Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский
Путь от Городца до Ярославля не близкий - пятьсот верст плыть с ночевками и кострами на берегу, где гридни отдыхали, варили еду, обычно гречневую кашу с кусками мяса вепря.
Холодными майскими ночами князь Андрей, отогревшись у костра, вглядывался в звездное небо или смотрел, как тихо катят воды, переливаются в реке звезды и луна перебрасывает от берега к берегу серебряный мост.
Едва слышно плещет волна, а в ветреную пору шумит лес. Городецкий князь иногда вспоминал, как принимал его Дмитрий, - верно, искал примирения, сам того не скрывая, для чего их с Даниилом на Переяславском озере потчевал. Но Андрей не смирился: по какому праву Дмитрий владеет и Переяславль-Залесским уделом, и Владимиром? Разве они не одного отца дети? Не эта ли несправедливость погнала его, Андрея, сейчас в Ярославль к князю Федору? Федор Ростиславич - зять Ногая, а Ногай всемогущ. На ярославского князя Андрей и держал расчет…
Неподалеку от берега вскинулась крупная рыба, ударила хвостом и, пустив волну, ушла на глубину, напомнив князю, как в первый год его жизни в Городце он с рыбаками затянул невод и огромная белуга с такой силой стукнула в сеть, что сбила Андрея с ног.
Городецкий князь знал - Фёдор Ростиславич на Дмитрия в обиде: когда ярославский князь попытался захватить часть переяславской земли, великий князь на него прикрикнул. Ужели так и примирился Федор, что Ногай ярлык Дмитрию выдал?
А ежели бы сел Андрей на великий стол, он бы дал ярославскому князю земли, удел его увеличил. Вот только за счет кого?
Городецкий князь убежден: если Федор пожалуется хану Ногаю, он непременно получит поддержку…
На третьи сутки погода стала портиться. Ветер погнал крупную волну, она плескала холодными брызгами, била в борта ладьи. Гридни налегли на весла. В такт взмахам вздыхали:
- И-эх! И-эх!
Князь Андрей запахнул корзно, поежился, взглянул на небо. Его затянули тучи.
«Быть дождю, - подумал городецкий князь, - даже птица чует непогоду, вон как ласточки стригут, над землей мечутся».
Из прибрежных зарослей выплыла парочка крупных уток, покачиваясь на волнах, направилась к берегу. Гридни спустили парус. Теперь ладья шла лишь на веслах.
К вечеру сорвались крупные капли, застучали по воде, пузырились. Ветер начал стихать, предвещая ливень. Однако впереди уже показались редкие огни Ярославля, угловые башни и стены, главы церквей, купола и крыши теремов. А по косогору разбросаны избы и кузницы, бревна, сваленные на берегу.
Ладья развернулась, толкнулась бортом о причал. Князь подал голос:
- Бросайте сходни, поторапливайтесь до темени!
* * *Баню истопили отменно, пар клубами рвался в едва прикрытую дверь, весело бурлил кипяток в большом, поставленном на булыжники казане. Морило травами, заготовленными с прошлого года.
Князь Андрей на что уж любил попариться, но от жары разомлел, словно рак вареный, вытянулся на лавке, блаженствовал, постанывал, а дворовая девка нахлестывала его березовым веничком и раскаленные камни обдавала хлебным квасом. Городецкий князь млел от удовольствия, забывая, по какой надобности в такую даль приплыл, за многие версты от Городца, в Ярославле, оказался…
У него еще не было разговора с князем Федором, он состоится по выходе из баньки, за столом, в трапезной, а пока городецкий князь парился, развалившись на полке. Отступили прежние заботы, - казалось, так бы и лежал, блаженствуя.
Девка поднесла ему холодного ядреного кваса, он испил, вышел в предбанник, с помощью отрока стал облачаться.
Ярославль уже погрузился в ночь, шел дождь, а они с князем Федором сидели вдвоем в трапезной, сытно ели и говорили о наболевшем. Отварные куски белуги отливали жиром, а свежепробойная икра горой высилась на серебряном подносе.
Стряпуха внесла пироги с рубленым мясом и первой зеленью, когда вошла княгиня Зейнаб, плотная, широкоскулая: видать, в отца, хана Ногая, удалась. Улыбнулась городецкому князю, подала на подносе чашу пива хмельного.
Встал Андрей, выпил с поклоном:
- Благодарю, княгиня, красавица степная. Ты у князя Федора, ровно цветок, глаз радуешь.
Зейнаб расплылась в улыбке, отвесила ему поклон, удалилась. А князья, насытившись, повели разговор, ради которого Андрей приплыл в Ярославль.
- В унижении живем, князь Федор, в унижении, - пожаловался городецкий князь. - Доколе терпеть?
Ярославский князь вздохнул.
- В бедности прозябаем, - согласился он, - в скудости.
- Удельные князья обиды терпят.
- Истинно. А что поделаешь? Как великому князю перечить? А как в поход идти, нас зовет.
- Так, так.
- Эвон, на Новгород замахнулся, а его руку перехватили. Воистину пошел за шубой, а воротился стриженым, - хмыкнул князь Ярославский.
И рассмеялись.
- Не прирезал он нам земель, сколь ни просили, - заметил Андрей Городецкий. - А помнишь, как прикрикнул он на тебя, Федор Ростиславич? И просил-то ты всего деревеньку малую.
- Я ли с тобой, князь Андрей, не в согласии? У него сила! Одно невдомек мне: отчего хан ему милость выказал, ярлык дал?
- Наперекор хану Тохте пошел. Чую, добром такое не кончится.
Князь Федор кивнул согласно:
- Как бы не пролилась кровь в степи.
- А мало ли ею степь поливали? И половцы, и славяне, и печенеги. Верно, оттого и травы в степи растут буйно!
- Да, земля там жирная, на крови…
- Кабы ты, князь Федор, к Ногаю добрался и обсказал обо всем. Мыслится мне, не был бы хан Ногай добрым к Дмитрию.
- Да уж так, Зейнаб - дочь Ногая. Однако недомогал я, в стремя ступал редко. Чую, пора кланяться Ногаю.
Князья выпили хмельного меда, долго молчали. Но вот ярославский князь бороду пригладил, сказал хрипло:
- Ноне, князь Андрей, отправлюсь к Ногаю в Орду. Пусть хан судьей нам будет. Чью сторону Ногаю брать: нашу или великого князя Дмитрия?
- Аль мы неправды ищем, князь Федор?
* * *Уходили Будый с Аксиньей перелеском, перебрались через ручей, углубились в чащобу. Лес пробуждался. Потревоженные людьми, недовольно кричали птицы. Ухнул филин. Аксинья вздрогнула:
- Проклятый, беду накликает!
- Лупоглазый спросонья вскинулся. Поднялось солнце, проглянуло сквозь деревья.
Под разлапистой елью легли передохнуть и враз уснули. Может, пережитое сказалось.
Спали долго, пробудились, когда солнце стояло высоко над головой. Из торбы вытащили кусок ржаного хлеба, разломили и, запивая родниковой водой, поели.
О тиуне не заговаривали, будто его и не было. Знали, Онцифер остался лежать у сеновала.
- Тут, Аксинья, мы и избу поставим. Приметил я поляну, осенью рожью засеем, - сказал Будый, - как-нибудь проживем.
И принялись за дело. Отесывали основу для избы, рубили хворост, жерди. В работе не заметили, как начало вечереть. Сгустились сумерки. В закатный час небо быстро меняло окраску. Сначала оно стало бледно-розовым, потом голубовато-серым.
Будый нарубил еловых лап, приготовил постель:
- Это не полати в избе, Аксинья, однако мягко. А поутру за избу примемся.
Ночью Аксинье Онцифер привиделся, будто он ее во сне домогается, а она сопротивляется, отталкивает.
Проснулась - темень, а сквозь вершины деревьев небо в мелких звездах. Услышала, что не спит Будый, ворочается. Сказал:
- Озеро поблизости, журавлиха курлыкала, на гнезде сидит. А на озере и рыбалка, и куга[26] для крыши.
Едва рассвело, Будый отправился на поиски. Увидел неподалеку озеро и заводь, а еще берега в куге. В самый раз для крыши избы. Возвращался довольный - на хорошее место напали: он, Будый, на заводи колья забьет, плетни к ним привяжет для захода рыбы…
Так рассуждая, выбрался на поляну. Осмотрелся, заметил избу, а навстречу ему старик направляется. Рассказал ему Будый о своих бедах, а тот в ответ: ты ли один такой?
И поведал он Будыю, что живут они здесь с сыном и старухой вот уже третье лето, а на той неделе непременно помогут Будыю и избу поставить, и рожь посеять.
Однажды Будый набрел на борть, добрую медом. Сытые пчелы беззлобны. Брал Будый мед по справедливости, срезал часть сот так, чтобы оставалось пчелам на зиму и борть к следующей весне не вымерла. Целый туесок меда набрал.
Потом Будый поставил на озере невод, брал рыбу, сушил с Аксиньей грибы, пока морозы не настали и снег не выпал.
* * *Весна выдалась ранняя, слякотная, с частыми дождями и быстрым таянием снега. Зазеленели деревья, поднялась трава, и ощетинилась рожь.
И снова радуется Будый всходам. Хоть и малое поле засеял он - насколько зерна хватило, однако на семена значительную часть оставит.
Так планировали они с Аксиньей. Как-нибудь протянут.
В то самое время, когда Будый радовался весне, из Переяславля-Залесского выехал великий князь Дмитрий с десятком гридней. Направлялся он в Ростовский удел по просьбе ростовского епископа Игнатия. Писал тот в своей грамоте, что снова ростовские князья не в мире живут, его, епископа, не чтут и надобно князю Дмитрию унять их…
