Лия Лозинская - Во главе двух академий

Л. Я. Лозинская

Во главе двух академий

Вступление

С 1783 по 1794 г. во главе двух академий — Академии наук и Российской академии — стояла Екатерина Романовна Дашкова.

Кем была она, эта женщина, более 11 лет руководившая крупнейшими научными учреждениями страны?

Писателем.

Она пишет пьесы, стихи, статьи, мемуары — «Записки», переводит. Герцен, почитатель и биограф Дашковой, называет «Записки» документом чрезвычайно важным для изучения XVIII столетия.

Знатоком искусств.

Ее суждения об архитектурных памятниках и произведениях живописи поражают точностью и глубиной.

Педагогом.

Она знакома со многими выдающимися достижениями педагогической науки, придерживается прогрессивных взглядов в вопросах воспитания, исповедуемых философами-просветителями, и детально разрабатывает примерную систему образования передового русского юноши.

Филологом.

По ее инициативе издается первый толковый словарь русского языка. Она участвует в его составлении и берет на себя объяснение понятий, «имеющих отношение к нравственности, политике и управлению государством».

Редактором.

Под ее руководством выходит журнал «Собеседник любителей российского слова», к участию в котором она привлекает многих талантливых литераторов. Добролюбов посвящает «Собеседнику» свое первое исследование.

Натуралистом.

Во время путешествий она составляет гербарий и коллекцию минералов. Она изучает садоводство и сажает сады.

Музыкантом.

Она увлекается народными песнями, прекрасно поет, пробует — и успешно — свои силы в композиции.

Хирургом.

С ланцетом в руках она спасает человека от гибели.

«Я не только не видывала никогда такого существа, но и не слыхивала о таком, — пишет о Дашковой своим родным в Ирландию ее гостья Кэтрин Уильмот. — Она учит каменщиков класть стены, помогает делать дорожки, ходит кормить коров, сочиняет музыку, пишет статьи для печати, знает до конца церковный чин и поправляет священника, если он не так молится, знает до конца театр и поправляет своих домашних актеров, когда они сбиваются с роли; она доктор, аптекарь, фельдшер, кузнец, плотник, судья, законник…».[1]

Это письмо характеризует Дашкову последних лет жизни. Крестница императрицы Елизаветы, подруга Екатерины II еще до восшествия той на престол, Дашкова значительную часть своей жизни проводит в немилости, ссылке, изгнании.

К этим годам и относится широко известный в свое время эстамп. Пожилая женщина, с лицом открытым и энергичным, сидит на деревянной лавке, опершись о маленький, грубо сколоченный письменный стол. Под рукой у нее — книга. Женщина в мундире со звездой, на голове ее чепец или колпак. Она сидит прямо, высоко подняв голову. В углу горницы большая, в полкомнаты, кирпичная печь, под низким потолком — две полки с книгами. Дашкова — в простой деревенской избе. В ссылке…

«…Несмотря на то что я была графиней Воронцовой по отцу и княгиней Дашковой по мужу, я всегда чувствовала себя неловко при дворе», — неоднократно повторяет она в своих «Записках».[2]

Она умна и образованна, кругозор ее широк, характер деятелен, суждения независимы — где ей приспособиться к миру придворных сплетен, угодничества и рутины. Не всесильные временщики, а Вольтер и Дидро становятся ее друзьями и собеседниками.

Недолго играет она при дворе блестящую роль, которая, казалось, была ей предназначена рождением и политическими событиями. Но в истории русской культуры, русского Просвещения ей, несомненно, принадлежит роль значительная и, пожалуй, еще недооцененная.

Екатерина «малая»

Екатерина Романовна Дашкова родилась в 1743 (1744?) г. в Петербурге. Она рано потеряла мать. Отец ее, граф Роман Илларионович Воронцов (генерал-поручик и сенатор), детьми своими интересовался значительно меньше, чем светскими развлечениями. Из пяти детей после смерти матери дома остался только один — старший сын Александр (впоследствии крупный государственный деятель). Второй сын — Семен Воронцов (будущий известный дипломат, русский посол в Англии) воспитывался у деда. Старшие дочери были назначены фрейлинами и жили при дворе. Екатерину, самую младшую, взял на воспитание дядя — Михаил Илларионович Воронцов, в ту пору вице-канцлер, а с 1758 г. «великий канцлер».

Вероятно, девочке повезло, что она не осталась в отчем доме. Роман Воронцов, человек не слишком высоких нравственных правил, для просвещенных людей своего круга служил и неким эталоном невежества. Не случайно его имя упоминает вице-президент Адмиралтейской коллегии И. Г. Чернышев в письме будущему куратору Московского университета И. И. Шувалову в связи с событием 26 июля 1753 г. В тот день при безоблачном небе был убит молнией во время опытов по изучению атмосферного электричества Г. В. Рихман. Ломоносов выразил опасение, что сей случай может быть истолкован «противу приращений наук», и, словно вторя ему, И. Г. Чернышев пишет: «Любопытен я знать теперь, что говорит об электрической машине Роман Ларионович: он и прежде, когда мы еще не знали, что она смертоносна, ненавидел ее».[3]

И еще штрих к портрету. Назначенный наместником Владимирской, Пензенской и Тамбовской губерний, Роман Воронцов до того разорил поборами эти земли, что слух о его «неукротимом лихоимстве» дошел до императрицы.

Сохранился анекдот о том, что во время праздничного обеда по случаю дня рождения графа Романа ему при гостях был вручен подарок от государыни — длинный пустой кошелек[4]. Роман Илларионович не перенес афронта и вскоре скончался. Нашелся, правда, стихотворец, сочинивший эпитафию, где прославил именно те добродетели, коих очевидно начисто был лишен Р. И. Воронцов, — бескорыстие и сострадание к ближним. Но эта эпитафия, напечатанная в журнале, во главе которого стояла дочь покойного, не изменила мнения о Р. Воронцове — за ним прочно закрепилась кличка: «Роман — большой карман».

О матери Е. Р. Дашковой — Марфе Ивановне, урожденной Сурминой, известно немного. Слыла она красавицей и плясуньей и будто бы попала в число тех девушек, которых привели к императрице Анне, чтобы продемонстрировать ей русскую пляску. Девушки так испугались грозной подруги Бирона, что и плясать не смогли: ноги приросли к полу. Говорят еще, что Марфа Ивановна Сурмина обладала значительными капиталами, которые нередко выручали мотовку Елизавету Петровну до восшествия той на престол да в какой-то мере и способствовали этому событию: к помощи невестки не раз прибегал М. И. Воронцов, лицо близкое великой княжне (в годы царствования Елизаветы Петровны М. И. Воронцов стал одним из наиболее влиятельных вельмож). «Семья Воронцовых, — пишет Герцен, — принадлежала к тому небольшому числу олигархического барства, которые вместе с наложниками императриц управляли тогда, как хотели, Россией, круто переходившей из одного государственного быта в другой. Они хозяйничали в царстве точно так, как теперь у богатых помещиков дворовые управляют дальними и ближними волостями».[5]