Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
Цитируемые слова допускают разночтение. То ли Вишневский имел в виду: «Раз я, беспартийный, сознаюсь, то им, партийным, сам бог велел, раз я помогаю, то и они пусть тоже помогают»; то ли пародировал расхожий в работе следователей троп о том, что чистосердечное признание даже в несовершенных преступлениях имеет педагогическую ценность. Показывая, что в иных случаях беспартийный может сознаваться в преступлениях лучше и больше, чем коммунист, Вишневский надеялся, что коммунисты будут вынуждены возводить на себя напраслину, чтобы доказать свою полезность партии, и расплатятся за это по полной. Сойфер, как честный чекист, не мог не прийти в ужас от второго прочтения, показывавшего, что цинизм следователей, поклонявшихся фетишу законности ради уничтожения врагов народа, мог найти свое зеркальное отражение в поведении подследственных. В то время как следователи создавали фикцию законности для уничтожения контрреволюционеров, беспартийный Вишневский соблюдал нормы навязанного социалистического ритуала только для того, чтобы уничтожить больше коммунистов.
Конец истории таков: в апреле 1938 года Вишневский заболел и лег в больницу, при этом «очень жалел, что в связи с болезнью не успел иметь свидание с прокурором и подтвердить ему свои показания и что затягивается суд», а в августе он умер в тюремной больнице.
Получив эту ошеломляющую информацию, Борков отправил рапорт Сойфера лично Сталину и предложил немедленно арестовать А. С. Ровинского, начальника УГБ УНКВД НСО, утвердившего переквалифицирование дела Николаева на «терроризм», и К. К. Пастаногова, курирующего следствие над Николаевым начиная с этого этапа. Читал ли Сталин этот рапорт, неизвестно. Как бы то ни было, этот документ отвечает на вопрос, каким образом НКВД получил от Кашкина, Николаева и им подобных признания в троцкизме, контрреволюции и терроризме. Также в рапорте можно обнаружить объяснение некоторых деталей из письма Глобуса Вышинскому. В рапорте Сойфера описаны рычаги влияния на подследственных в Новосибирске в 1936–1938 годах, показана роль «резидентов органов» и в какой-то мере разъяснен институт очной ставки. Становится понятней, что подразумевал Глобус под ругательствами, грубостью и издевательствами со стороны следствия и на что он жаловался.
Необходимо, однако, сделать несколько важных комментариев: бывшие оппозиционеры Кашкин, Николаев, Глобус и другие были осуждены в апреле 1937 года. Их дела рассматривал суд (военная коллегия), а не административная тройка. В то время Пастаногов уже заведовал 4‑м отделом и вел следствия, но Мальцева, например, в Сибири еще не было. Систематические пытки при следствии начались уже после гибели осужденных оппозиционеров. В протоколе допроса Федора Николаевича Иванова, бывшего начальника 6‑го отделения Новосибирского НКВД, от 27 сентября 1955 года есть такое свидетельство: «До осени 1937 года, т. е. до приезда в г. Новосибирск бывшего заместителя наркома внутренних дел Бельского, случаев избиения арестованных при допросах не было, но когда прибыл Бельский, то он собрал совещание оперативного состава, где обратился со словами: „Арестованных бьете?“ – и здесь же сказал: „Бейте, мы бьем“»[1433].
Трудно судить, какие именно методы следствия, описанные Сойфером, относятся к рассмотренным делам, но только крайние меры давления могут объяснить признания томских преподавателей. При этом Глобус ни в чем не признался.
Из рапорта следует, что, несмотря на изобличительный посыл, Сойфер остался в лоне сталинского дискурса: если эксцессы и злоупотребления имели место, то в этом были виноваты пробравшиеся в органы злодеи. Сойфер считал, что в 1936–1938 годах в НКВД оказалось большое количество врагов, «которые вместо правильного руководства пошли по вражеской линии». Действия Успенского, например, он считает «контрреволюционными», направленными «против указаний партии и правительства». Создание «фиктивных дел» квалифицировалось им как «политическое вредительство». Сойфер называл Франконтеля не иначе как «кадровым махровым бандитом» и «контрреволюционером»; Оберталлера – «троцкистом» и «провокатором». «Троцкисты» оставались для Сойфера моральными чудовищами, олицетворением зла. По его мысли, необходимо было сорвать маски с затаившихся контрреволюционеров, изгнать их из рядов НКВД. Автор желал еще более суровых чисток, только на этот раз без упрощенного порядка ведения следствия и против настоящих врагов.
5. Чекистское братство
Чистка в НКВД, за которую ратовал Сойфер, началась, наконец, в 1939 году, но носила выборочный характер. В 1939 году от освобожденных из-под стражи членов партии были получены заявления об истязаниях на более чем сотню новосибирских чекистов, из которых к январю 1940 года наказали сравнительно немногих, остальным либо были вынесены административные выговоры, либо меры вообще не были приняты «за маловажностью проступков». Семен Григорьевич Южный, капитан госбезопасности, который допрашивал Николаева в начале следствия, был арестован летом 1939 года и умер в тюрьме. М. М. Подольского, подписавшего обвинительное заключение на Николаева, расстреляли 30 мая 1938 года.
Следует обратить внимание на язык чисток 1939–1940 годов – он вполне соответствовал ожиданиям Сойфера. Серафим Павлович Попов был арестован 17 декабря 1938 года и признан виновным в том, что по заданию руководящего центра «антисоветской заговорщической организации в органах НКВД <…> проводил массовые необоснованные аресты». В силу того, что его деятельность была расценена как преднамеренная, 28 января 1940 года он был приговорен к расстрелу. Умысел в действиях И. А. Мальцева был под вопросом. 7 сентября 1939 года главный военный прокурор РККА обвинил бывшего начальника УНКВД Новосибирской области в том, что он «вел предательскую работу, направленную на подрыв мощи советского государства. Применяя извращения в оперативно-следственной работе, проводил незаконные аресты ни в чем не повинных граждан, оставляя действительных врагов на свободе». На судебном заседании военной коллегии Мальцев уверял, что подчиненные обманывали его, и отделался восемью годами заключения в ИТЛ. Приговор, однако, был опротестован прокурором СССР как излишне мягкий, и 8 августа 1940 года дело было возвращено на новое рассмотрение по признакам ст. 58-7 УК РСФСР. Пленум Верховного суда СССР указывал, что «в деле имеются данные, дающие основание полагать, что действия Мальцева явились не результатом злоупотребления им своим служебным положением, а были проведены им с контрреволюционным умыслом с целью вредительства». Мальцев не дождался нового приговора: он
