Храм муз словесных - Коломинов Вячеслав Васильевич
На протяжении всей своей истории она была основным международным славянским центром, где изучались языки, литература и история. «И словно рек могучее слиянье, явил славянский искристый поток достоинства красы и обаянья», — так писал об этом времени известный словацкий поэт Я. Коллар.
Первым славянским корреспондентом Академии стал учитель гимназии из Аграма (ныне Загреб) А. А. Бари-чевич. Автор ряда исследований о хорватской литературе и истории, он был членом Туринской и Неаполитанской академий. Ученый обратился в Российскую Академию с просьбой установить научные связи. Уже в июле 1784 г. через русского посла в Вене Д. М. Голицына из Загреба в Петербург были посланы книги, среди которых оказались и словари [128, № 12, л. 1–3]. Из Петербурга в Загреб также шли книги. Есть сведения, что Екатерина II, оценивая заслуги Баричевича в деле установления научных связей с Россией, поручила Академии выбить в честь его памятную медаль [98, с. 68].
В начале XIX в. коллекция зарубежных изданий, присланных в Российскую Академию, пополнилась интересными документами, относящимися к истории славян [127, № 6, л. 138–139 об., 182].
Особенно интенсивными эти связи стали с 1810-х. Тогда во время заграничного похода победоносной русской армии интерес славянства к России был особенно велик. Именно с Россией связывали свои надежды славяне на помощь в культурном Возрождении. Начало этим контактам положили встречи выдающегося чешского ученого И. Добровского с А. С. Шишковым. Пражские беседы убедили президента в необходимости создания в России всеславянского научного центра, создание которого предпринимало и руководимое видным государственным деятелем, бывшим канцлером Н. П. Румянцевым научное общество. «Румянцевский кружок» объединил усилия многих любителей русской и славянской старины. Среди них были известные ученые и писатели — А. X. Востоков, Н. М. Карамзин, К. Ф. Калайдович, П. И. Кеппен. Члены кружка открыли многие древние рукописи, сделали первые историко-литературные разработки славянских и древнерусских памятников [37]. Но «Румянцевский кружок» остался частным предприятием, не сравнимым с государственным учреждением — Российской Академией. Утвержденный Александром I академический устав 1818 г. предоставил в распоряжение Академии значительные денежные средства, и это позволило основательно заняться славянскими исследованиями. Один из пунктов устава гласил, что «нужно Академии со многими славянских наречий профессорами, книго-хранителями и другими учеными людьми сноситься», которые, кстати, могли быть избраны иностранными почетными членами [80, вып. 8, с. 452]. Звания иностранного почетного члена удостоились шесть человек. Трое из них — славянские ученые: С. Б. Линде, И. Добровский, Я. Неедлы. В письме Добровскому от 21 июля 1819 г. президент писал, что Академия «для пользы языка своего старается издать словари всех славянских наречий, что сделав Линде своим членом, она может обещать тоже и Добровскому, если он почтит ее письмами или присылкою книг или замечаний» [41, с. 32]. Добровский поддерживал связи с Академией до самой смерти, посылал свои труды, отзывы на академические сочинения. В 1820 г. он избирается почетным членом Российской Академии. Впоследствии Академия издала его труд — «Славянскую грамматику» (1833–1834). В 1839 г. непременный секретарь Академии Д. И. Языков начал переводить другую известную работу чешского ученого — «План общеславянского этимологического словаря», но смерть помешала ему завершить это начинание» [139, № 48, л. 1].
Идею создания сравнительного словаря поддерживали и другие славянские корреспонденты Академии — чешские и словацкие ученые и литераторы: В. Ганка, П. Шафарик, Й. Юнгман, Ф. Челаковский, Я. Коллар, видный сербский просветитель Вук С. Караджич. Ученые высылали в Петербург книги, грамматики, словари, рукописные глоссарии. Так, от Челаковского Академия получила небольшой словопроизводный словарь по языку полабских славян, а Юнгман через Ганку передал рукописные тетради своего «Чешско-немецкого словаря». Некоторые книги и рукописи приобретались за очень высокую цену. Например, в 1818 г. рукописный словарь иллирийского (хорватского) языка был приобретен в Праге за 300 р., а словарь малорусского (украинского) языка удалось купить за 800 р. Насколько серьезно руководство Академии относилось к вопросу комплектования своей библиотеки, можно судить по специальному параграфу устава. Он гласил: «Те почетные члены, кои, находясь в чужих землях при каких-либо ученых обществах или заведениях, или книгохранилищах, могут сообщать в Академию нужные для ее сведения, выписки из славянских наречий или из древних на иных языках писателей, о славянских народах повествовавших, или же и свои о том рассуждения, основанные на доводах, из имеющихся у них книг почерпнутых, — по мере усердия, труда и услуг своих должны при звании почетного члена получать и достойные от Академии награды» [80, вып. 8, с. 474–475]. И действительно, ученые и книготорговцы, посылавшие рукописи и книги в Академию, награждались крупными денежными суммами, а также золотыми и серебряными медалями. Такая интенсивная деятельность дала благотворные результаты: к середине 30-х гг. были собраны уникальные издания. Если обратиться к составленному В. М. Пиревощиковым каталогу книг и рукописей библиотеки Российской Академии, то можно заметить, что не менее 75 % всех наименований представлены интереснейшими материалами по истории, языку и литературе России, Польши, Чехии, Сербии, Хорватии и других славянских земель [70, с. 36–42].
Казалось, теперь можно было бы приступить к созданию общеславянского словаря. Но тут возникла новая проблема: Академия не располагала достаточным количеством квалифицированных специалистов, необходимых для такой работы. Как известно, начинания академиков Н. Я. Озерецковского, П. И. Соколова и А. X. Востокова не были доведены до конца. Поэтому Академия решает пригласить нескольких славянских ученых из Австрии. Кроме того, Шишков, возглавлявший в то время Министерство народного просвещения, решает организовать с их помощью кафедры по изучению славянских литератур и истории. Вести переговоры об этом с некоторыми славянскими учеными президент поручает своему «славянскому советнику» и автору проекта о приглашении, чиновнику Министерства народного просвещения П. И. Кеппену, слависту, библиографу и статистику. Деятельность Кеппена в области славянской филологии неразрывно связана со знаменитым кружком Румянцева. По рекомендации бывшего канцлера Кеппену удается совершить в 1821–1824 гг. путешествие по славянским землям. Там он встречался с крупнейшими учеными, собирал всевозможные памятники старины. Особенно тесные отношения установил он с представителями молодого поколения чешских «будителей» — Ганкой, Шафариком, Палацким, поэтами Колларом и Челаковским, был хорошо знаком с югославскими учеными Копитаром и Караджичем. Из этой экспедиции он вынес многое и, главное, — познакомился с достижениями польских, чешских, югославянских филологов и историков. После своего возвращения в Россию Кеппен завязал оживленную переписку с Добровским, Шафариком, Ганкой, Палацким, Колларом, Линде и другими.
Президент Российской Академии решил использовать славянские знакомства Кеппена, дав ему наказ заручиться поддержкой нескольких ученых, которые смогли бы взяться за преподавание в университетах. В письме от 16 ноября 1826 г. Кеппен извещал Ганку: «Было бы весьма желательно, чтобы отныне… в университетах находились профессора для истории славянских литератур. Скажите мне, что вы думаете об этом, — кого бы вы могли назвать, как сотрудников в этом деле, и не были бы вы склонны сами переместиться в Россию и под какими условиями?» [89, с. 131]. С таким же предложением было послано письмо и в Новый Сад Шафарику. В начале 1827 г. Российская Академия получила принципиальное согласие Ганки, Шафарика, а также Челаковского служить в звании профессора в одном из российских университетов.
В феврале того же года Шишков как министр народного просвещения вносит в Комитет устройства учебных заведений предложение о «необходимости единообразной терминологии, о приискании и введении в ученых книгах существующих в языке нашем так называемых технических терминов» [там же, с. 134]. Совет Комитета согласился с министром, что при «избрании и определении сих речений» необходимо пользоваться данными других славянских языков. Но для того чтобы иметь понятие о «сих наречиях», необходимы учителя. Шишков сообщил Комитету о своем намерении пригласить в Россию славянских ученых. «Уже мы согласились на то, чтобы в гимназиях преподаваемы были начальные основания словенского языка. Мы все совершенно в том уверены, что каждому образованному русскому не только прилично, но даже должно иметь хотя некоторое понятие о разделении словенского языка на разные наречия и о главнейших свойствах оных. И кто же приготовит у нас учителей, необходимых для достижения сей цели? Кто, как не иноземные словенские ученые, доколе еще нельзя будет поручить профессору российской словесности и кафедру истории словенского языка», — убеждал членов Комитета Шишков [там же, с. 135]. На этом основании он предлагал пригласить Ганку в Педагогический институт в Петербург с жалованием в 4 тыс. р., Челаковского в Москву с жалованием в 3 тыс. р. и Шафарика в Харьковский университет с жалованием в 4 тыс. р. «Славянское» предложение Шишкова могло определить будущее основное направление народного образования. Однако этот проект встретил неожиданное препятствие — против него голосовала большая часть Комитета. Известный историк-славяновед А. А. Кочубинский объяснил причину такого поворота тем, что 3 сентября 1827 г., по велению Николая I, был внесен и принят проект академика Г.-Ф. Паррота об устройстве при Дерптском университете профессорского института для учебных заведений России. Его выпускников предполагалось посылать на стажировку за границу. В частности, будущие специалисты-филологи должны были продолжить занятия по изучению немецкой и английской литературы в Геттингене, а французской и итальянской — в Париже. И тем не менее Шишков не оставлял своего проекта. Правда, положение несколько усложнилось тем, что в 1829 г. был назначен новый министр народного просвещения — К. А. Ливен, который заинтересовался проектом Шишкова. Он предложил основать славянскую библиотеку в Академии и советовал пригласить Ганку, Шафарика и Челаковского в качестве хранителей этой библиотеки. Здесь должны были храниться книги и рукописи на «каком бы то ни было славянском наречии. какие токмо достать можно, особливо же исторические, географические, и сведения сих наречий касающиеся» [89, с. 138]. Редкое собрание смогло бы оказать значительную помощь при составлении того же сравнительного общеславянского словаря. Переговоры велись до начала 30-х гг. и практически ничем не закончились — по ряду причин приезд славянских ученых не состоялся. Однако это не повлияло на дальнейшее развитие связей между ними и Академией. Был предложен новый план — работы над словарем продолжить в Праге. В то время Прага стояла в центре интеллектуальной жизни Чешских земель. Здесь трудились видные ученые и литераторы, создавал известные всему славянству труды Добровский, работал над словарем Юнгман, выходили на чешском языке книги, альманахи, журналы, газеты, развивались точные и естественные науки. В пражских библиотеках находились интересные документы по истории и языкам славянских народов. В словарных работах этот материал мог оказать чешским ученым значительную помощь. Они составили проспект словаря, работа над которым предполагалась от пяти до восьми лет. При этом в Прагу приглашались и помощники из России. Но и это начинание так и не вышло за рамки проекта.
