Аполлон Кузьмин - Крещение Киевской Руси
Практически вовсе не рассматривается беглое замечание чешской хроники Далимила начала XIV века о Мефодии: «Тен арцибискуп Русин беше, мси (то есть мессу) словенску служеше». Ясно, что определение «Русин» в данном случае имеет не этническое, а религиозное значение. Мефодий отнесен здесь к числу тех религиозных деятелей, которые пользовались «русским письмом» — глаголицей и хранили традиционные религиозные обряды. Киевская Русь в этом случае вновь не могла иметься в виду, да и в начале XIV века она лежала в руинах. Знатоков русского письма в это время, как было сказано, искали не на востоке, а на западе, в Хорватии.
За самой Хорватией также в ряде случаев сохраняется название «Руссии». Именно вместо нее такое обозначение появляется у уроженца Северной Италии (как раз города Вероны) Гваньини, побывавшего в XVI веке в Польше, а затем давшего описание «сарматских» народов, в число которых вошли славяне, русы и племена иллирийского корня. У хорватов сохранялось и предание о том, что отсюда и вышли три брата — Чех, Рус, Лех. Указывали даже район, где эти братья некогда якобы жили. В славянской литературе неоднократно пытались осмыслить причины такого распространения имени «Русь». Польский хронист XVI века Стрыйковский из неизвестных источников заимствовал утверждение, будто киевский князь Владимир в конце X века «собрал большое войско, с которым, переправившись через Дунай, подчинил земли: Болгарскую, Сербскую, Хорватскую, Семиградскую, Вятницкую, Ятвяжскую, Дулебскую, и те земли, где теперь волохи, мултаны и татары добручские, и всех их привел в послушание одним походом и возложил на них дань, которую они раньше давали царям греческим». Южнорусский переписчик Жития Кирилла, живший в XVII веке, сделал весьма примечательный комментарий к Сказанию о Русской грамоте (переделке сказаний о начале славянской письменности): «И не токмо муравляне (то есть моравы), чехи, козари, карвати, сербы, болгары, ляхи и земля Мунтаньская (южное Прикарпатье), вся Далмация и Диоклития, и волохи быша Русь».
«Русские письмена», как следует из Жития, не были ранее известны Кириллу, и освоение русского языка явилось одним из чудес в проявлении его лингвистического дарования. Евангелие и Псалтирь, встреченные им в Корсуни, могли относиться и к значительно более ранним временам, нежели середина IX века. Ведь христианство у части ругов-русов было, по крайней мере, за четыре столетия до этого. А это значит, что и богослужебные книги существовали столько же.
В Корсуне нашелся и человек, знавший этот язык, благодаря общению с которым Кирилл и смог различить гласные и согласные в текстах. Из этого следует, что глаголица не была первоначально славянским письмом. Она стала таковым лишь в процессе ассимиляции самих русов славянами, а также, возможно, и специально приспосабливалась к славянскому языку. Не исключено, что именно такую роль и выполнил Мефодий. Во всяком случае, в глаголице есть несколько знаков, совершенно выпадающих из стиля всей азбуки. Это практически совпадающие с кириллицей знаки «Ш» (ша) и «Щ» (шта) (отсутствующая в греческом буква «Ш» была заимствована Кириллом из иврита). «Ять» в глаголице, по существу, воспроизводит «юс малый» кириллицы, а буква «рцы» («Р») в глаголице лишь перевернута (как мягкий знак или древнее «ерь» в кириллице).
Вопрос об исконном языке «Руси» практически не исследовался. Норманисты его не исследовали потому, что просто отождествляли со шведским, антинорманисты же полагали либо одним из славянских, либо диалектом литовского, либо — чаще всего — вариантом иранских языков. Из описания днепровских порогов Константином Багрянородным следует, что еще и в середине X века различали собственно «русский» и славянские языки. Названия порогов обычно являются одним из главных аргументов норманистов, хотя из различения славянского и русского в данном случае следует лишь то, что русский язык относился к самостоятельной ветви индоевропейских языков, не совпадая ни со славянским, ни с германским. Это доказывал в самое недавнее время известный киевский археолог и историк М. Ю. Брайчевский (сам он связывал названия порогов с ираноязычными сарматами, что тоже вряд ли достаточно убедительно).
Плодотворной постановке вопроса о первоначальном языке русских племен мешают предвзятые концепции, в которых основная масса источников вообще игнорируется. Так, буквально на поверхности находится факт тождества русов с ругами, причем смешение их во многих источниках в равной мере относится и к балтийским, и к дунайским, и к днепровским русам. Вообще написание этнонима было неустойчивым в продолжение нескольких столетий и в одно и то же время: руги (роги), русы, рузы, руди, руйяны, рутены. Показательно, что основанный какими-то русскими участниками первого крестового похода город в Сирии (современный Руйат) назывался в одно и то же время Руссой, Россой, Ругией, Руйей, Рурсией. Как указал еще Дюканж (XVII в.), этноним «роги», «руги» в галльском и итальянском языках имел варианты «рохи», «роки», «раки». Известны также написания «руди». При этом если чередование «г» и «д» у лингвистов обычно не вызывает вопросов, то отмеченный многочисленными источниками переход «г» (видимо, гортанного) в «йот», «з», «ж», «с», «ц», «тс» почему-то остается без объяснений и даже игнорируется как неправомерный.
В данном случае нет резона далее углубляться в эту проблему: это тема особого исследования. Для нас важно то, что русы разных областей Европы, в конечном счете, оказываются родственниками, хотя, конечно, будучи изолированными друг от друга на протяжении нескольких столетий, они могли даже и забыть об этом родстве.
Исходным для анализа языка должны в таком случае стать руги, известные источникам с первых веков нашей эры у южного побережья Балтики. У нас имеется прямое свидетельство Иордана о том, что руги и некоторые другие племена прибалтийского побережья не были германцами. Более того. Они от германцев-готов отличались даже и внешне: были «сильнее духом и телом».
В последние десятилетия в германской филологической литературе привлекают внимание так называемые «северные иллирийцы» — негерманское население севера Европы. «Иллирийцами» их называют потому, что на севере Европы, в особенности у юго-восточного побережья Прибалтики, много топонимики, совпадающей с областью северо-западной Адриатики, где некогда жили племена иллирийцев и венетов. Известный западногерманский лингвист Г. Краэ, в частности, обращает внимание на наличие в обоих этих районах племен, называвшихся одинаково «венетами» («венедами»). Но поскольку язык венетов от иллирийцев пока не вполне отделен, поскольку не восстановлен и собственно иллирийский язык, пользуются условным и расплывчатым понятием «иллирийцы».
На определенную связь с венетами-венедами указывает ряд фактов, правда, сравнительно поздних. Так, географ XVI века Меркатор язык рутенов с острова Рюген (то есть Ругии) определял как «словенский да виндальский». Предполагалось, что они были двуязычными и «виндальский» язык в данном случае и мог быть их исконным языком. В том же столетии Олаус Магнус называет Рижский залив «Венедским», а Саксон Грамматик (конец XII — начало XIII в.) помещал по его побережью «рутенов». Наконец, упомянутый выше польский аноним XV века дает любопытное сопоставление наименования поморян у разных народов: в латинском, галльском и итальянском их называли «вандалы», в тевтонском (немецком) «венды», в русском — «галмаци». Известно по разным источникам славянское племя гломачей, или делемичей. Напрашивается параллель и с иллирийской «Далмацией». Предлагаемые этимологии последнего названия мы здесь рассматривать не будем. Достаточно того, что это, по всей вероятности, реликт иллирийских наречий.
Богатым реликтом языка могут послужить имена, в частности, имена русов из договоров Руси с Византией 911-го и 944 годов. Эти имена норманисты также используют как один из главных своих аргументов. Между тем еще М. В. Ломоносов указал, что они «не имеют на скандинавском языке никакого знаменования». Имена, конечно, не всегда совпадают с языком их носителей (достаточно обратить внимание на наши собственные имена). Но они всегда помогают понять историю данного народа. В именах русов поражает как раз крайне незначительное количество таких, которые можно было бы возвести к германским. Большинство имен находят параллели в кельтской и иллиро-венетской традиции, отчасти в иранской. Славянских имен мало, возможно, потому, что сам славянский именослов только начинал складываться, а, скажем, княжеские имена-титулы (Владимир, Святослав и т. п.) нельзя было присваивать даже и дружинникам некняжеского рода.
Так или иначе, большинство имен русов из договоров найдет аналогии у племен эпохи Великого переселения народов, а некоторые из них могут объясняться лишь этнонимикой и топонимикой подунайских областей. У иллирийцев было распространено имя Дир (до сих пор оно сохраняется и у кельтов со значением «твердый», «крепкий», «сильный»). Иллирийскими являются имена с корнем «бор», «бур» (Буривой, Борис, Боричь, Борислав) от понятия «муж», «человек». К племенным названиям района Иллирии, в конечном счете, видимо, восходят имена Карн, Акун, Тилен. Названия рек и местностей повторяются в именах Истр (Дунай), Стир, Гомол (гора и город в Македонии). К венето-иллирийским именам могут быть отнесены также не вполне ясные по значению Егри, Уто, Кол, Гуды, упомянутые в договоре Игоря.
