Очерки по истории советской науки о древнем мире - Иван Андреевич Ладынин
Собственно говоря, именно это значение данного термина и было унаследовано египтологией уже советского этапа. Специалисты по историографии знают, но, кажется, нечасто читают статью В. В. Струве о древнем Египте в «Большой советской энциклопедии» [402]: между тем в ней не просто дано определение общества древнего Египта как феодального, но и представлена весьма разработанная и динамичная модель его эволюции на основе этого определения. В частности, любимый Струве «социальный переворот» в Египте, который был описан в «Речении Ипувера» и датировался ученым XVIII в. до н. э. [403], обрисован там как совместное движение «революционных элементов» в среде ремесленников, «организованных в подобие цехов, т. н. “са”», и «крепостных крестьян, изнывавших под чрезмерной тяжестью барщины» [404]. В подобных формулировках нет, разумеется, и тени осторожности, которая, как мы видели, была свойственна его учителю Тураеву; и схему, выдвинутую Струве в этой энциклопедической статье, вообще трудно счесть в точном смысле слова научной.
Более академичными были построения И. М. Лурье, также придерживавшегося концепции феодализма в древнем Египте. Пожалуй, наиболее примечательна его публикация переводов «иммунитетных грамот», появившаяся уже в 1939 г., когда выдвинутая Струве концепция рабовладения на древнем Востоке, казалось бы, стала официальной. Лурье не только спорит с этой концепцией [405], используя данные «иммунитетных грамот», но и «поправляет» западных историков, упрекая их в политико-правовом понимании термина «феодализм». По словам Лурье, их «мало заботит вопрос о том, что представляет то централизованное общество Древнего царства, из которого, по их мнению, впоследствии вырастает феодальное» [406]. Аналогия с империей Каролингов и с ее распадом Лурье явно не близка: напротив, он настаивает на специфичности феодализма в Египте, развитие которого, в отличие от Европы, тормозилось наличием сельской общины и использованием рабского труда [407]. По сути дела, исследователь проводит мысль, что египетское общество было феодальным изначально: в частности, как он полагает, элементы иммунитета появляются в частных документах задолго до появления царских грамот V–VI династий [408].
Весьма примечательны некоторые аргументы, использованные при этом Лурье. С одной стороны, он с удовольствием цитирует сделанное вскользь замечание Маркса о «наивном феодализме», отражающемся в ранних религиозных представлениях [409], считая, что таким его проявлением в Египте было выделение земельных участков для обеспечения заупокойного культа, и видя в этом аналогию со вкладами для «поминовения души» в средневековых обществах: довод по чисто внешнему сходству, обретающий сколько-нибудь веское звучание, действительно, прежде всего в контексте скомканной ссылки на Маркса! [410] С другой стороны, таким же источником вескости, наряду с Марксом, для исследователя был и Эд. Мейер. Обсуждая предположение А. Море о том, что «иммунитетные грамоты» могли быть результатом не феодализации, а просто «“щедрости или слабости” фараона» [411], Лурье говорит: «…Уже одно то, что, как полагает Э. Мейер, во времена VI династии иммунитет имели все значительные храмы, а по мнению А. Морэ так даже в V династию, резко противоречит подобным предположениям» [412]. Небольшим парадоксом этой фразы является использование мнения Море против самого Море, однако принципиально в ней, безусловно, вынесение на первое место суждения Мейера: похоже, в восприятии Лурье оно просто не может быть неверно, и, соответственно, высказанное в его развитие мнение Море должно быть верно тоже! Лурье при этом не очень беспокоит, что, как он прекрасно знает, источников, которые подтверждали бы широкое распространение иммунитетов в Египте – хотя бы действительно на все значимые храмы! – тогда не было известно, как, кстати, неизвестны они и сейчас. Суждение Мейера в данном контексте само обретает вес источника, и для оценки построений Лурье это, безусловно, показательно. Можно довольно четко сказать, что именно он был готов взять у Мейера – квалификацию общества древнего Египта как феодального, без специфической циклистской интенции его теории. В таком случае Египет, с точки зрения Лурье, просто был бы обществом, в котором разложение первобытно-общинного строя привело бы к формированию не рабовладельческих, а феодальных отношений, как это могло постулироваться марксистской концепцией для средневековой Европы или Руси, но с признанием специфики этого египетского феодализма. При этом то, что известно о Лурье как о правоверном члене партии и непримиримом полемисте (см. наше прим. 23), не побуждает думать, что сам он относился к своим взглядам лишь как к одной из интерпретаций, возможных при свободном научном поиске в рамках марксистской концепции. Скорее, он должен был считать, что они как раз и представляют собой безусловную истину, от которой советская наука по случайному и, несомненно, неправильному стечению обстоятельств уклонилась.
Лурье был одним из «моторов» Ленинградского египтологического кружка, о котором шла речь выше: в частности, он был его секретарем и вел от руки изданные А. О. Большаковым протоколы [413]. Однако любопытно, кого именно среди себя члены кружка считали наиболее сведущим и способным в такой важнейшей составляющей египтологии, как собственно древнеегипетский язык. При распределении обязанностей по «коллективной работе» над «Повестью о красноречивом поселянине» ее перевод и грамматический комментарий (кстати, то, что могло бы стать в полном смысле общим делом!) поручается Д. А. Ольдерогге [414]; он же спустя некоторое время делает доклад о только что вышедшей в 1927 г. «Египетской грамматике» А. Гардинера [415]. Д. А. Ольдерогге (1903–1987) известен прежде всего как один из зачинателей отечественной африканистики, в частности преподавания африканских языков в Ленинграде, а также как незаурядный и одновременно простой в общении человек [416]. Египтологию он изучал в 1922–1925 гг. в Ленинградском университете, а далее начал работать в Кунсткамере в отделе Африки под руководством ученика Тураева А. В. Шмидта [417]. Собственно, в течение середины 1920-х гг. Ольдерогге делал выбор между египтологией и африканистикой; и этот выбор был окончательно сделан в пользу второй [418], когда в октябре 1927 г. ученый отправился в длительную командировку по тематике этнологии Африки в европейские страны. Однако, очевидно, еще до этого он подготовил две статьи, которые увидели свет в 1928 г.[419]
В названиях этих статей бросаются в глаза термины, имеющие очевидные средневековые коннотации и явным образом отсылающие к представлению о феодальной специфике древнеегипетского общества. Собственно говоря, обе статьи Д. А. Ольдерогге и начинаются с разбора точек зрения зарубежных исследователей (характерным образом, французских, особенно охотно использующих средневековые ассоциации), содержащих такие отсылки. В статье «Управитель бурга
» Ольдерогге
