Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций
Итак, судя по всему, рассказ о событиях 1223 г., сохранившийся в Лаврентьевской летописи, был создан в Переяславле Русском между 1223 и 1228 гг., откуда в составе переяславского Летописца попал во Владимирскую великокняжескую летопись 1228 г., а уже оттуда в руки составителя ростовской летописи. Последний переработал текст повести, включив в нее рассказ о действиях своего князя Василька Константиновича, реально в битве не участвовавшего.
Исследователи давно обратили внимание на сходство начальной части (до слов: проидоша бо ти Таурмению всю страну Куманьску и придоша близ Руси, идеже зовется вал Половечскыи) летописных статей Лаврентьевской и Новгородской первой летописей, посвященных описанию битвы на Калке[171]. Речь в ней (как и в уже известной нам истории с половцами) идет, в первую очередь, о происхождении татар в контексте эсхатологической этнографии Мефодия Патарского. Кстати, здесь же сообщается об избиении татарами множества безбожных половцев.
Причины такого совпадения могут быть самые разные.
Прежде всего, напрашивается вывод об общем источнике. В качестве такового А. А. Шахматов называл гипотетический По-лихрон начала XIV в.[172] (реальность существования которого другими исследователями была подвергнута сомнению). В. Л. Комарович полагал, что наиболее обстоятельный рассказ о первом нашествии татар на Русскую землю и битве на Калке был составлен в Рязани. По мнению исследователя, текст, наиболее близкий к его первоначальному виду, читается в Новгородской первой летописи,
«…которая из старшего рязанского свода извлекла версию, еще не подвергшуюся ростовской переработке, какую находим в Лавр.»[173].
Практически этот же вывод повторил Д. С. Лихачев. Отметив отсутствие в данной части Новгородской первой летописи следов ростовского и владимиро-суздальского летописания и не исключив при этом влияния рязанского источника, он предположил, что совпадения могли быть результатом обращения к гипотетическому Летописцу Переяславля Русского. При этом подчеркивалось, что рассказ Новгородской первой летописи
«…более полный и лучше сохранился, чем подвергшийся значительному сокращению в Ростове рассказ Лавр.»
Здесь, по мнению исследователя,
«…мы имеем наиболее полную и точную передачу впечатлений южнорусского летописца, работавшего между 1223 и 1228 гг.»[174].
Рассуждая об указанных совпадениях, Я. С. Лурье писал:
«…Видимо, общий источник Лавр. и Новгородской I не был новгородским… Может быть, это, действительно, следы рязанского летописания, которые искал В. Л. Комарович?»
И добавлял:
«…Очевидно, что при недостатке данных вопрос об этом дополнительном источнике остается пока открытым»[175].
С другой стороны, общий отрывок может являться более поздней вставкой. В свое время И. У. Будовниц высказал предположение, что
«…вводное рассуждение о татарах как о народе, предвещающем…конец мира, было вставлено во владимирскую [Лаврентьевскую] и новгородскую [первую] летописи значительно позднее битвы на Калке, когда и северная Русь сделалась добычей кровожадных завоевателей. Ибо о каком…конце света может быть речь в 1223 г., когда произошел всего лишь обыкновенный набег… [Вскоре] все успокоились, причем высказывалось даже удовлетворение, что их [татар] руками были поражены…безбожные половцы»[176].
Следует обратить внимание, что это едва ли не единственный исследователь, подчеркнувший, что в отрывке идет речь именно о Конце Света. Другой вопрос, что он не считал возможным отнести появление эсхатологически окрашенного текста к периоду до Батыева нашествия. Однако в данном случае И. У. Будовниц, видимо, просто высказывал общепринятое представление о том, что и когда могло быть, а чего быть не могло без специального анализа, так сказать, духа текстов, современных самому событию или достаточно близких ему по времени.
Как бы то ни было, сравнение интересующей нас повести в Лаврентьевской и Новгородской первой летописях дает некоторые основания для относительной датировки текстов. В статье 6731/1223 г. Лаврентьевской летописи сообщается о сохранении Божьим промыслом князя Василька Константиновича от зла (так характеризуется битва, в которой он не принял участия). Трудно предположить, что в подобном тоне мог писать человек, знавший о гибели князя от рук поганых в 1237 г. Поэтому, скорее всего, лаврентьевский отрывок о происхождении татар появился до нашествия Батыя. До 1237 г. попал в один из сводов, предшествовавших Лаврентьевской летописи, и рассказ о битве на Калке. До этой даты он был вставлен и в Новгородскую первую летопись. Результатом подобных рассуждений стал вывод В. Н. Рудакова:
«…При ближайшем рассмотрении оказывается, что рассказ Лавр, несет в себе гораздо больше следов серьезной редакторской правки, нежели рассказ HIЛ: об этом свидетельствуют и лаконичность повествования Лавр., являющаяся, скорее, результатом краткого пересказа какого-то более объемного предшествующего текста; и наличие резких переходов от одной темы к другой не случайно рассказ Лавр, сравнительно легко поддается…расслоению на отдельные сюжеты; и, наконец, явные вставки о ростовском князе Васильке Константиновиче, отсутствующие в НIЛ и напрямую не относящиеся к событиям, реально произошедшим на Калке. Кроме того, рассказ НIЛ, в отличие от Лавр., носит более законченный характер: начинаясь с рассуждений о происхождении татар, об их пришествии…за грехи наши, он заключается авторской ремаркой на ту же тему. Автор же Лавр., начиная повествование с отрывка о происхождении татар и о их появлении…к скончанию времен, завершает свой рассказ на вполне мажорной и довольно отвлеченной от начального сюжета теме чудесного избавления князя Василька. Таким образом, общий для обеих повестей отрывок в случае с НIЛ оказывается более уместным, чем в Лавр. Указанное чтение в НIЛ является одним из проявлений рефлексии автора по поводу произошедшего разгрома русских войск. Идеи, заключенные в этом отрывке, находят развитие и в других частях летописного рассказа. Наличие подобного вступления в соответствующей статье Лавр, в контексте дальнейшего повествования носит, скорее, искусственный, рудиментарный характер: присутствие в тексте указанного отрывка не дает практически никакой дополнительной информации ни о татарах, ни об отношении к ним летописца, ни о характере произошедших событий, более того не соответствует общей идее повествования. Отрывок, по объему занимающий ровно половину всей летописной статьи Лавр., оказывается воистину…оторванным от последующего повествования. Исходя из вышеперечисленного, представляется правильным рассматривать вступление о происхождении татар в качестве органичной части именно рассказа НIЛ, а не Лавр.»[177].
Наиболее полный отчет о битве на Калке дошел в составе Ипатьевской летописи[178]. Однако именно в вопросе о происхождении этой версии точки зрения исследователей радикально расходятся. Как отметил В. К. Романов,
«…противоречивые мнения исследователей не позволяют установить памятник, впервые включивший в свой текст данную статью о битве, впоследствии отразившуюся в Ипат.»[179]
Время создания разбираемой редакции повести, по его мнению,
«…следует относить ко второй половине 40-х первой половине или середине 50-х гг. XIII в.»[180].
Текст соответствующей статьи отразил галицко-волынский источник, соединенный с источником киевским, созданным, вероятно, вскоре после битвы. В то же время, по мнению В. К. Романова,
«…последний этап летописной работы над повествованием о битве, помещенном в Ипат., приходится уже на вторую половину XIII в.»[181].
Для нас во всех этих наблюдениях важнее всего то, что независимость рассказа Ипатьевской летописи от сообщений других источников не вызывает никаких сомнений.
* * *
Итак, первые рассказы о битве на Калке, отразившиеся в Новгородской первой и Лаврентьевской летописях, были составлены, видимо, во второй половине 20-х первой половине 30-х гг. XIII в. Редакция же, отразившаяся в Ипатьевской летописи, возникла двумя-тремя десятилетиями позже. Во всяком случае, указанные тексты появились не позже конца XIII самого начала XIV в.: соответствующая часть Синодального списка Новгородской первой летописи (старший извод) написана почерком XIII в.[182], а рассказ, находящийся в Лаврентьевском списке, судя по всему, достаточно точно передает текст свода 1305 г.[183]. Что же касается интересующего нас текста Ипатьевской летописи, то он, как установил А. Н. Ужанков, был составлен в 60-е гг. XIII в.[184]. Таким образом, рубеж XIII–XIV вв. является terminus ante quem для текстов, которые мы рассматриваем в данной лекции.
