Зоя Ольденбург - Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов
Вот приблизительный состав армии в средневековой кампании. Как бы ни была она малочисленна, одно ее присутствие порождало беспорядок, парализовало движение на дорогах, сеяло панику среди населения и опустошало близлежащие территории, где велись поиски пропитания и фуража.
Война была в принципе скорее осадной, чем полевой, и большую роль в ней играла своего рода артиллерия. Башни и стены городов бомбардировали двух-трехпудовыми каменными ядрами с катапульт дальнобойностью до 400 метров. Смонтированные на деревянных помостах или на вращающихся площадках осадных башен, эти орудия иногда пробивали стены многометровой толщины, не говоря уже о тех разрушениях, которые они производили в осажденном городе, если удавалось соорудить осадные башни выше стен. Тогда под прикрытием артиллерии штурмующая сторона засыпала рвы, а минеры делали подкопы под основания башен. Штурм на одних приставных лестницах редко удавался, проще было сначала разрушить стены. Однако эта работа была долгой и опасной, потому что в этом случае осажденные предпринимали вылазки и сжигали осадные башни, после чего расстреливали противника, потерявшего защиту. Осадная война чаще всего была войной на измор.
Приближение неприятеля заставляло местное население бежать в замки и укрепленные города, прихватив свой скарб и скотину. Города и замки, и без того истощавшие свои средства жизнеобеспечения, получали множество лишних ртов, так что осада приводила к голоду и эпидемиям. С другой стороны, армия, занявшая вражескую территорию, опустошала поля, сжигала урожай и вырубала фруктовые деревья, если то же самое не делал заранее сам неприятель, чтобы заставить агрессора голодать. И те, и другие старались загрязнить колодцы, и поэтому болезни и недороды уносили больше жизней, чем сражения, и в осажденной, и в осаждающей армии. Очень редко армия была способна долго удерживать захваченную территорию.
Мирное население страдало даже больше, чем воюющие армии, прежде всего от голода и от бесчинств рутьеров. Юг, привыкший и к длительным войнам, и к мелким усобицам феодалов, стал страной горожан: большинство пригородов и деревень было укреплено, фермы зависели от замков; при малейшей опасности крестьяне бежали в укрытие. Мы знаем, что графы Тулузские, графы Фуа и виконты Безье находились в состоянии перманентной войны. Эти постоянные сведения счетов почти не отражались на жизни страны: с ними мирились, как с неизбежным злом. Рутьеры, которыми попрекали графа Тулузского, не были так уж многочисленны и опасны, иначе имя графа не стало бы среди населения символом порядка и мира.
Возможно, именно по этой причине угроза крестового похода не особенно встревожила население, которое было уверено, что сможет защититься. Может, окситанцы рассчитывали не более чем на очередную военную экспедицию, каких они видели десятки, и надеялись отбиться привычными средствами или пересидеть войну, которая, конечно же, не затянется.
Но в начале 1209 года, когда весть о приближении крестоносцев разлетелась по стране, когда первые их отряды двинулись к городам, когда с высоты сторожевых башен часовые замков в долине Роны увидели извивающуюся многокилометровую ленту конных и пеших воинов, а Рона заполнилась лодками, везущими армейский багаж и провизию, – вот тогда окситанцам стало не по себе. Размеры армии их потрясли. «Песнь об альбигойском крестовом походе» повествует, что ничего подобного в стране еще не видели.
Конечно, это свидетельство побежденной стороны, которое еще нужно согласовать с реальностью. Описания хронистов гласят, что вид столь многочисленной армии, спускающейся в долину Роны, произвел на современников чудовищное впечатление. Каким бы ни стал итог войны, уже само по себе присутствие в стране такого количества чужестранных солдат было национальной катастрофой.
Издали армия казалась еще опаснее, чем была на самом деле, поскольку, помимо всяких «темных» банд, сопровождавших в походе каждое армейское формирование, вокруг «костяка» крестоносцев роились толпы пилигримов, двинувшихся в поход в надежде заслужить обещанные индульгенции и жаждущих, в наивности своей, поучаствовать в святом деле истребления еретиков. Вековая традиция присутствия в походе штатских пилигримов-крестоносцев, идущая от походов в Святую землю, привела в эти края своеобразных «пилигримов», шедших уже не отвоевывать святыни, а любоваться на костры и участвовать в резне. Эти бесполезные в бою штатские, обуза для армии, придавали ей, однако, устрашающий вид огромной волны захватчиков, захлестнувшей всю землю.
2. Безье
Крестоносцы, которых вел аббат Милон, продвигались очень быстро: выйдя в первых числах июля из Лиона, двенадцатого они были уже в Монтэлимаре. В Валенсе к ним присоединился граф Тулузский – уже с нагрудным крестом – и занял свое место среди знатных баронов, командующих походом. Перед 20-м числом крестоносцы остановились в Монпелье, дружественном, исконно католическом городе в землях короля Арагонского; это был последний привал, где они еще не столкнулись с враждебностью населения.
Другая, менее многочисленная армия, вступила в Лангедок через Кэрси. Ею командовали архиепископ Бордо, епископы Лиможа, Базаса, Кагора и Ажана, граф Овернский и виконт Тюренский. Армия взяла Кассеней, где захватила и сожгла многих еретиков.
Граф Тулузский уже не был вне закона, крестоносцев ничто не смущало, и легаты определили «врага номер один», первого в списке «погрязших в ереси». Домены виконта Безье давно считались еретическими по преимуществу, а молодой виконт не обладал ни дерзостью, ни двуличием графа Тулузского.
В июле 1209 года Раймон-Роже Тренкавель, виконт Безье и Каркассона, оказался лицом к лицу с армией, «подобной которой никогда не видели», насчитывающей в своих рядах герцога Бургундского, графа Неверского, множество знатных баронов и епископов, его собственного сюзерена графа Тулузского и во главе – всю церковную верхушку. Другой его сюзерен, король Арагона, не решился его поддержать: будучи католиком, он не мог открыто выступить против кампании, затеянной Церковью.
В силу обстоятельств официально объявленный поборником ереси, виконт, увидев неприятеля у дверей, попытался для начала поторговаться. Он отправился в Монпелье оправдаться перед легатами, ссылаясь на свой юный возраст и на то, что не может отвечать за все, что происходило в стране, пока он был ребенком. Ведь он всегда оставался верным католиком и готов покориться Церкви. Словом, чтобы взять подданных под защиту своего имени, он пустил в ход весь обычный арсенал красноречия южных баронов. Его, однако, не стали слушать. Тогда, обреченный на неповиновение, он начал обдумывать план обороны.
Времени на это ему остается очень мало. Огромная армия, за две недели преодолевшая путь от Лиона до Монпелье, находится уже в 15 лье от Безье, первого крупного города в домене Тренкавелей. Путь открыт, а у виконта нет резервов, чтобы остановить или хотя бы задержать авангард крестоносцев. Из Монпелье он едет в Безье, но городу угрожает осада, а виконт как главнокомандующий не имеет права быть отрезанным от остальных своих владений. Он обещает консулам прислать подкрепление, а сам едет готовить оборону Каркассона, столицы домена. С собой он берет нескольких еретиков и евреев Безье.
Жители Безье, пребывавшие «в скорби и печали» по поводу отъезда виконта, спешно готовились к обороне. На это у них было не более трех дней: неприятельская армия уже в пути, а римская дорога от Монпелье до Безье прямая. Гарнизон с помощью населения углубил рвы вокруг городских стен. Стены были толстые, в городе хватало съестных припасов, так что можно было не опасаться долгой осады. Сама необъятность армии (изрядно выросшая в народном воображении) была залогом того, что неприятель быстро снимет осаду – такое количество солдат не прокормить.
21 июля армия крестоносцев подошла к Безье и раскинула шатры вдоль левого берега Орба. Второй сюзерен города, епископ Безье, в свою очередь попытался вести переговоры перед началом военных действий. Рено де Монпейру, недавно назначенный епископом на место убитого в 1205 году Гильома де Рабастана, вернулся из лагеря крестоносцев со следующим предложением: Безье пощадят, если католики выдадут легатам еретиков, список которых он сам же им принесет. Список этот сохранился, в нем 222 имени, некоторые помечены «val.» (вальденс). Эти 222 человека (или семьи) – по всей видимости, совершенные или руководители секты из мирян, знать и богатые буржуа.
Епископ собрал городской консулат в соборе и, адресуясь к католикам, изложил суть дела. Еретики в Безье были многочисленны и могущественны, и епископ сомневался, что ему удастся уговорить их бросить своих совершенных. Поэтому он предложил католикам спасти свои жизни, покинув город и оставив в городе еретиков.
Крылась ли в его словах прямая угроза или епископ просто описывал опасности, подстерегающие горожан во время долгой осады и штурмов, – кто знает. Во всяком случае, консулы с негодованием отказались покинуть город и заявили, что «они скорее предпочтут, чтобы их утопили в море», чем бросят своих сограждан, и что «если они так легко будут менять сеньоров, то за них никто не даст и ломаного гроша»[49]. Такой ответ был присягой на верность виконту и городским вольностям. Безье, который дорого заплатил за свою независимость, не собирался сдаваться захватчикам.
