Томас Рид - Смертельный выстрел
Вели они себя странно; судя по взорам и жестам, можно было подумать, что они следят за караваном и интересуются каждым его движением, стараясь в то же время быть незамеченными. Поэтому они держались на таком расстоянии от гребня скал, чтобы ни с какого места низменности их нельзя было видеть. По мере того как караван двигался по долине, они в свою очередь двигались по плоской возвышенности, ни на одну минуту не теряя из виду белеющих фургонов. Они остановились лишь тогда, когда солнце стало близиться к горизонту, и притаились в густой кедровой чаще. Тем временем остановился и караван, прибыв, по всей вероятности, к месту своего назначения; вдали при свете вечерних сумерек виднелись уже смутные очертания громадных зданий.
Остатки старинного монастыря, служившего некогда местом жительства монахов, а теперь приобретенные миссисипским плантатором, заслуживают описания.
Главное здание возвышалось на пригорке, откуда открывался красивый вид всей окрестности.
По архитектуре здание мало отличалось от американских дач, называемых гасиендами, и представляло четырехугольник со двором - патио - посредине, вокруг которого шла галерея с выходящими на нее дверями из комнат.
На наружной стороне было несколько окон без стекол, защищенных решеткой из железных прутьев. Посредине фасада находилась двойная дверь, похожая на дверь тюрьмы, которая вела в проезд-сагуин, довольно широкий для въезда нагруженных повозок, не уступавших величиной тем громадным экипажам, которые в начале нынешнего столетия разъезжали по дорогам между европейскими городами и теперь еще встречаются в Мексике, как остатки великолепия минувших дней.
Патио вымощен каменными плитами, и где есть вода близко, там посредине бьет фонтан, окруженный померанцевыми или другими вечнозелеными деревьями и цветущими растениями. С первого двора ворота ведут на второй двор, не такой роскошный, где помещаются хлева, амбары и прочие службы. Еще дальше идет сад.
Сад старинного монастыря представлял собой огороженное пространство в несколько акров, окруженное высокой стеной, обсаженной кактусами, все заросшее фруктовыми деревьями и цветами, теперь одичавшими и покрывающими роскошным ковром все дорожки. Здесь братья-миссионеры проводили часы досуга, отдыхая в тени апельсиновых деревьев, попивая лучший херес и перекидываясь веселыми шутками вдали от новообращенных, живших в особых, грубо сколоченных домах-ранчериях. Вообще миссионеры держались вдали от полуголых дикарей, на которых смотрели как на рабов.
Некоторые из домов еще сохранились в достаточно хорошем состоянии, чтобы служить убежищем новым поселенцам, пока те не выстроят себе постоянных жилищ. Но строительством можно заняться только после посева хлопка.
XXIII
Вновь прибывшие разместились в уцелевших хижинах деревни, где жили когда-то неофиты миссионеров. Полковник Армстронг с дочерьми и слугами занял самое большое здание миссии, там же поселился и Дюпре со своими слугами. Молодой креол считался теперь членом семейства Армстронга, и все беспрекословно повиновались его приказаниям, но свадьба отложена была до окончания посева хлопка, так как в данный момент девизом всей колонии было: "дело прежде удовольствия". Отдохнув дня два и сделав необходимые распоряжения по устройству в доме, все принялись за работу. Вытащили плуги, привезенные из штатов, вспахали ими плодородную почву долины Сан-Саба и разбросали вдоль и вширь семена хлопка. Вокруг заброшенной миссии закипела новая жизнь. Что сулила она переселенцам в будущем? Благоденствие и успех? Можно было бы дать утвердительный ответ при виде царившей здесь деятельности и оживления. Но все же трудно что-то предсказать...
Индейцы удалились немедленно после того, как караван остановился у места своего назначения, но удалились они недалеко, всего на пять миль, и расположились лагерем в лесу, находившемся на окраине равнины. На скале осталось только двое часовых, которые постоянно менялись - пока один спал, другой бодрствовал. Ночью они не спускали глаз с освещенных окон миссионерских зданий и что-то высматривали там. Но чего собственно хотели эти дикари? Напасть на новую колонию, ограбить ее, разорить? Но их было всего двадцать человек, а колонисты могли выставить пятьдесят человек, привыкших обращаться со всяким оружием. Где же было двадцати индейцам вступать с ними в открытый бой! Быть может, единственным намерением их было воровство? Не был ли это авангард больших сил? Как бы там ни было, но их поведение казалось крайне подозрительным и не предвещавшим ничего хорошего полковнику и колонистам.
Несколько дней подряд продолжалось наблюдение, но затем в одну прекрасную ночь оба часовых исчезли и не показывались больше. В ту же самую ночь, в то время, когда все колонисты отправились на покой, из задних ворот здания миссии вышел какой-то человек. Он прошел второй двор и через узкий проход вышел в сад, из которого, спустившись по центральной аллее, вылез наружу через брешь, проломанную в стене. Эта таинственная ночная "прогулка" настораживала. Лицо этого человека выражало хитрость и лукавство. При свете луны его можно было бы принять за мулата, а между тем он больше напоминал индейца, чем африканца. Это был метис. Волосы у него были черные, вьющиеся, овальное лицо с правильными чертами, резко очерченные нос и подбородок, черные глаза. У него были поразительно белые зубы, резко контрастирующие с черными, как смоль, усами. Несмотря на внешнюю красоту, в лице этого человека было что-то отталкивающее, и главным образом в его глазах, блеск которых внушал такой же страх, какой внушает блеск глаз ядовитой змеи. Глядя в эти глаза, всем невольно казалось, что этот человек или совершил преступление, или собирается совершить его. А между тем, молодой плантатор Дюпре во всем доверял ему и даже сделал его своим доверенным слугой. Никто не мог понять, почему креол так верил Фернанду, как звали метиса, которого он в первый раз увидел перед своим отъездом из Нечиточеса.
Если бы кто-нибудь видел метиса в этот полночный час, когда он, крадучись, выходил из дому, и проследил за всеми его движениями, он не только заподозрил бы его в неверности, а назвал бы его изменником. Пройдя расстояние в полмили, он остановился на опушке леса, ясно видимой с берега реки и со скал, которые находились за ними. Здесь он присел на корточки позади плоского камня и насыпал на него немного пороху из рога, который достал из своего кармана; затем он взял спичку и зажег порох, тотчас же вспыхнувший ярким пламенем, особенно ярким среди ночной тьмы. Тот же маневр он повторил второй раз, затем третий, четвертый и так до десяти раз. После этого он встал и направился обратно к зданию миссии, куда вошел так же незаметно, как вышел.
Накануне вечером полковник Армстронг сидел у себя в столовой вместе с несколькими колонистами, которых он пригласил на обед. Было десять часов, обед был окончен и дамы удалились из-за стола; оставались одни джентльмены, распивавшие отборное красное вино, которое Дюпре привез с собою из своих винных погребов. Сам Армстронг, шотландец по происхождению, предпочитал свой национальный напиток, виски-пунш: три раза уже наполнялся его стакан и теперь снова стоял пустой перед ним. Сегодня полковник, сидя во главе стола, весело разговаривал со своими гостями, чего давно уже с ним не бывало. Разговор, долго вертевшийся вокруг общих тем, наконец перешел на частности. Кто-то обратил внимание на человека, который прислуживал за обедом, но теперь вышел из комнаты.
- Друг Дюпре, - обратился доктор, один из гостей, - откуда вы выкопали этого Фернанда? Я не помню, чтобы видел его у вас на плантации в Луизиане.
- Я нанял его в Нечиточесе. Вам известно, кажется, что мой старый мажордом умер от желтой лихорадки. Он заполучил ее в бытность нашу в Новом Орлеане. Фернанд превосходит его во всем; он может наблюдать за работами на плантации, подавать за столом, служить за кучера, помогать на охоте. Он мастер на все руки... одним словом, он меня устраивает во всем.
- А какого происхождения этот ваш хваленый Криптон ? - спросил другой. Он представляет собой что-то среднее между испанцем и индейцем.
- Так оно и есть на самом деле, - ответил молодой плантатор. - Он говорил мне, что отец его был испанец, а мать индианка из племени семинолов. Настоящее имя его Фернандес, но я сократил его для удобства.
- Худое это сочетание, испанец с семинолкой, - заметил доктор.
- Мне не нравятся его глаза, - сказал кто-то другой.
- Позвольте мне спросить, Дюпре, кто познакомил вас с ним? - продолжал свой допрос доктор.
- Никто, - ответил Дюпре. - Он пришел ко мне перед самым нашим отъездом из Нечиточеса. Он сказал, что хорошо знаком с Техасом и предложил себя в проводники. Но я уже нанял проводников и вынужден был отказать ему. Тогда он попросил у меня другого места. Видя, какой он расторопный малый, я предложил ему смотреть за моим багажом. Впоследствии он оказался годным и на многое другое. Я даже доверил ему мою кассу.
