес как дополнение к той обширной информации, которую мы получали по другим каналам… Вукелич мог доставать в агентстве новости, которые обычным порядком из-за цензуры не публиковались. Так мы получали возможность разбираться в развитии политической обстановки в Японии, знать позицию правительства. Вукелич постоянно беседовал на различные темы с французами, работавшими в отделении агентства Гавас, и от них получал кое-какие сведения… Отделение агентства Гавас было связано с французским посольством, и сам Вукелич поддерживал с ним контакты. Мы очень были заинтересованы как в общей, так и в фундаментальной информации, которую Вукелич стал получать в этом посольстве".
* * *
С Одзаки Рихард старался встречаться как можно реже, чтобы не навести на него контрразведчиков. На пресс-конференции. В ложе театра. На дипломатическом приеме. Короткая беседа — и снова пауза в несколько недель. От встречи к встрече Рихард проникался все большим уважением к своему добровольному помощнику и верному другу.
Исследовательская группа при газете "Асахи", которой руководил Ходзуми, занималась изучением дальневосточных проблем, имела доступ ко многим официальным источникам. Одзаки считался одним из ведущих экспертов по Китаю. И он лучше, чем кто-либо другой, понимал: японская политика по отношению к Китаю имеет чрезвычайно важное значение для обстановки на всем Дальнем Востоке, для безопасности Советского Союза. Он знакомил Рихарда со всеми тонкостями японо-китайских отношений, дополнял и уточнял те сведения, которые Зорге получал в германском посольстве.
В середине декабря 1934 года в токийской газете "Джапаниз адвертайзер" появилось объявление о том, что некий любитель-коллекционер желает купить гравюры "укиаэ". Вскоре в редакцию пришел молодой художник:
— Такие гравюры могу предложить я.
А еще через день художник и коллекционер встретились в кабинете заведующего рекламным отделом газеты. Коллекционер весь погрузился в созерцание гравюр и свитков, искусно выполненных в традиционном японском стиле. Потом, оторвавшись от листов, пристально посмотрел на художника:
— Вы не будете возражать, если я заплачу вам не иенами, а долларами?
— Как будет угодно господину.
Коллекционер достал деньги.
— У меня есть сдача, — сказал художник и тоже вынул из кармана долларовую банкноту. Бросил взгляд на номер банкноты. Он ровно на единицу больше, чем на банкноте коллекционера. Из кабинета коллекционер — это был Бранко Вукелич — и молодой художник вышли вместе. "Знатокам живописи" было о чем поговорить…
Так появился в группе "Рамзай" четвертый разведчик — энергичный человек, талантливый художник Иотоку (Ётоку) Мияги.
"Родители хотели, — рассказывал о себе Мияги, — чтобы я вырос наивным стопроцентным патриотом-националистом. Но с ранних лет я возненавидел тиранию японской бюрократии. Доктора, юристы, дельцы и отставные военные, приезжавшие на Окинаву из Токио, быстро превращались в алчных ростовщиков, наживавшихся на нищете местных крестьян.
Первые зерна ненависти заронил в мою душу дед. Он был стар, но до конца дней сохранил светлую голову. Он рассказывал мне о том, как было на Окинаве в его время. Щедрая земля сторицей платила за труд. Ее даров хватало всем. Люди жили в достатке.
Старик, конечно, немало идеализировал. Но по сравнению с тем полуколониальным существованием, которое влачили теперь большинство жителей Окинавы, былые времена представлялись райскими.
Дед учил меня никогда не обижать слабых, знать и понимать нужды бедных. Вместе с ним я глубоко переживал окружавшую нас несправедливость, плакал от бессилия перед тиранией власть имущих. Он не успокаивал меня. Он хотел, чтобы я принимал страдания народа как свои собственные. Дед стал моим первым поводырем в политике".
Окинава — многострадальный остров — родина Мияги. Здесь 10 февраля 1903 года он родился, здесь прошли его школьные годы. Его отец был земледельцем. Вскоре он эмигрировал в Америку, оставив сына на попечение своим старикам. В то время многие жители Окинавы искали счастья за океаном. Долгое время от отца не было вестей. Наконец пришло долгожданное письмо. Отец сообщал, что устроился сначала в Давао, но вскоре перебрался в Калифорнию. Работал у зажиточного фермера где-то возле Лос-Анджелеса.
Ётоку окончил школу и уехал из родительского дома. У мальчика рано открылся дар живописца. Но на Окинаве не было художественного училища, и он поступил в педагогический институт. Проучился всего два года. Однажды на лекции Ётоку почувствовал себя плохо: закружилась голова, поплыли перед глазами круги. Он попал в больницу. Врачи поставили диагноз: туберкулез. С институтом пришлось распрощаться. Немного подлечившись, Ётоку решил податься к отцу, в такую чужую, далекую страну.
В Соединенных Штатах жизнь у отца не сложилась: работал от зари до зари, но так и не преуспел. Жил в пристройке к большому белому дому фермера, в которую с трудом удалось втиснуть еще одну, его кровать.
Два года Ётоку учил английский язык в местной школе. Много рисовал. Сначала он пробовал воспроизводить на бумаге то, что теперь казалось ему дороже всего на свете: прозрачный контур Фудзиямы, ветку цветущей сакуры, древние пагоды — светлые и печальные для души образы родной земли. Потом он нарисовал портрет деда. Отец увидел и похвалил: совсем как живой. Ётоку нарисовал портреты отца, матери, родственников. У него оказалась прекрасная память на лица.
Как-то его рисунки попались на глаза фермеру.
— Да ты, парень, не без Божьего дара, — сказал американец.
Через несколько дней он позвал Ётоку в большой белый дом, попросил нарисовать портрет жены. Ётоку сделал набросок.
— А маслом можешь? — спросил хозяин дома.
Ётоку написал портрет маслом. Американец был поражен:
— Без дела сидеть не будешь.
Он сдержал свое слово, и вскоре начинающего художника стали приглашать к себе обитатели окрестных ферм. Ётоку с увлечением писал их опаленные солнцем лица и большие семейные портреты. У него появились деньги, а следовательно, и возможность продолжить образование. Ётоку перебрался в Сан-Франциско, поступил в художественное училище. В 1925 году он окончил его, но найти применение своему таланту сразу не смог. Пришлось снова вернуться на ферму и год работать батраком.
Для того чтобы получить признание, Мияги должен был выставить свои полотна. Но где и как это сделать? Наконец возможность представилась. Хозяин небольшого ресторана в японском квартале Лос-Анджелеса разрешил молодому художнику устроить у себя выставку. Несколько картин тут же купили. Ётоку воспрянул духом. Переселился в Лос-Анджелес. В маленьком лос-анджелесском "Токио" нашел друзей. Вечерами собирались в ресторане "Сова", рассуждали о жизни, вспоминали Японию. Однажды кто-то принес марксистскую книжку. Ее прочитали вслух. Появились новые книги. Споры, дискуссии продолжались теперь далеко за полночь. Возник кружок по изучению социальных проблем. Занятия в кружке вел профессор местного университета Сиромо Такахаши. Он был коммунистом.
Между тем в Америке назревал кризис. И первыми жертвами его стали "цветные" рабочие: негры, японцы, китайцы. Предприниматели выгоняли их на улицу, оставляя без средств к существованию. Начались волнения. Полиция искала зачинщиков. Прошла волна арестов. Арестованных избивали дубинками прямо на улицах, потом бросали в машины, увозили в тюрьмы.
Вместе с товарищами Мияги основал Добровольное пролетарское общество искусств. Цену американской свободы Мияги хорошо прочувствовал, когда его арестовали и несколько месяцев продержали за решеткой без следствия и суда. Из тюрьмы Ётоку вышел еще более убежденным борцом.
