Любовь и смерть в Италии эпохи Возрождения - Томас Коэн

деятельным представителем своего брата, Лукреция слегла с болезнью и 24 января 1554 года на смертном одре продиктовала или предъявила завещание, подделать которое было бы весьма непросто. В нем пять листов, исписанных убористым почерком, полных незначительными пожалованиями отставным горничным, квартирующим на нижнем этаже, и дочерям любимых служанок. В завещании перечислены разнообразные медали, драгоценности, серебряные солонки, миски, кувшины и подсвечники, хранящиеся под замком в монастырях и у некоторых жителей города198. Никакому мошеннику, спрятанному за пологом, не удалось бы воспроизвести всю эту приватную информацию без ошибки. Кроме того, нотарий, находившийся при этом, уже известный нам Бернардино дель Конте, уже четыре года был доверенным лицом семьи Джустини. Он тоже был назначен в триумвират тех, кто должен был проверять готовность старших сыновей к приему наследства. Еще одним свидетелем у смертного одра был Антонио Каньетто из Пармы, с давних пор обшивавший семью и за это время выступивший свидетелем по меньшей мере в одиннадцати актах Джустини199. Ясно, что даже лже-Мартен Герр не смог бы подделать завещание в таком обществе. Более того, племянница Лукреции Чечилия утверждала три года спустя, что у нее есть черновик завещания, написанный собственной рукой тетки200. Итак, можно спокойно оправдать Помпео от грязного навета его брата.

Или все-таки нельзя? Свой дом Лукреция в завещании оставляла Энрико де Тукки, родичу своего покойного мужа201. Однако меньше чем через четыре месяца, в апреле 1554 года, Помпео явился к верному нотарию дель Конте как «legatarius, tam vigore testamenti quam codicilorum ut ipse asseruit (курсив мой. – Т. К.) per eandem Lucretiam conditorum», то есть «наследник в силу как самого завещания, так и дополнений к нему, как он утверждал, составленных названной Лукрецией». Вооруженный этими якобы дополнениями, Помпео завладел весьма солидным домом Лукреции, открыв и закрыв его двери, как было принято в знак вступления в права собственника. Портной Каньетто, как обычно, был при этом свидетелем. Возникают два вопроса: что это были за дополнения, если они вообще существовали, и почему Бернардино дель Конте ими не располагал и даже не знал о них? И почему мы ничего не слышим о притязаниях Тукки на большой дом Лукреции? Быть может, Асканио напал на след действительных махинаций – либо ложная претензия с опорой на вымышленный документ, либо, что еще страннее, умелая постановка (beffa) за занавеской?202 Быть может, Помпео был просто жуликом ничем не лучше своего нечистого на руку брата?

Младшие Джустини, кажется, гораздо больше пошли характером в отца. Когда он умер, старшему из трех, Пьетро-Паоло, было двенадцать лет. В своем завещании отец постановил, что он может получить все наследство, если к двадцати пяти годам станет доктором права203. Если академическая карьера, желаемая отцом, у него не заладится, наследником вместо него станет следующий брат. Все три младших брата проявили почтительное рвение в следовании отцовым заветам. К осени 1552 года Пьетро-Паоло, которому исполнилось семнадцать, уже был доктором и вышел из-под опеки своей тетки204. Он сумел хорошо устроиться. Летом 1557 года он уже был римским гражданином и, как и отец, адвокатом Консистории205. С 1552 года он владел старым отцовским домом, получив его от братьев в результате серии обменов206. Летом 1557 года он обитал в нем с молодой женой207. Хотя он иногда и играл на деньги со своими неугомонными старшими братьями, и в семье, и в обществе он, кажется, был столпом респектабельности208. Он четырежды занимал должности в городской коммуне, в том числе в 1570 году достиг почетного поста консерваторе, одной из трех высших должностей в управлении Римом209. Его нотариальные акты представляют его собирателем владений и покровителем своих младших братьев, с которыми, в отличие от Помпео, он вел разные дела.

Следующий сын Космо и самый младший – Фабрицио, как и Пьетро-Паоло, учились праву. В 1551 году мы застаем в Падуанском университете Космо, а в 1554 году – Фабрицио. К лету 1557 года они уже сильно продвинулись в учебе210. Оба юноши, однако, в отличие от Помпео и Пьетро-Паоло, не стали главами собственных патриархальных семей; они просто жили вместе, вероятно, на съемных квартирах и не в районе Парионе, а в нескольких кварталах к северу у церкви Сант-Агостино. Ни один из них не стал продолжателем рода Джустини; Космо принял церковный сан ранее октября 1561 года211; Фабрицио однажды затеял драку, был изгнан за убийство и умер в Губбио212. Поскольку он не оставил наследников, его имущество разделили между собой братья.

Как и их братья, каждая из трех сестер Джустини приняла на себя особую роль в семье. На протяжении нашей истории они по-разному вели семейную политическую игру, заметно различаясь по характеру, возрасту и опыту. Как и в случае с сыновьями, цели и действия каждой из женщин отражали ее положение и историю.

Старшая сестра – Сильвия, как и подобает перворожденной из всех детей Джеронимо, обладала некоторым старшинством и авторитетом213. Ее муж придавал ей еще больше веса. Им был Бруто делла Валле, отпрыск знатной римской семьи, жившей в палаццо всего в трех кварталах, и притом единственный сын. В 1543 году родители Сильвии уже обеспечили ей эту партию, благодаря щедрому приданому в 4000 скудо, к которым отец в завещании добавил еще 500214. В 1557 году у Сильвии уже были дети; верная кормилица Клеменция сыграет важную роль в разворачивающейся драме215. Круглые печатные буквы подписи, неказистые, но уверенные, говорят о характере и грамотности Сильвии216. Таковы же четырнадцать писем к мужу, чьими имениями она управляла, пока он был в отъезде. Судя по их содержанию, она была способной, волевой, уверенной в себе женщиной, горячо любящей детей: возвращайся домой, писала она мужу, когда ты здесь, они растут лучше. Она была глубоко вовлечена в неспокойную внутрисемейную политику своего родного семейства. В ней была суеверная жилка: когда милый младенец, едва научившись ходить, упал, сильно ударился и расшибся, она стала бояться сглаза. Однако она была достаточно искушена и в светской жизни, чтобы угощать уехавшего мужа сплетнями о судьбах кардиналов217.

Вторая сестра – Чечилия, или Чилла, как ее часто звали в семье, была гораздо младше Сильвии; когда тетка Лукреция умерла в 1554 году, она была еще не замужем и получила долю наследства для своего приданого218. Действительно, когда три года