Век империи 1875 — 1914 - Эрик Хобсбаум
Другие зависимые страны, где не было «капитализма белых поселенцев», не смогли добиться такого преуспевания. Их экономика строилась на эксплуатации природных и трудовых ресурсов (т. е. рабочей силы коренного населения, мало стоившей и дешево продававшейся). Тем не менее олигархии землевладельцев и компрадорской буржуазии (местной или импортированной из Европы, или той и другой), вместе с правительствами (там, где они существовали) получали выгоды от экспансии развитых стран в их регионы, до тех пор пока ее не прервал недолгий, но местами очень сильный (как в Аргентине в 1890-х годах) кризис, вызванный окончанием очередного цикла развития производства, чрезмерной спекуляцией, войной и трудностями послевоенного времени. И хотя первая мировая война нарушила некоторые из этих рынков, все же зависимые страны остались в стороне от нее. С их точки зрения, эра империй, начавшаяся в конце XIX века, длилась до наступления Великого кризиса 1929–1933 годов. Как бы то ни было, но в рассматриваемый период они становились все более уязвимыми, поскольку их благосостояние все сильнее зависело от цен на кофе (который к 1914 году уже обеспечивал 58 % стоимости всего экспорта Бразилии и 53 % экспорта Колумбии), на каучук и на олово; на какао, на мясо, на шерсть. Вплоть до резкого падения цен на профилирующие продукты во время кризиса 1929 года, эта уязвимость не имела большого значения, ввиду неограниченного роста экспорта и кредитов. Напротив, до 1914 года (как мы уже видели) условия торговли были как никогда благоприятными для стран — производителей профилирующих товаров.
Все же растущее экономическое значение этих стран для мировой экономики не объясняет, почему, помимо всего прочего, ведущие промышленные страны вдруг захотели поделить мир на колонии и сферы влияния. Анализ империализма, выполненный его критиками, приводит различные причины, объясняющие это явление{55}. Наиболее знакомые из них: стремление капитала к более выгодным вложениям, чем у себя на родине, — и стремление застраховать капиталовложения от иностранных соперников, — являются и наименее убедительными. Пока экспорт капиталов из Британии в последней трети XIX века вырастал до громадных размеров, а доходы от капиталовложений имели существенное значение для платежного баланса страны, было бы естественным связывать «новый империализм» с экспортом капиталов, как это делал Дж. А. Хобсон. На самом же деле никто не отрицал, что фактически лишь очень малая часть этого полновесного потока инвестиций пошла в колонии; так, большая часть британских капиталовложений за рубежом попала в быстро развивавшиеся страны с белым населением, вскоре превратившиеся в практически независимые доминионы (Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка), или в так называемые «почетные доминионы», такие как Аргентина и Уругвай, не говоря о США. К тому же основная часть капиталовложений (76 % в 1913 г.) имела вид государственных кредитов на строительство железных дорог и коммунальных предприятий, которые, конечно, приносили большую прибыль, чем кредиты на погашение государственного долга (в среднем 5 % по сравнению с 3 %), но точно так же были менее прибыльными (конечно, не для самих банкиров — организаторов вложений), чем капиталовложения в отечественную промышленность. Считалось, что такие вложения более надежны, чем высокодоходные инвестиции. Конечно, инвесторы могли решиться на крайние меры для защиты своих капиталовложений. Например, основной причиной разразившейся англо-бурской войны[16] было южноафриканское золото, что бы там ни говорили об идеологических разногласиях.
Все же более убедительное объяснение общих причин колониальной экспансии связано с поисками новых рынков сбыта. Тот факт, что эти поиски не всегда имели успех, еще ни о чем не говорит. Вера в то, что «перепроизводство» времен Великой депрессии можно компенсировать путем массированного экспорта, была широко распространена. Деловые люди всегда стремились заполнить свободные места на карте мировой торговли, где предполагалось наличие многих покупателей, и, конечно, искали такие места. Их воображение всегда волновал Китай: ну что будет, если каждый из 300 млн китайцев купит хотя бы по одной банке консервов? Другим заманчивым местом была Африка. Представители британских городов, как-то выступавшие в Торговой палате в годы депрессии (в начале 1860-х годов), были чрезвычайно рассержены тем, что в результате дипломатических переговоров может пострадать их торговля в бассейне реки Конго, считавшемся очень перспективным районом, и не зря: ведь там вел дела такой знатный бизнесмен, как король Бельгии Леопольд II{56}. (Когда он завладел этим районом, то стал широко использовать принудительный труд, в результате чего не только снижалась покупательная способность населения, но и уменьшалось число самих покупателей, погибавших от пыток и казней).
При этом сама суть мировой экономической ситуации того времени заключалась в том, что целый ряд развитых государств одновременно стал испытывать нужду в новых рынках. Если государство было достаточно сильным, то его идеалом была политика «открытых дверей» в применении к рынкам отсталых стран; если же мощи не хватало, то оно надеялось выкроить для
