Себастьян Хаффнер - Уинстон Черчилль
Лично для Черчилля война распадается на три отчетливо разделённых периода. Первый длился с мая 1940 до декабря 1941. Тогда ему угрожала опасность — смертельная, непосредственная опасность, конечно же — только от врага, от Гитлера. Этот период опасности Черчилль пережил со славой.
После декабря 1941 года Гитлер больше не был серьёзно опасен. С декабря 1941 до ноября 1942 года — промежуточный период, в котором более не угрожала гибель, но в то же время в перспективе не сияла и победа — опасность для Черчилля пришла с политического фронта в родной стране. Неожиданно снова возникла критика, оппозиция и силы, которые желали его сместить. Он покончил с этим, и с конца 1942 года до конца войны дома у него было спокойствие — если даже, как должно было выясниться, и обманчивое спокойствие.
Но в этот третий период его союзники стали его настоящими врагами: Сталин, а с конца 1943 года и Рузвельт. И против них Черчилль проиграл. Окончательная победа над уже не интересовавшим его Гитлером имела для него горький привкус: она одновременно закрепила его поражение от Сталина и Рузвельта.
И затем, в то время как он ещё отчаянно искал путей, как и у этого поражения вырвать победу — ведь он никогда не сдавался — как победа 1942 года на домашнем фронте оказалась пирровой. В июле 1945 года он потерпел поражение на выборах и лишился власти.
Что это было, что в течение 1942 года вдруг снова стало для Черчилля опасным? Глядя поверхностно (но поэтому ещё вовсе не неправильно) — просто потому, что 1942 год был для Англии годом тяжёлых военных поражений.
1940 и 1941 годы при всей смертельной постоянной опасности принесли много достойных оборонительных побед (опустим то, что иногда такие поспешные удары, как греческая экспедиция, терпели неудачу). С конца 1942 года были почти только одни победы. Но в промежутке, в 1942, в течение года всё шло просто вкривь и вкось. Японцы разгромили Малайю и Бирму и угрожали Индии. Роммель победил Нильскую армию и глубоко продвинулся в Египет. «Неприступная» крепость Сингапур плачевно капитулировала с гарнизоном более 100 000 человек. Тобрук, форт в пустыне, который за год до этого окружённым держался много месяцев, пал с первой же атаки за один день. Загнанному флоту были беспощадно нанесены большие потери — на Тихом океане, в Индийском океане, в Средиземном море и во время конвоев в Россию в полярных водах. Росли потери торгового флота от подводных лодок. Эксперимент по вторжению под Дьеппом принёс убийственные результаты. Индия перестала подчиняться, и Ганди и Неру в последний раз отправились в английскую тюрьму.
Снова проснулись старые воспоминания — о реакционере Черчилле, который до Гитлера собственно всегда был неправ и ошибался. Однако в основном всё же Черчиллю ставили в вину неожиданно, как затяжной дождь, обрушившиеся на страну поражения на суше и на море. В конце концов его наняли, поскольку он кое–что понимал в войне; очевидно он понимал всё же не столь много, как он полагал. Дела ведь становились всё хуже, вместо того, чтобы улучшаться!
В июле в парламенте было внесено предложение о вынесении вотума недоверия. Оно было отвергнуто большинством голосов, однако кризис недоверия продолжал разрастаться. В сентябре угрожал кризис кабинета министров, и даже вдруг нашёлся альтернативный кандидат: сэр Стаффорд Криппс — аутсайдер из левых, как Черчилль был одним из правых. В мирные дни у Криппса никогда не было бы шанса стать премьер–министром, однако во время войны и при коалиции всех партий возможно было всё. А Криппс был противоположностью Черчилля, что вдруг очаровывало точно в той мере, в какой возрастало разочарование в Черчилле: аскет с холодно искрящимся интеллектом, робеспьеровская смесь из пуританизма и радикализма, без сомнения великий человек в своём тонкогубом, необыкновенном роде, если бы не было где–то там также черты вегетарианской пресности.
В сентябре Криппс объявил о своём выходе из кабинета министров, и именно таким образом, что он отчётливо взял на себя роль соперника Черчилля от оппозиции. Черчиллю удалось добиться от него отсрочки до предстоящих крупных операций в Северной Африке. Эти операции принесли поворот в ходе войны, и Черчилль был спасён, а Криппс потерпел неудачу. Черчилль понизил его в должности до министра вооружений военно–воздушных сил, и Криппс никогда более не становился ему опасен.
Такие эпизоды являются разоблачающими, и их результат имеет определённую автоматическую справедливость: будь Криппс Робеспьером, каким он казался многим, он не исполнил бы просьбу об отсрочке. Он бы провёл дуэль в момент наибольшей слабости Черчилля, и нельзя исключить, что Черчилль тогда в октябре 1942 года был бы свергнут, как это произошло с Асквитом в декабре 1916, и что Криппс стал бы Ллойд Джорджем Второй мировой войны.
Было ли бы это несчастьем — кроме как для Черчилля? Криппс не был генералиссимусом и героем войны, как Черчилль, он был чистым политиком. Но основы военной окончательной победы были заложены осенью 1942 года (несмотря на все поражения года, которые столь шокировали страну и которые Черчилль своим глубоким стратегическим взором рассматривал как эпизоды, которым они и были), и политик Криппс возможно лучше бы вписался в ландшафт второй половины войны, чем Черчилль.
Всё же под поверхностью открытого волнения по поводу военных поражений 1942 года были также более глубокие, преждевременно не озвученные опасения по поводу общей политики Черчилля, которые вызвали кризис 1942 года. Распространялось ощущение, что втихомолку разыгрывается чересчур высокая, слишком рискованная игра, и это чувство было более оправданным, чем преходящее разочарование по поводу его военного руководства. Победами следующих двух с половиной лет оно было вместе с этим разочарованием снова приглушено, однако оставалось живым под поверхностью, и в июле 1945 года разразилось неожиданным взрывом, который смёл Черчилля.
В великом альянсе союзников, который создали в 1941 году Черчилль и Гитлер в почти что мистическом сотрудничестве, отмечавшем их отношения с начала до конца, Англия несомненно была самым малым и самым слабым партнёром. Её естественной политикой было бы отныне делать себя полезной в качестве соединительного звена столь долго, сколько необходимо, по возможности сберегать свои силы, а в остальном, когда для того придёт время, обеспечить, чтобы неминуемая победа её исполинских партнёров не стала бы слишком уж полной и чтобы побеждённые державы каким–то образом оставались бы в качестве факторов мирового равновесия.
Черчилль вероятно видел всё это. Однако он видел также более славную возможность. Он полагал, что видит путь, каким образом Англия, будучи хотя и самым малым из партнёров, могла бы господствовать и направлять большую коалицию — он считал себя способным так сказать посредством хвоста вилять собакой. Он не хотел оставить победу неполной, он вместе с Мальборо не хотел олицетворять своего партнёра по политической игре Болингброка, который за спиной тогдашнего генералиссимуса подготавливал полезный, хотя также и несколько подлый сепаратный мир с Людовиком XIV. Это было противно его природе. Однако он хотел не только уничтожить Гитлера, но и одним ходом исключить Сталина и обуздать Рузвельта — настолько крепко обуздать, чтобы Америка никогда больше не смогла бы отделиться от Англии.
Для этого ему требовался такой ход войны, который физически исключает Россию из Европы. А для этого целью большого англо–американского наступления должна быть сделана Восточная Европа, не Западная Европа. Тот же самый удар, который сломит мощь Германии, должен вбить стальной клин между Россией и Европой. Однако это означало: он должен производиться не с Запада, а с Юга, не на основе Англии, а на основе Северной Африки, не через Ла — Манш, но через Средиземное море, не с направлением удара Париж — Кёльн-Рур, но с направлением удара Триест — Вена-Прага — и затем далее на Берлин или вовсе на Варшаву.
Если это удастся, то в конце войны в Европе будут стоять только объединённые армии Англии и Америки и только они будут в Европе господствовать. Россия не выйдет за пределы своих границ. Франция не станет снова театром военных действий, она снова возникнет нетронутой и невредимой — освобождённой и слегка пристыженной. И в англо–американской комбинации, которая теперь должна будет придать новый облик освобождённой и оккупированной Европе, Черчилль предполагал оставаться задающим тон.
Ослепляющее видение. Однако как его воплотить в реальность? Как провести эту стратегию? Её политическую цель Черчилль никогда не мог изложить открыто: уж конечно не в отношении России, но также и не в отношении Америки. А стратегические причины все говорили против этого: естественно, что это означало потерю времени и ослабление — делать громадный окружной путь через Северную Африку вместо прямого пути через Францию: любой военный ученик мог это видеть, и американские военные во главе с Маршаллом и Эйзенхауэром не уставали горячо убеждать в этом.
