Джалал Баргушад - Обнаженный меч
Ранним утром трое слепых музыкантов уселись у ворот невольничьего рынка Сугульабд. Перед каждым из них лежал старый лоскут паласа. На эти лоскуты и кидали мелкие монеты почти все, кто шел на базар.
Своды знаменитого рынка были высокими, края обведены красным кирпичом, верх был закрыт, так что никто не мог заглянуть внутрь. Вдоль забора росли финиковые пальмы. Посредине бассейна, обложенного красным мрамором и обсаженного пальмами, бил фонтан. На базаре для купцов имелись гостиница, харчевня, казнохранилище и молельня. Врачи, женщины-наряжалыцицы, казначеи занимали помещения, для них отведенные. Со столбов высотой в человеческий рост, выстроившихся вдоль торговых рядов, свисали фонари. По базарным дням попасть сюда не так-то легко было. Со всех концов мира, от восхода до заката, торговцы для покупки рабов стекались сюда.
Ворота базара были еще заперты. Стоя возле слепого музыканта, беседовали трое купцов — турок, иудей и грек. Эти трое, хотя и разнились своей одеждой, вероисповеданием и языком, вели разговор на арабском. Ветер трепал длинную, редкую, седую бороденку тощего иудейского купца. Когда он говорил, его двухпуговичная галансува[82], похожая на большой кувшин, раскачивалась и, казалось, вот-вот скатится с головы.
— Морда этого Фенхаса так и просит кирпича. Ну, и цены!.. Иудей то и дело теребил веревку, которой был подпоясан. А она была длинной и один конец ее, подобно змее, свернулся у него на ноге.
Долговязый грек в черном архалуке без рукавов поверх белой рубашки с длинными рукавами тоже возмущался. Он трубил на всю базарную площадь:
— Его не то что избить, ему голову отрубить мало. Разве можно, по такой цене продавать рабов?! Иудей одернул его:
— Эй, грек, тут тебе не поле, говори потише. Услышит Фенхас — выставит нас из Сугульабда.
— У меня голос такой, хочет — пусть выгоняет.
— Не знаю, как ты, а я свой кусок хлеба на этом рынке добываю.
Грек привык говорить громко. Не так-то легко избавиться от привычек! Как ни старался он говорить потише, все же находившийся на рынке Фенхас слышал его.
Ветер раздувал широченные шаровары турецкого купца. Он на-ломинал дива из восточной сказки. Турок поглаживал свои седоватые усы:
— Глупцы! — хлопнул себя по чалме турок. — Фенхас даже халифа Гаруна не боится. За сколько хочет, за столько и продает рабов. Не болтайте попусту. Фенхас давно уже стоит у ворот и шепчется со своими посредниками, а сам прислушивается к нам. Хоть его убей, а цену на рабов он не снизит. Лучше давайте махнем в Египет. Там можно по дешевке разжиться рабами.
— Э, нет уж, зачем спешить? Еще даже почина не сделали. Пойдем к Фенхасу, поглядим, что он скажет. Если не сторгуемся, Египет от нас не убежит.
Фенхас встретил купцов холодно. Иудей подобострастно поклонился первым:
— Удачной торговли тебе! Фенхас усмехнулся:
— И вам того же!
— Каждый из нас купит тысячу рабов. Корабли наши стоят на Тигре. Хотим повезти в Европу рабов-хуррамитов. По сколько будешь продавать?
— Дешевле, чем по двести пятьдесят дирхемов, у меня рабов нет.
— Мы же старинные друзья-приятели, чуть сбавь цену.
— Дружба, братство в наше время, как говорит аль-Джахиз, все равно, что базарная похлебка. Запах издали смачный, а вкус никудышный.
Купцы приуныли. Иудей, теребя и поглаживая одежду Фенхаса, пустил в ход свой язык. Но и это не смогло изменить решения работорговца. Фенхас объявил своим посредникам цену на рабов и велел не снижать ее ни на дирхем. А затем, насмешливо глянув на все еще стоявших рядом с ним понурившихся купцов, небрежно кинул им:
— Ну, пойдем, поглядим на моих рабов. Хуррамиты это вам не армяне или негры. Они сильнее горных козлов. Их можно даже вместо быков в плуг впрягать.
Купец-иудей жалко заморгал:
— Ну, что ты, что ты, — провел он рукой по жиденькой бороден-ке. — И мы понимаем толк в рабах. И не глядя знаем — что покупаем. Не очень-то расхваливай рабов-хуррамитов. Уж нам известен ях нрав. Они подобны твердому ореху — никак не расколешь. Назови такую, цену, чтоб и тебе хорошо, и нам неплохо было.
Фенхас опять самодовольно погладил бороду и усмехнулся:
— Да буду я жертвой Мухаммеда, в его коране говорится: "Упускать покупателей — грех". Вижу, вы — покупатели, так что же тары-бары разводить? Мужчин могу уступить по двести дирхемов. Клянусь богом единым, ради вас сбавляю цену на них. А понятливых и расторопных рабынь, опять же из уважения к вам, берите по тридцать динаров. Что же касается рабынь-красавиц… их цена будет повыше. Сто пятьдесят динаров! Нравится — берите, не нравится — мой товар при мне. Клянусь богом, за каждую из этих хуррамиток на европейских рынках вы запросто по триста-четыреста динаров выручите. Европейцы любят бойких, веселых девушек. А хуррамитские девушки всегда улыбаются.
Купцы переглядывались в замешательстве: "Брать, или уйти?" Никто не издал ни звука. Хитер был Фенхас. Не любил тех, кто талдычил, переливая из пустого в порожнее:
— Ну, купцы, извиняйте, — попрощался он с собеседниками. — Посредники ждут меня. Обмозгуйте, прикиньте, если устраивает, ступайте к Горбатому Мирзе.
Фенхас кивнул купцам, и отошел от них. Те, проводив его завистливыми взглядами, вздохнули. Турок, нахмурившись, потянулся рукой к подбородку:
— Эх, мир праху ваших родителей. — Нет у меня бороды, так и слова веса не имеют. Фенхас скупердяй. Он ни кошке Абу Хурейра, ни собаке Асхаби-кехфа куска не бросит![83] Да что вы Фенхаса не знаете, что ли? Скажут, саван задарма дают, так он тут же умрет. Иудей поддакнул турку.
— Да! Этот Фенхас с дохлого осла подковы стащит. Мы напрасно ждем, что он смягчится. Какой дурак заплатит двести дирхемо за горластых, неподатливых хуррамитов? Что, мы ума лишились? Или деньги свои на земле нашли?
Грек своим трубным голосом вновь вступил в разговор:
— Не знаете, что богатей скупым бывает? Покойный Абу Бекр аль-Мадири[84] был побогаче Фенхаса. В конце концов его отнесли на газмийское кладбище и закопали там, а золото его досталось разным мошенникам. И Фенхас тоже богатство свое не унесет с собой. Богатство скупца только тогда выходит из-под земли, когда он сам под землю уходит.
Купцы не очень-то любят пустые разговоры. Видя, что из жалоб и пересудов ничего не выйдет, они подались на базар. Иудей сказал:
— Бог милостив. Показывай Фенхасу, будто бы'вам все безразлично. Еще нельзя знать, как дело обернется. У каждой минуты свой поворот, может, бог вразумит Фенхаса, и он сбавит цену на рабов.
…После полуденного намаза не каждому удавалось подступиться к Сугульабдскому базару. В давке голову можно было потерять. Когда повалил народ, слепых музыкантов как ветром сдуло: боясь, что их растопчут, они убрались подобру-поздорову.
Пятеро вооруженных копьями, одетых в латы негров стояли на часах у базарных ворот. Без разрешения Фенхаса они никого не впускали и не выпускали.
У базарных ворот яблоку негде было упасть. Здесь собралось столько оседланных коней, мулов и ослов, что шагу ступить было негде.
Здоровенный горластый глашатай Фенхаса, зажав волосатые уши, изо всех сил кричал у ворот:
— Люди, слушайте и знайте: цену на прекрасных рабынь, приведенных из страны гурий — Азербайджана, Фенхас снизил до трехсот динаров. Цена ласковых, постоянных, голубоглазых гречанок — двести сорок динаров. Нежные, красивые турчанки оценены в двести тридцать динаров. Пригожие, преданные своим хозяевам индианки продаются по двести двадцать динаров…
Покупатели, толпясь у ворот, досаждали неграм-стражникам. Стражники, выпучив свои красные телячьи глаза, клацали большими белыми зубами и сердито оттискивали их от ворот.
— Эй, скоты, куда лезете?
— Отойдите, не то копьями проткнем!
— Не слышите, что вам говорят? Нельзя устраивать давку! Входите по порядку!
Перед покупателями, входящими на рынок, открывалась удивительно пестрая картина. Одетые в красочную разноцветную одежду рабыни-хуррамитки прогуливались вокруг обложенного красным мрамором бассейна, шутливо перебрасывались цветами, иногда подмигивая купцам, потешались над ними. Некоторые из них украшали волосы цветами. Казалось, девушки собрались пойти на праздник Ста дней. Многие и не знали, что творится на душе у этих с виду беспечных девушек. Умелые наряжалыцицы Фенхаса нарумянили их и напудрили. Общее удивление вызывало то, как бодро держатся эти девушки. Повара Фенхаса хорошо покормили их. Девушки казались одна другой краше. Трудно было от них отличить молодых женщин.
Мирза Горбатый был встревожен. Он стоял рядом с казначеем, вычеркивал из списка имена проданных рабынь. Но имени Баруменд пока среди них не встретил. Мирза Горбатый нетерпеливо ждал и досадовал на покупательницу Баруменд, старую иудейку, за то, что она опаздывает и ее могут опередить… Неподалеку от Мирзы Горбатого иудейский купец был занят прекрасной хурра-здиткой. Он принюхивался к дыханию девушки, заглядывал ей в рот, заставил говорить, вслушиваясь в ее голос, наблюдал за плавностью ее походки, всматривался в черты ее лица. Европейские яокупатели были придирчивы. Приобретая рабынь, они на все обращали внимание.
