Николай Григорьев - Бронепоезд Гандзя
- Это дальномер, - сказал комбатр, кладя трубу себе на колени. Он наклонился еще раз и достал ящичек красного дерева. Откинул крышку. - А это буссоль. - Он протер носовым платком стекло прибора. - Кстати, очень хорошо, что вы уже знаете стрельбу по карте, - сказал комбатр. - Ведь, в сущности, мы на батареях делаем то же самое. Это вот наша "спичка". Ух тяжела.
Я принял у него дальномер и перевалил к себе на колени.
- А буссоль - это наш компас.
Комбатр вытряхнул из ящичка медный прибор величиной с кулачок.
Поглядел я - и верно компас. Только сверху к этому компасу приделана визирная трубка, а весь ободок прибора испещрен черточками.
- Это для точности работы, - пояснил комбатр. - В компасе обозначают только страны света: N - S, O - W, а нам этого мало. Запишите себе для памяти: круг буссоли разбит на шесть тысяч частиц. Они называются: "деления угломера".
- Опять деления! - вырвалось у меня невольно. - Я знаю деления по двадцати саженей...
- Вы знаете дистанционные деления, - сказал комбатр. - Но вам не обойтись и без делений угломера. Представьте случай: ваше орудие стоит в тылу. Противник виден только с наблюдательного пункта. Как же вы, наблюдатель, укажете наводчику направление огня?
- Да пока что обходились без угломера, - сказал я. - Даю пробный снаряд - тут сразу и видно, куда надо повернуть орудие. Ну, скажем, так: с пробного выстрела снаряд забрал вправо от цели. Кричу в телефон: "Взять левее!" Кладем второй снаряд, этот ложится еще ближе к цели, следующий еще ближе, еще...
- А противник тем временем, не будь дурак, и убежал от вас. Бывает так?
- Случается, - признался я.
Комбатр взглянул на меня с любопытством:
- Ну и что же вы в таком случае делаете?
- Ору в телефон благим матом!
Мы оба рассмеялись.
Комбатр пододвинул к себе лежавшую на столе газету и начертил на полях треугольник. Потом обозначил буквами вершины: О - орудие, НП наблюдательный пункт, Ц - Цель.
- В бою надо работать быстро, точно и уверенно, - заговорил комбатр, продолжая рисовать, - а это достигается только тщательной подготовкой. Как же готовится к стрельбе артиллерист? А вот как. Еще до начала боя он должен сделать засечки всех точек впереди, всех подозрительных мест, где может сосредоточиться противник. Например, в районе противника овраг - надо его засечь, перекресток дорог - тоже засечь, интересный холм, деревенька засечь. Все засекать! Всю эту работу артиллерист выполняет частью при помощи приборов, частью посредством вычисления треугольников... Тригонометрию-то вы знаете? - вдруг спросил комбатр.
"Черт возьми, - подумал я, робея, - куда же это меня потащила моя гаубица... У нас в ремесленном училище тригонометрию и не проходили".
- Товарищ комбатр, - сказал я. - Дайте мне книжечку. Почитаю я и хоть с мыслями соберусь.
Но тут он окончательно меня убил: никаких книг у него не было.
- Нету, что прикажете делать? - Комбатр только руками развел. - Писал уж я, знаете ли, в Питер, писал, да и бросил писать. Вижу, напрасное занятие. Нашлись, как видно, артиллеристы подогадливее нас: разобрали книги на другие фронты.
- Ну хоть что-нибудь дайте почитать...
Комбатр перебирал бумаги на столе. Порылся и протянул мне пачку сшитых нитками листиков. На обложке было проставлено крупно, от руки: "Боевой устав артиллерии". Я перевернул страницу - опять надпись чернилами: "Читай вслух, не торопясь". А дальше текст - печатные буквы, но все какие-то кривые.
- Это я для красноармейцев печатными буквами написал, - сказал комбатр. - Возьмите почитайте, но только верните мне.
Я живо упрятал сочинение комбатра к себе в сумку. Поблагодарил и вышел из хаты.
Начинало светать. Где-то в сумраке двора звенел подойник: хозяйка уже доила корову.
"Третий урок... - раздумывал я. - Вот тут-то и застопорило!" Я присел на завалинку и перебрал исписанные рукой комбатра и замусоленные красноармейцами листки.
"Ну что же, придется и не поспать ночей... Хоть бы самое-то главное ухватить в артиллерии! Вот-вот опять завяжутся большие бои - там уже не побежишь к комбатру. Там и с поезда не отлучишься!"
* * *
Трудно заниматься, когда мысли твои бегут прочь...
Меня все больше подмывало тем или иным способом выбраться на передовую. А про ребят уже и не говорю - в тылу, в нашей одинокой позиционной жизни они совсем истомились...
Кто бы ни шел с передовой - раненый ли, конвоир ли с пленными, разведчик или посыльный, - бойцы каждого останавливали. Высыплют сразу из вагонов, окружат человека и расспрашивают с нетерпением и жадностью: "Как там? Где теперь проходит наша позиция? А ихняя где? А в окопах что говорят? А насчет наступления не слыхать еще?" И так далее, и так далее...
А если кто-нибудь мимо нас шел на передовую - с какой завистью глядели на "передовика" мои бойцы!
Но что было делать? Я ждал брони из Киева, и сам не знаю, чего еще ждал. Ждал перемены к лучшему...
А пока принуждал себя ежедневно посещать комбатра и решать треугольники. "В конце концов, - говорил я себе, - будем ли мы на передовой или в тылу останемся, но артиллерийскую-то науку надо знать. Ведь без нее я по рукам связан!"
Занимались мы с комбатром только ночами, и от этих бессонных ночей я совсем осовел, меня ветром шатало. День-то я в бою, на стрельбе, глаз за весь день не сомкнешь, а тут и ночь не твоя.
Трудно мне было, и в особенности тяготило то, что я почти не встречался со своими ребятами. Как они жили, чем заполняли свое свободное время, - об этом я знал только со слов матроса, который оставался на бронепоезде моим заместителем и ежедневно делал мне короткие доклады.
Но вот однажды я услышал в команде разговор о моих занятиях. Как-то после боя, уже в сумерках, я забрался в пулеметный вагон, чтобы поспать, а потом со свежей головой отправиться к комбатру. Лежу и слышу: захрустел песок около вагона, подошли люди, потом что-то звякнуло - я догадался, что заправляют буксы.
- Спит, - сказал один, видно отвечая на вопрос другого. Я сразу узнал голос Малюги - говорил он медленно и нараспев. - У нашего командира теперь и день в ночь - не разберешь ничего... Придумает тоже: в книжках артиллерию вычитывать! Бубнит, бубнит, что пономарь над псалтырью... Да ты, брат ты мой, если хочешь дело понять, тряпку вон возьми да походи около нее, около орудии. Вот и увидишь, что к чему да как другие становятся. Может, тогда из тебя и выйдет солдат. Ох-хо-хо, - вздохнул Малюга, - завоюем мы с ним, с этим хлопцем, по три аршина земли сырой!.. Ну-ка, плесни масла.
Забрякала о буксу масленка.
- А в книжках про всякое пишется, - услышал я другой голос. - Вот вчера хлопцы про тебя читали.
- Это как же так - про меня?.. - В голосе Малюги прозвучало недоверие и в то же время угроза. - Какая такая книжка? Где она?
- А тебе и не прочитать ее самому, без хлопцев. Про крестьянина-середняка книжка. Кажут, середняк - це розуму богато. Кажут, на сели - первый господарь. Кажут, в державных справах... в государственных делах у середняка треба совета спрашивать.
Говоривший вдруг фыркнул и захохотал.
- Чего же ты, дура, регочешь? - сказал Малюга солидным голосом. Середняк - це фигура! Правильно про меня написано.
Задорный собеседник Малюги проговорил, давясь смехом:
- Державны справы... Государственные дела... тебе решать... Ха-ха... Малограмотный дядько! Только драться умеешь!
- Ах ты шкодливый!.. Да я тебя, дурня... - Малюга угрожающе засопел.
- Сам ты дурень! Да еще старый! - вдруг запальчиво выкрикнул другой.
"Кто это? - Я прислушался и никак не мог узнать второго. В голосе что-то напоминало племянника. - Да нет, не может этого быть! Не осмелится он разговаривать так с дядей..."
Я быстро выглянул в бойницу.
Около вагона Малюга, а в нескольких шагах от него с масленкой племянник. В самом деле, племянник! А как распетушился... Красный весь от злости!
Я громко кашлянул. Оба вздрогнули и обернулись. И старик и племянник сразу потеряли свой воинственный вид и поспешили прочь. До чего это было смешное бегство!
А хлопец-то, хлопец - каково отбрил старика! И откуда только смелости набрался, ведь как разговаривает!.. Не иначе как этого парня обработали в команде! Ну и дела!
Я стал устраиваться спать. "Кто же это у нас в поезде книжки читает?" С этой мыслью я заснул.
В этот раз я на редкость хорошо выспался и бодрый, свежий выскочил из вагона.
Пока я умывался под краником у тендера, матрос мне все рассказал. Оказывается, это наш Панкратов, громкочтец, в поезде орудует. Чуть ли не каждый день он ходит за пять, а то и больше, верст в политотдел, приносит оттуда литературу - книжки, газеты, листовки - и прочитывает все вслух бойцам. А неграмотных после каждой читки заставляет списывать с газеты буквы и тут же объясняет: "А - арбуз, О - орудие, П - поезд, У - ученье. Ученье свет, неученье - тьма".
- Этот Малюга-меньшой у него самый исправный ученик, - сказал матрос. Полфамилии сам карандашом выводит.
