Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский
- Уходить нам надобно, - поддержали ростовского воеводу другие.
Дмитрий нахмурился:
- На длительную осаду и я расчет не держал. В таком разе, воеводы, готовьте дружины, уводите гридней по удельным княжествам.
ГЛАВА 4
Изба тиуна Онцифера на земле боярина Прова. Сам боярин в дружине великого князя числится, потому Онциферу воля, он сам себе во всем хозяин.
Просторную избу-пятистенку срубили тиуну смерды, покрыли не соломой - тесом. И хозяйство у него крепкое: лошадь, две коровы и птица всякая. А жены у Онцифера нет, во всем мать управлялась, когда жива была. Вот и привел тиун к себе в избу Аксинью, а Будыя поселил на подворье боярина, пока недоимки за ними числятся. Холопом кабальным стал Будый.
Показал Онцифер Аксинье хозяйство, заметил:
- Не в бедности жить будешь, как у Будыя, в сытости…
Темень еще, а Аксинья уже коров доит, хлев чистит. Сена из стога надергает, в ясли заложит и птице зерна засыплет. Онцифер тем часом коня выведет, напоит и в телегу впряжет. А умащиваясь, непременно Аксинью ущипнет:
- Эк, вроде теля: кто погладит, того и полижет.
Не раз Аксинья Будыя добром вспоминала: тот жену жалел, от трудной работы берег, а у Онцифера нет к ней жалости. Еще и ночами досаждал. Ко всему попрекнет:
- Я тебя, Аксинья, из нужды взял!
Сколько бы терпеть Аксинье, не случись чуда. Не углядели на боярском подворье за кабальным холопом: выждав время, когда псы лютые к Будыю привыкли, он и объявился у избы Онцифера. Прокрался к оконцу, прислушался. Тихо. Вдруг услышал голос Онцифера на сеновале.
Тихо ступая, подошел Будый, затаился. Вскоре тиун с сеновала спустился, промолвил со смешком:
- Хороша, ух как хороша телка.
Тут Будый и подстерег его. Один взмах - и обушок топора опустился на голову Онцифера.
- Аксинья, Аксинья! - позвал Будый. - Бежим!
Собрались наспех и ушли в края глухие, где жил народ тихий, обид никому не чинивший, - мещера…
* * *От новгородского похода затихла на время удельная Русь, и даже братья Невские помирились. Не стал городецкий князь требовать себе великого княжения.
Однако Дмитрий не верил, что наступил конец распрям, знал, брат Андрей не угомонится. А как хотелось переяславскому князю тишины и покоя…
Великий князь Дмитрий ехал из Владимира в Переяславль-Залесский и был уже на половине пути, как вдруг заметил несколько березок, стоявших обочь дороги. Они напомнили ему, что если взять отсюда к лесу и чуть углубиться, то выедешь на ту поляну, где живет бортник Ермолай, у которого князь отдыхал, возвращаясь из Ростова.
Велев воеводе следовать по переяславской дороге, Дмитрий с отроком свернул к лесу. Захотелось ему увидеть старого пасечника, услышать, как спокойно гудят пчелы, и посидеть у одноногого столика. Дмитрий не знал, о чем они с Ермолаем будут говорить, но его потянуло на эту встречу. А может, решил князь посетовать на тоску, какая уже со смерти Апраксин гнетет его?
Конь идет под Дмитрием широким шагом, а следом за князем едет отрок. Конь его играет, то и дело норовит обогнать Дмитрия, и тогда гридин сдерживает узду.
К седлам приторочены луки и колчаны со стрелами. На кафтаны надеты кольчужные рубахи - на князе работы свейской, синевой отливает. И Дмитрий, и гридин подпоясаны саблями, головы покрыты шлемами. Тяжелые ветки хлещут по всадникам.
Тропинка раздвоилась, и князь, привстав в стременах, огляделся, после чего уверенно направил коня нужной дорогой и вскоре выбрался на поляну. Навстречу князю кинулась собака, но вышедший старик позвал ее.
Дмитрий осмотрелся. На поляне все было как в прошлый раз. Та же изба, те же борти, тот же покосившийся столик. И старик тот же, будто и время его не берет…
Князя он признал, поклонился. Дмитрий сошел с коня, передал повод отроку, а сам присел на скамью у столика. Вскоре перед ним стояла щербатая глиняная миска с плавающими сотами и вьющимися над ней пчелами.
Они сидели у столика, и Дмитрий рассказал Ермолаю о неудачном походе на Новгород. Старик смотрел на князя из-под кустистых седых бровей, слушал внимательно, не перебивая. Ни словом не обмолвился бортник о городецком князе, но когда Дмитрий заговорил, что новгородский посадник тянется к Литве, Ермолай заметил:
- Новгород - торговый город, от сотворения привык с мыта жить, с пятин кормиться. Своевольство новгородцев еще не единожды великим русским князьям костью в горле застревать будет…
Пробиваясь сквозь верхушки деревьев, солнце скупо освещало поляну. Начали сгущаться сумерки, и Дмитрий распрощался с Ермолаем. Провожая князя, бортник сказал:
- Тоска тебя гложет, великий князь. Отринь ее, кручинушку. Тебе о Руси печься надо, ее заботами жить. Вон как недруги землю нашу терзают…
* * *Из Переяславля-Залесского Дмитрий отправил гонца с грамотами к братьям, просил их приехать к нему, и они втроем посидят на берегу Переяславского озера, где так любил бывать их отец Александр Невский. О такой встрече он, Дмитрий, давно уже думал.
Пока великий князь ждал братьев, он послал отроков с неводом готовить стан, а стряпуху печь хлебы и пироги с севрюгой и грибами, с лесной и болотной ягодой. А пивовары уже варили квас и пиво, настаивали медом.
Радовался Дмитрий: сбудутся его мечты, когда они, братья, забыв лютые распри, станут вспоминать лета, когда жили под отцовской крышей и не злобились, деля уделы…
Еще мыслилось Дмитрию, что у них ныне года зрелые, умудренные. Ужели теперь при виде места, где они родились, вкусили радость жизни, не забьются сладко их сердца, тепло не сожмет им грудь и они не задумаются о бренности жизни?..
Братья съехались, будто сговорились, в отцовской вотчине, в Берендееве, час в час. Едва переступили порог хором, обнялись и Даниил сказал:
- Не будем зла держать, и настанет мир и любовь меж нами…
Следующее утро они встречали на Плещеевом озере. День обещал выдаться ясным. Солнце поднималось над лесом, будто ощупывая лучами кустарники и траву, скользнуло по озерной глади. Отроки разворачивали невод, один край заводили лодкой на глубину. Даниил кричал, чтобы охватывали шире, а Дмитрий с Андреем смотрели, как начали вытаскивать невод на берег.
И снова Даниил подал голос гридням, чтоб прижимали нижнюю бечевку к земле, иначе упустят рыбу. Но московский князь беспокоился напрасно. Когда невод выволокли, весь он серебрился от рыбы…
Вскоре в казане уже кипела уха. Наваристая, чуть пахнувшая дымком, она напоминала братьям о давно миновавшем детстве. Они ели из деревянных мисок, деревянными ложками, ели не торопясь и вспоминали.
- Сюда, на берег озера, приехали послы из Новгорода и позвали отца Александра Ярославича на княжение. Ему в ту пору на семнадцатое лето повернуло, - заметил Дмитрий. - Мне о том старые рыбаки поведали. А в двадцать лет он уже одолел на Неве свейского короля Биргера. Вскорости разбил немецких рыцарей на Чудском озере…
- За те победы Батый и любил отца, - поддакнул Даниил.
Андрей только кивнул. Костер начал перегорать, больше дымил. Казан опустел, отроки уже сматывали невод.
Неожиданно городецкий князь сказал:
- Отец, Невский, запомнился мне по Берендееву. Строг был.
- Лет-то тебе сколь было? - грустно заметил Дмитрий. - Совсем ничего! Мало он с нами времени проводил, все больше в дороге, в Орду ездил.
- То так, - кивнул Андрей и встал.
- Славно мы посидели, - проговорил Даниил. - Кабы ты, брат, чаще звал нас, может, и сердца наши потеплели и менее усобничали.
Андрей поднял чашу с хмельным пивом:
- За отца нашего, Александра Ярославича, грешно не выпить…
Отроки подвели князьям коней, придержали стремена, и братья направились в Переяславль-Залесский.
Андрей свесился с седла, склонился к великому князю:
- Ты, Дмитрий, не суди меня, я завтра в Городец уеду. Тоска вдруг на меня навалилась. Видать, разбередилась моя душа.
Промолчал великий князь, а Даниил вслед за Андреем промолвил:
- И мне пора в Москву, дел-то у нас - Кремль местами обновить, а то ненароком орда набежит…
* * *С первым теплом, когда сошел лед и Волга очистилась от шуги, у стоявших на катках ладей уже суетились мастеровые, стучали топоры, а в чанах кипела смола. Вскоре одну из ладей спустили на воду. На нее поднялся городецкий князь Андрей с гриднями, и четыре пары весел по его сигналу выгребли на середину реки. Гридни поставили парус, и, разрезая волну, ладья тронулась. Плыли против течения, и гребцы менялись посменно.
Иногда за весло брался и князь. Но чаще он стоял на носу ладьи и смотрел, как отступали поросшие тальником берега, леса, редкие деревни в одну-две избы с загородами от дикого зверя. Иногда какой-нибудь мужик появлялся на зеленях. Заметив ладью, поднимал голову, и на князя глядело бородатое лицо не то лесовика, не то смерда.
