История Израиля. Том 3 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1978-2005 - Говард Морли Сакер
Развитие национальной культуры
Общий уровень культурной жизни в стране с каждым годом ощутимо возрастал. В 1970 — 1980-х гг. десять высших учебных заведений Израиля постоянно расширяли сферу своей деятельности, предлагая вниманию студентов все более широкий выбор научных дисциплин. Тель-Авив стал крупным центром творческой деятельности; работы израильских архитекторов, скульпторов и художников получали многочисленные премии и пользовались постоянно растущим спросом повсюду — от Парижа до Сан-Паулу. Израиль занимал первое место в мире (в расчете на душу населения) по посещаемости театров. Подобный же расцвет наблюдался и в издательском деле. В 1986 г. 180 израильских издательств выпустили в свет 5300 наименований книг (80 % из них на иврите), общим тиражом более 10 млн экземпляров. При этом читательский интерес не ограничивался “популярной” литературой. Ежегодно публиковалось не менее 5 тыс. новых поэтических произведений — в антологиях, литературных журналах, еженедельных газетных приложениях. Сборники таких пользующихся большой популярностью поэтов, как Иегуда Амихай, Меир Визельтир[49], Далия Равикович[50], Натан Зах[51], Амир Гильбоа[52], Дан Пагис[53], выходили тиражами до 5 тыс. — такие тиражи свидетельствовали бы о любви к поэзии и в стране с населением в десять раз большим, чем в Израиле.
Во второй половине XX в. отмечался неизменный рост общего уровня новой литературы на иврите, будь то проза или поэзия, — как в плане общей направленности и тематического охвата, так и с точки зрения литературного мастерства. Никогда прежде из-под пера израильских авторов не выходили столь разнообразные произведения, включая беллетризированные автобиографии, воспоминания о днях детства и истории, рассказанные от лица ребенка. Давид Шахар[54] в цикле романов Гейхаль га-келим га-швурим (“Дворец разбитых сосудов”), созданном во многом под влиянием Пруста, добился немалых успехов в этом жанре камерного, интимного повествования. В 1970-х гг. Йегошуа Кназ[55] публикует произведший глубокое впечатление на читателей сборник из четырех новелл о днях детства и отрочества, Рега мусикали (“Музыкальный момент”) и Гиргур лев (“Сердечный трепет”), где повествование об одном событии ведется разными рассказчиками. Все большее число израильских авторов начинает писать о трудных временах жизни в диаспоре. В 1989 г. пользующийся всеобщим признанием А. Б. Йегошуа публикует свой самый сложный для восприятия роман Мар Мани (“Господин Мани”). По форме эта книга — пять диалогов, причем каждый ведется с отсутствующим собеседником; события романа представляют собой хронику одной семьи на протяжении более полутора веков, место действия — Восточная и Центральная Европа, Балканы и Израиль. Произведения еще ряда авторов (а не только Йегошуа), созданные под влиянием событий в диаспоре, были попыткой осознать Катастрофу европейского еврейства. Книги Давида Шица, Навы Семель и Давида Гроссмана посвящены такой болезненной теме, как ужасы Катастрофы в восприятии израильтян, переживших этот ад.
Вполне очевидно, что израильская литература конца XX в., при всем ее разнообразии и стилистической изысканности, вернулась к откровенной ангажированности 1950-х гг. Хотя израильские писатели и преодолели свойственную тому периоду наивную политизированную схематичность и однобокость, они, тем не менее, вновь продемонстрировали свою прямолинейность, однозначно формулируя присущее им социально ориентированное мировоззрение. Отнюдь не ограничиваясь демонстрацией собственных убеждений на страницах своих произведений, они принимали активное участие в открытых форумах и политических съездах, произносили речи, подписывали петиции, комментировали текущие события на газетных полосах. Амос Оз, как и многие другие видные литераторы, умудрялся сочетать изысканную технику модернистского письма и тонкий, проницательный психологизм с беспрестанной озабоченностью проблемами социально-политического характера. Таким образом, завоевав устоявшуюся репутацию первыми романами 1960-х гг. (Гл. XX. Духовный кризис), Оз продолжал исследовать осознанные и подсознательные переживания своих главных героев.
В процессе своих творческих исследований Оз выявляет источники тревог и страхов израильского общества — это не только взаимоотношения с враждебным арабским окружением (повесть Гар га-эца га-раа [“Тора дурного совета”], 1976 г.), но и галлюцинаторные видения Земли Израиля, “возрожденной в крови и огне”. Оз исследует все эти страхи с необыкновенной чуткостью и проницательностью в публикуемых одна за другой книгах, в числе которых Лагаат ба-маим, лагаат ба-руах (“Тронуть воду, тронуть ветер”, 1973), Арцот га-тан (“Земли шакала”, 1981), Менуха нехона (“Истинное успокоение”, 1982), По ве-шам бе-Эрец-Исраэль (“По стране Израиля”, 1983), Куфса шхора (“Черный ящик”, 1987), Ладаат иша (“Познать женщину”, 1991). Произведения Оза, переведенные на многие языки и получившие высокую оценку в странах Запада, фактически стали голосом Израиля, обращенным к остальному миру. На родине писателя сотни тысяч израильтян давно уже считают Оза истинным выразителем их коллективной совести.
Конфронтация и культуркампф
Голос этой совести с особой выразительностью звучит в ответ на стремительно растущую политическую активность израильских религиозных ортодоксов. На память немедленно приходит 1949 г., когда на выборах в кнесет все религиозные партии выступили единым списком и получили 16 мандатов. В 1960-х гг. общая численность депутатов, избранных от религиозных партий, достигла максимума — 18 мест в кнесете. На протяжении последующих двух десятилетий религиозные партии поднимались до этого уровня представительства в кнесете не на каждых выборах; во всяком случае, до 1977 г. около двух третей мандатов в этом традиционалистском блоке принадлежало умеренной Национальной религиозной партии. Однако — и это следует подчеркнуть особо — к выборам 1988 г. (Гл. XXXIII. Политическая возня) ситуация резко изменилась: две трети мандатов религиозные избиратели обеспечили фундаменталистам — ультраортодоксальным партиям Агудат Исраэль и Шас.
Ирония судьбы состоит в том, что в самые ранние годы еврейского возрождения в Палестине именно ортодоксальные евреи играли самую значимую роль и шли на самые большие жертвы. В период новейшей истории первыми в Святую землю вернулись не сионисты, а именно эти истово верующие евреи. Их отбытие из Восточной Европы в начале XVIII в. (Гл. II. Связь с землей) (первые полторы тысячи человек, благочестивые семьи во главе с рабби Иегудой Хасидом), мучительные испытания, которые им довелось вынести в пути, безысходное отчаяние выживших в этой “пустыне Син” (пустыня между Египтом и Синаем) — все эти события трудно передать словами. Полвека спустя почти никого из этих первых поселенцев-ортодоксов уже не было в живых. Но и тогда их родные, поколение за поколением, продолжали прибывать на Святую землю. Члены этой общины не создавали материальных благ. Они приезжали с одной целью, с одной мыслью: жить и умереть вблизи древней стены Храма. Но в чем их никак нельзя было упрекнуть, так это в том, что они пеклись исключительно о собственных интересах. Какой же была жизнь — да и смерть — этого “спящего поселения”? Окруженные построенной турками средневековой крепостной стеной Старого города, они боролись за свое существование, замерзали зимой и страдали от зноя летом, умирая сотнями от брюшного и сыпного тифа. И в мирные времена они
