Константин Станюкович - В мутной воде
- Нет... нет... Принимай... Все равно...
Через минуту в кабинет вошли четверо господ. Они были взволнованы. На всех этих лицах был страх. Они взглянули на Борского, поклонились молча, сели и вдруг заговорили все разом тихим голосом, точно понимая, что перед ними совсем больной человек.
Борский слушал их с холодным вниманием. Это были главные кредиторы, у которых были взяты залоги. Один из них, толстый коренастый господин, в купеческом платье, попробовал было улыбнуться и, точно подбадривая себя, проговорил веселым пискливым голосом:
- Бог даст поправитесь, Василий Александрович. С кем этого не бывает?.. А мы вот к вам с просьбою насчет залогов... Как бы получить их из военного министерства!
- Их нет там! - медленно произнес Борский.
- То есть как же это?.. Вы изволите шутить? - прошептал купец дрожащим голосом, вытягивая вперед свою толстую шею.
Борский взглянул на своих гостей. Глаза их со страхом и надеждой следили за малейшим движением Борского. Лица как-то замерли...
- Я не шучу, господа. Ваших залогов там нет. Там только пятьсот тысяч, а я взял у вас до двух миллионов! - отчетливо произнес Борский.
В течение нескольких секунд все молчали. Борский смотрел, как постепенно все эти лица искажались злобою и ненавистью. Большие глаза толстого купца наливались кровью и, казалось, готовы были съесть Борского; крупные капли пота выступили на лбу. Он хотел было подняться, но грузно опустился в кресло и, как раненый зверь, замотал головой.
Вдруг все громко заговорили. Раздались клятвы, ругательства, проклятия.
- Подайте деньги... Подай наши деньги!
Борский молча выслушивал весь этот град брани. Он точно окаменел. Только губы его вздрагивали, словно бы их кто дергал за ниточку.
К нему подступили совсем близко. Но он взглянул таким странным взглядом, что все попятились назад.
- Ведь вы пошутили?.. Ну, и довольно!.. - заговорил вдруг самым льстивым голосом толстый купец. - Ведь я последнее отдал вам... Последнее!.. - произнес он и вдруг зарыдал, всхлипывая, как ребенок. - Не погуби!..
И с этими словами толстяк бросился в ноги, обнимая колени Борского.
Борский вскочил как ужаленный.
- Господа! Простите меня, но денег нет... Делайте со мною, что хотите... Я банкрот!..
- А, когда так... мы тебя в Сибирь упрячем... В Сибирь!..
И все кричали: "В Сибирь, в Сибирь!.."
- Что с ним разговаривать?.. Едем, господа, сейчас к прокурору...
Они ушли, а Борский вслед за ними печально улыбнулся.
- Пора! - прошептал он, отодвигая ящик письменного стола и доставая оттуда револьвер.
Он осмотрел заряды, положил револьвер под бумаги и взглянул на часы. Было десять часов.
"Еще полчаса есть... Полчаса... ведь это целая вечность!"
Он вспомнил о чае и выпил весь стакан. Потом позвонил и приказал лакею немедленно послать кучера на дачу с письмом.
- Скажи, чтобы непременно отдал в собственные руки... Да вот три рубля на проезд...
Лакей ушел, а Борский снова подошел к окну и задумался.
Вся жизнь пронеслась перед ним. Когда-то он был беден, очень беден, и жил в одной комнате. Теперь он так же беден в этой громадной квартире. Он искал счастья в наживе, и вот он у пристани. А там, за окном, как нарочно, жизнь казалась такой прекрасной... "Отлично было бы теперь прогуляться!" пронеслось у него в голове, и он улыбнулся, что теперь и такие мысли... Вон небо сегодня такое безоблачное... хорошее... Он вспомнил, как ребенком, бывало, он любил глядеть на небо, и хорошо было так. Потом он никогда уже так не смотрел... некогда было.
- Однако который час?
Он взглянул на часы. Стрелка показывала четверть одиннадцатого.
Он отошел от окна, походил по кабинету, зачем-то взглянул за двери, взял газету, машинально прочел о бенефисе г-жи Филиппо и стал прислушиваться. Все было тихо, только часы мерно чикали. Вот чьи-то шаги... "Это, должно быть, Николай! Это его шаги. Что ему надо?"
- Николай, это ты?..
Ответа нет.
"Должно быть, показалось!" - подумал Борский, подошел к зеркалу и испугался своего лица, - до того оно было старое, изнуренное, словно бы чужое лицо.
- Теперь, кажется, звонят? - прошептал он и схватился за револьвер.
Но все было тихо.
Борский взял листок бумаги и начал рисовать какие-то лица, потом стал чертить цифры. Он подвел итог, - выходила громадная сумма в два миллиона рублей.
- Пассив не маленький! - прошептал Борский, продолжая писать цифры. Актив совсем ничтожен. Бедная Елена! Впрочем, по счастию, она меня не любит! Разве поплачет из жалости! - усмехнулся Борский.
Но кто его любит? Где его друзья?
Он вспомнил, что никто.
- А когда-то были! - проговорил он. - Но тогда и я был другим...
Он облокотился на стол, и мысли его были далеко от настоящего. Перед ним проносились годы первой молодости, веселые, добрые лица бывших друзей.
"По крайней мере увидят, что кончил хорошо! - грустно улыбнулся Борский. - Не струсил перед концом!"
- Василий Александрович! - испуганно проговорил Николай, вбегая в комнату. - Василий Александрович!
Борский поднял голову.
- Звонят! сильно звонят! Я не отворю, а вы уезжайте через черный ход... Я распорядился... Лошадь готова... Вы уж извините!
Борский, казалось, не понимал, о чем говорил Николай. Он сосредоточенно глядел в его лицо, но не ответил ни слова.
Снова раздался нетерпеливый звонок.
Борский услышал его.
- Право, уезжайте, Василий Александрович... Я и пальто вот приготовил, а то эти мужланы опять придут... Уезжайте! - с мольбой в голосе говорил Николай.
- Уезжать?.. Спасибо тебе, мой друг... Спасибо!.. - заметил Борский, нежно взглядывая на Николая. - Но только ехать мне некуда... Иди, отворяй двери!
Николай вышел. Борский встал, запер на ключ двери и снова сел к письменному столу, взял в руки револьвер и взвел курок.
"Еще минуту! Минута моя!.." - подумал он.
В прихожей раздались сердитые знакомые голоса.
- Пора! - прошептал Борский, расстегнув сюртук, и приставил дуло револьвера прямо к телу, около сердца. Ощущение холода заставило его вздрогнуть. Рука невольно опустилась, и отчаянный, тоскливый взгляд обратился к отворенному окну...
За дверями громко говорили. Борский взглянул еще раз на голубое небо и повернул голову к дверям. В дверях двигалась ручка... Кто-то громко стучал.
Он машинально поднял руку, приложил дуло к сердцу, зажмурил глаза и дернул за собачку раз, потом другой...
Два выстрела один за другим раздались в кабинете.
Когда выломали двери, Борский был мертв. На столе лежала записка следующего содержания: "Прошу прощения у всех. Потерявши честь, остается потерять жизнь, что я и решил сделать. Точные сведения о моих долгах и о моем имуществе лежат в запечатанном пакете. Сведения малоутешительные, хотя и верные".
Глава двадцать вторая
ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО
Когда Елене подали письмо и она прочла первые строки, у нее потемнело в глазах, она потеряла сознание и без чувств упала на руки горничной. Когда она пришла в себя, около нее уже был старик отец. Она непременно хотела немедленно прочитать письмо, и старик дрожащим от волнения голосом прочитал следующие строки:
- "Дорогая Елена!
Когда ты будешь читать мое письмо, меня не будет в живых. Прости, что я испугал тебя таким концом, но конец этот являлся единственным неизбежным исходом. Я рисковал всю жизнь и не всегда разбирал средства, - не приходится теперь останавливаться перед риском смерти. Лучше смерть, чем позор, презрительные взгляды тех самых людей, которые у меня ели и пили, и наконец перспектива суда и ссылка за... за мошенничество... Я хотел было не писать тебе этого слова, тебе, честной и правдивой натуре, но теперь, у порога смерти, я не решаюсь обманывать тебя... Да, я сделал мошенничество: я взял залоги, чтобы внести их в военное министерство, но не внес. И так как эти деньги пропали вместе с заводом, на который я легкомысленно возлагал надежды, то мое дело потеряно навсегда... Я увлекся возможностью быстрой наживы и поставил все на карту. Карта убита, - убит и я. Если бы она была дана, я возвратил бы деньги и никогда не думал бы, что я сделал мошенничество... Мы, игроки наживы, меряем нравственность успехом.
Но не для того я взялся за перо, чтобы посвящать тебя, чистую и непорочную, в эту грязь, которая для тебя всегда была грязью, а не золотом, и которая мне казалась грязью только в редкие минуты просветления и теперь, когда приходится подвести итоги... Я взялся за перо, чтобы вымолить у тебя прощение, надеясь, что ты, хорошая и добрая, найдешь в своем сердце сострадание и для меня, несмотря на признания, которые я должен сделать, как это мне ни трудно...
Я обманул тебя, обманул твоего отца, для того чтобы жениться на тебе. Я не любил тебя тогда, - не любил, как любят люди, связывающие с своей судьбой судьбу другого существа, - и сделал предложение не тебе, а наследству, которое, думал я, ты получишь от твоего дяди. Я знал, что ты любишь другого, но я знал также, что ты любишь твоего честного отца, и вот на твоей привязанности к нему я основал свои расчеты. Тебе сказали, прости, если можешь, и той, которая сказала тебе, - что семье грозит разоренье, что твоему любимому отцу грозит позор и что я являюсь спасителем, и ты с самоотвержением согласилась быть женой нелюбимого человека. Ты не скрыла этого от меня и просила только об одном, чтобы отец твой никогда не знал о твоем поступке..."
