Отто Кифер - Сексуальная жизнь в Древнем Риме
6. Арена
Амфитеатры, чьи колоссальные руины частично сохранились до наших дней, служили иной цели. На них устраивались не только казни с участием зверей, которые мы показали во всей их жестокости, но и гладиаторские бои. Последние представляли собой сражения двух или более людей, которые иногда делали своим кровавым мастерством карьеру, но чаще бывали принуждены к нему под страхом смерти.
Исследование эволюции этих игр приводит нас к двум любопытным описаниям. Первое взято из истории Николая Дамасского, жившего во время Августа (цит. по: Афиней, iv, 153, 154): «Римляне, унаследовавшие этот обычай у этрусков, устраивали гладиаторские игры не только на праздники и в театрах, но и во время пиршеств. Они нередко созывали друзей на обед, во время которого услаждали себя, между прочим, и зрелищем двух-трех пар сражающихся гладиаторов; те призывались, когда гости наедались и напивались до полного блаженства. Когда один из бойцов оказывался повержен, гости радовались и аплодировали. Некий римлянин потребовал в своем завещании выставить на бой свою самую красивую рабыню, а другой приказал устроить сражение между мальчиками, которых любил. Однако народ не потерпел такого злоупотребления законом, и завещание было объявлено недействительным».
Во-первых, этот интересный отрывок указывает на этрусское происхождение гладиаторских игр. Но он также убедительно свидетельствует о жестокости римского характера – гости, возбужденные пиршеством, приправляют его садистским зрелищем, ублажающим их чувства. Кроме того, в этом отрывке прослеживается любопытное соответствие с описанием, которое оставил Валерий Максим. Он пишет («Меморабилия», ii, 4, 7): «Первые гладиаторские игры были устроены в Риме на скотном рынке в консульство Аппия Клавдия и Марка Фульвия. Их давали Марк и Децим Бруты в память о своем покойном отце. Благодаря щедрости Марка Скавра было проведено состязание атлетов».
Нет оснований сомневаться в исторической достоверности этих отрывков. Итак, гладиаторские бои первоначально были погребальными играми, позаимствованными из мрачных и темных обрядов этрусков. Возможно, они восходят к обычаю многих народов класть в могилу все, что при жизни принадлежало покойнику, особенно его женщин и любимых мальчиков. Не исключено, что именно на это содержится намек в первом отрывке. Кроме того, римляне позаимствовали у этрусков и обычай посылать рабов в масках этрусского бога смерти вытаскивать с поля мертвых гладиаторов. В любом случае этрусское происхождение гладиаторских игр можно считать установленным. Садистские побуждения, так глубоко укоренившиеся в римских сердцах, способствовали росту популярности этого зрелища. Первое представление с участием гладиаторов, упоминающееся историками, относится к 264 году до н. э. Ливий (xxiii, 30; xxxi, 50; xxxix, 46; xli, 28) сообщает, что в Риме постепенно распространился обычай в память о выдающихся покойниках тратить все большие суммы на погребальные игры. Например, в 174 году до н. э. в память об умершем отце Тит Фламиний устроил зрелище с участием 74 гладиаторов, сражавшихся три дня.
К концу эпохи республики практика гладиаторских представлений распространилась столь широко, что (хотя до тех пор эти представления устраивали лишь частные лица) государство обратило на них внимание и занялось их законодательным регулированием. Светоний говорит («Юлий», 10), что Цезарь, пока был эдилом, «устроил и гладиаторский бой, но вывел меньше сражающихся пар, чем собирался: собранная им отовсюду толпа бойцов привела его противников в такой страх, что особым указом было запрещено кому бы то ни было держать в Риме больше определенного количества гладиаторов». Однако Плутарх утверждает, что Цезарь выставил 320 пар бойцов («Цезарь», 5). Цезарь и другие амбициозные люди пользовались ростом популярности этих игр, чтобы завоевать расположение народа. Человек, раздававший плебсу хлеб и устраивающий для него зрелища, мог рассчитывать на его благодарность. Плутарх говорит в том же месте про Цезаря: «Будучи эдилом, [он] выставил триста двадцать пар гладиаторов, а пышными издержками на театры, церемонии и обеды затмил всех своих предшественников. Но и народ, со своей стороны, стал настолько расположен к нему, что каждый выискивал новые должности и почести, которыми можно было вознаградить Цезаря»[49].
К этому времени дорогостоящие частные представления и зрелища, организуемые самим государством, уже существовали бок о бок. Император Август издал постановления, регулирующие публичные игры, а Тиберий сделал то же самое в отношении игр, устраиваемых частными лицами. Но по многочисленным описаниям мы можем судить, насколько слабо соблюдались эти постановления. Все свидетельства процитировать невозможно; достаточно сослаться на один отрывок из Тацита («История», ii, 95): «День рождения Вителлия, прежде никем не отмечавшийся, Цецина и Валент отпраздновали с редким великолепием, устроив гладиаторские бои в каждом квартале Рима».
В течение последующих столетий эти игры размножились до такой степени, что едва ли в каком провинциальном городке не было своего амфитеатра. Судя по надписям, аналогичным тем, что найдены в Помпеях, эти игры часто устраивались богатыми частными лицами. Марциал так шутит на этот счет (iii, 59):
Кердон, сапожник, давал в изящной Бононии игры,В Мутине дал сукновал. Где же трактирщик их даст?
С другой стороны, чиновники колониальных городов и местечек по закону были обязаны устраивать такие игры, как мы узнаем из устава города Урсо (Испания), относящегося примерно к 44 году до н. э. (ср.: Фридлендер. История морали. Т. 2. С. 427). Но игры в Риме далеко превосходили размахом все прочие. Со времен династии Флавиев они проводились в гигантском амфитеатре Флавиев, арену которого заполняли толпы бойцов. В 107 году н. э. на играх, устроенных Траяном после завоевания Дакии, 10 тысяч гладиаторов сражались четыре месяца (Кассий Дион. Римская история, 68, 15).
Естественно задаться вопросом, откуда организаторы этих колоссальных игр брали бойцов. Судя по свидетельствам, источники были самые разные. В гладиаторы попадали пленники, преступники (после 100 года н. э.) – либо приговоренные к смерти на арене, либо выведенные на нее по указу императора. Последнее часто происходило при таких императорах, как садист Калигула и его преемник Клавдий (Дион, 69, 10; Светоний. Калигула, 35; Клавдий, 14). Кроме того, в гладиаторы отдавали рабов: друг Цицерона Аттик приобрел группу таких бойцов. Наконец, многие по той или иной причине добровольно записывались в гладиаторы. Поэт времен Тиберия говорит, что эти люди продавались, чтобы погибнуть на арене, и, даже если не было войны, сами становились своими врагами.
Только сильнейшие побудительные мотивы могли заставить человека по своей воле избрать такой образ жизни. Поступавшие в гладиаторы давали клятву «позволять сечь себя розгами, жечь огнем, убивать железом». Гладиаторы жили в специальных казармах, подобных тем, что раскопаны в Помпеях. Старейшие казармы, о которых нам известно, построены в конце II века до н. э., казармы в Капуе относятся к 63 году до н. э., а самыми крупными из них были те, что пристроены к амфитеатру Флавиев в Риме. Жизнь в этих казармах была такая же, как смерть, поджидавшая впереди – тяжелая, грубая и жестокая. Дисциплина поддерживалась розгами, раскаленными клеймами и кандалами. Успешные побеги были редки; поэтому не следует удивляться распространенности самоубийств среди не совсем очерствелых людей, принужденных к такой жизни. Иногда раба, попавшего в немилость, скажем, если он пытался бежать и был пойман, продавали тренеру гладиаторов (ланисте) или в гладиаторскую школу. Курьезный случай такого рода упоминается у Светония («Вителлий», 12). Вителлий влюбился в раба по имени Азиатик, которого «опозорил взаимным развратом». Однако со временем Азиатику это надоело (возможно, потому, что им двигали иные сексуальные побуждения), и он сбежал от своего любовника. Вителлий поймал его «и снова взял в любимчики; потом, измучась его строптивостью и вороватостью, продал его бродячим гладиаторам». Но затем он похитил у них Азиатика и дал ему вольную, «а в первый же день своего правления за ужином пожаловал ему золотые перстни».
Живое описание гладиаторских игр мы находим у Сенеки («Письма к Луцилию», 7): «Случайно попал я на полуденное представление, надеясь отдохнуть и ожидая игр и острот – того, на чем взгляд человека успокаивается после вида человеческой крови. Какое там! Все прежнее было не боем, а сплошным милосердием, зато теперь – шутки в сторону – пошла настоящая резня! Прикрываться нечем, все тело подставлено под удар, ни разу ничья рука не поднялась понапрасну. И большинство предпочитает это обычным парам и самым любимым бойцам! А почему бы и нет? Ведь нет ни шлема, ни щита, чтобы отразить меч! Зачем доспехи? Зачем приемы? Все это лишь оттягивает миг смерти. Утром люди отданы на растерзание львам и медведям, в полдень – зрителям. Это они велят убившим идти под удар тех, кто их убьет, а победителей щадят лишь для новой бойни. Для сражающихся нет иного выхода, кроме смерти. В дело пускают огонь и железо, и так покуда не опустеет арена. «Но он занимался разбоем, убил человека». – «Кто убил, сам заслужил того же. Но ты, несчастный, за какую вину должен смотреть на это?» – «Режь, бей, жги! Почему он так робко бежит на клинок? Почему так несмело убивает? Почему так неохотно умирает?» – «Бичи гонят их на меч, чтобы грудью, голой грудью встречали противники удар. В представлении перерыв? Так пусть тем временем убивают людей, лишь бы что-нибудь происходило. Как вы не понимаете, что дурные примеры оборачиваются против тех, кто их подает?»
