Андрей Шляхов - Нежная любовь главных злодеев истории
Войны не случилось, но Марат не унимался: «Нападайте на тех, у кого есть кареты, лакеи, шелковые камзолы, - писал он. - Вы можете быть уверены, что это аристократы. Убивайте их!» Чтобы быть уверенным, что его советам следуют, Марат требовал изготовления в огромных количествах «надежных ножей с коротким, хорошо наточенным лезвием», при помощи которых патриоты могли бы убивать каждого подозрительного. Поистине - поднявший нож от ножа и погибнет!
После долгого, почти четырехмесячного перерыва, благодаря жертве Симоны Эврар, очередной номер «Друга народа» в свет вышел. Марат и Симона, не помня себя от счастья (он — оттого, что снова получил возможность ежедневно подстрекать толпу к убийствам, а она — оттого, что рядом был любимый человек), переехали на улицу Кордельеров в четырехкомнатную квартиру (столовая, гостиная, кабинет и спальня), снятую Маратом. Здесь «Друг народа» чувствовал себя в полной безопасности, впрочем, вполне возможно, что его к тому времени уже и перестали искать.
«Оглянитесь! Вас предали! Вы голодаете, а лавки распирает от товаров. Ваше правительство — хлюпики и трусы — боится навести революционный порядок. А мы будем очищаться. Всех подозрительных — на эшафот!» — после всего пережитого Марат остался верен себе, верен своим кровожадным инстинктам бешеного зверя.
Трон под Людовиком XVI к тому времени уже не шатался, а просто ходил ходуном. Год выдался неурожайным (огромной силы ураган, да еще с градом, побил все посевы), и в разоренной бездарным правлением стране по осени начались хлебные бунты. Вместо того чтобы попытаться как-то выправить ситуацию, король закатил роскошный банкет в честь офицеров Фландрского полка. «Пир во время чумы» послужил поводом к народному восстанию — разъяренная толпа оголодавшего народа отправилась маршем на Версаль из Парижа...
Долгожданный час торжества настал! «Друг народа» с помощью своей газеты стал пуще прежнего разжигать народный гнев, хотя тот и так вырос до угрожающих размеров. Всю Францию охватила жажда убийства. Гильотины работали без остановки, на виселицах не хватало места... Марат торжествовал.
В сентябре 1792 года членом Конвента — высшего органа власти революционной Франции — стал, вместе с Робеспьером, Дантоном, Камиллом Демуленом и Филиппом Орлеанским, гражданин Марат, президент Якобинского клуба. «Узнайте и еще об одном факте, факте, который стоит многих: Марат не только здесь, но и имеет собственное почетное место (tribune particuliere). Какие перемены произошли с Маратом, вытащенным из своего темного подвала на эту сияющую «особую трибуну»! Каждый пес имеет свой праздник, даже бешеный пес. Злополучный, неизлечимый Марат, Филокгет (царь Мелибеи, принявший участие в походе на Трою греческих царей и убивший Париса. — А. Ш.), без которого не взять Трои! Сюда вознесен Марат, теперь главная опора правительственной власти», — писал историк французской революции Томас Карлейль.
Один из современников писал о Марате так: «У него в душе проказа; он пьет кровь Франции, чтобы продлить свои мерзкие дни. И если Франция не избавится от этого чудовища, анархия, со всеми ее ужасами, пожрет детей нации».
Появление неистового «Друга народа» на трибуне республиканского Конвента, по словам современников, было похоже на видение Медузы-горгоны. Лохматый, сверкающий глубоко запавшими глазами, в потрепанном засаленном фраке, в рубашке с расстегнутым воротом, с непременным огромного размера пистолетом за поясом, Марат выглядел воинственно, вызывая ужас и омерзение не только врагов революции, но и членов Конвента. «Этот одержимый фанатик внушал нам всем какое-то отвращение и оцепенение. Когда мне показали его в первый раз, когда он дергался на вершине Горы (так назывались верхние трибуны Конвента, занятые якобинцами, соратниками Робеспьера. — А. Ш.), я смотрел на него с тем тревожным любопытством, с которым смотрят на некоторых отвратительных насекомых. Его одежда была в беспорядке, в его бледном лице, в его блуждающем взоре было нечто отталкивающее и ужасное, что наполняло душу тоской. Все мои коллеги, с которыми меня связывала дружба, были со мной согласны», — вспоминал республиканец Левассер.
Глашатай насилия, Марат враждовал с так называемыми «жирондистами», сторонниками революционной законности, к которым главным образом относились депутаты из департамента Жиронда. Жирондисты называли Марата «желчной жабой, которую глупое голосование превратило в депутата» и видели в нем воплощенное зло.
Марат не мог смириться ни с какой властью, в том числе и с той, которую сам представлял в Конвенте. Свержение партии жирондистов (сопровождаемое, как и положено, массовыми казнями) произошло при прямом участии Марата. В конце мая — начале июня 1793 года партия жирондистов была изгнана из Конвента, а депутаты, входящие в нее, были объявлены вне закона. Если Париж, одурманенный «Другом народа», приветствовал это решение, то в провинции падение жирондистов и последующее установление диктатуры «непримиримых» якобинцев восприняли как предательство идеалов революции. Франция раскололась на два лагеря, которые вскоре пошли войной друг на друга.
Тем временем Марат продолжал заниматься любимым делом — разоблачал явных и мнимых врагов революции, требуя применения к ним революционного террора — казней без суда и следствия, по одному лишь подозрению. По Франции прокатилась волна ужасных погромов. Ни один внешний враг за всю историю страны не наносил ей такого ущерба, как сами французы, подстрекаемые свирепым Маратом. Смерть простерла свои крылья над несчастной Францией, и мрачной жатве ее, казалось, не будет конца...
Нравы того времени прекрасно иллюстрирует история жестокого убийства одной из фавориток Марии-Антуанетты, несчастной принцессы де Ламбаль.
Бежавшая в Англию, она вернулась во Францию, чтобы служить своей королеве, бывшей в неволе. На родине верную де Ламбаль арестовали и после суда, больше походившего на фарс, отдали на расправу толпе.
Вначале над ней издевались, заставляя идти по трупам, а затем закололи пиками. Однако со смертью несчастной потеха черни не закончилась. Труп принцессы растерзали - одну ногу засунули в жерло пушки, отрезали груди, вырвали сердце, а под конец отрезали голову, насадили ее на пику и понесли к Тамплю, чтобы показать находившейся там королеве... И все это творилось в стране, считавшейся цивилизованной и просвещенной! Можно себе представить, как ликовал Марат, как радостно он потирал занемевшие от письма руки, узнавая о каждой подобной расправе.
Пять лет — небольшой период в истории страны. Если только это обычные годы, а не пять революционных лет.
14 июля 1789 года во Франции произошла революция, провозгласившая благородный лозунг «Свобода, равенство, братство».
22 сентября 1792 была создана Республика, «единая и неделимая».
21 января 1793 года отрубили голову низвергнутому королю Людовику XVI.
9 термидора, а по-старому 27 июля 1794 года, была свергнута установленная в ходе революции диктатура партии якобинцев, возглавляемых Робеспьером, развязавшая в стране революционный террор.
Так называемый триумвират, состоящий из революционных вождей Марата, Дантона и Робеспьера, быстро распался. Его члены друг за другом ушли из жизни. Дантон и Робеспьер окончили свои дни на гильотине, а Марату повезло — «Друг народа» пал от руки двадцатипятилетней красавицы из Нормандии Шарлотты Корде, прапраправнучки великого французского драматурга Пьера Корнеля. 13 июля 1793 года отважная Шарлотта заколола ножом Марата в его ванне.
Шарлотта Корде стала последней женщиной в жизни Марата. Она была республиканкой, так же как и Марат. Только вот девиз «Свобода, равенство и братство» красавица и чудовище понимали по-разному.
Безумие революции, по мнению поэта Максимилиана Волошина, состояло в том, «что палач Марат и мученица Шарлотта Корде с одним и тем же сознанием подвига хотели восстановить добродетель и справедливость на земле».
Перед тем как отправиться совершить возмездие, Шарлотта написала в своем «Обращении к французам»: «Доколе, о несчастные французы, вы будете находить удовольствие в смутах и раздорах? Слишком долго мятежники и злодеи подменяют общественные интересы собственными честолюбивыми амбициями... И вот Марат, самый гнусный из всех злодеев, одно только имя которого уже вызывает перед глазами картину всяческих преступлений, пал от удара мстительного кинжала, сотрясая Гору и заставляя бледнеть Дантона, Робеспьера и их приспешников, восседающих на сем кровавом троне в окружении молний, удар которых боги, мстящие за человечество, отсрочили только для того, чтобы падение их стало еще более громогласным, а также устрашить всех, кто попытался бы, следуя их примеру, построить свое счастье на руинах обманутых народов!»
