Михаил Заборов - Папство и крестовые походы
Папство и государства крестоносцев. Могут спросить: а что же папство осталось совсем в стороне от всего того, что происходило в государствах франков? — Отнюдь нет. Правда, большие надежды, которые римские папы возлагали на крестовый поход, рассчитывая с помощью крестоносцев умножить богатства апостольского престола, оправдались только частично. Папство получило от первого крестового похода меньше прямых материальных выгод, чем, казалось, могли ожидать римские первосвященники. Византийская церковь не была подчинена Риму. В этом отношении крестовый поход не принес папству того, на что оно надеялось: схизма (раскол) осталась в силе, и Византия благодаря крестовому походу даже расширила и упрочила свои позиции в Малой Азии.
Тем не менее, с образованием франкских государств границы влияния римско-католической церкви раздвинулись. Опорой папства в этих государствах выступило католическое духовенство, прежде всего — иерусалимские патриархи: они приносили папам присягу верности, вроде той, которую обычно вассал давал сеньору. А иерусалимский патриарх располагал значительной властью: по словам Ибн аль-Асира, она была даже большей, чем у короля. Неудивительно, что папство настойчиво стремилось держать под своим неусыпным контролем новые католические владения: папские легаты, наделенные широкими полномочиями, почти ежегодно навещали «святые места». Легаты апостольского престола участвовали в самом создании церковной организации Иерусалимского королевства; через своих легатов папы активно вмешивались даже в выборы патриархов, хотя формально это право принадлежало духовенству и баронам Иерусалимского королевства. Случалось и так, что за обладание патриаршим престолом боролось несколько претендентов из числа франкских церковников: легаты в этих случаях старались провести на пост патриарха кандидата, угодного Риму[48]. Короче говоря, стремясь закрепить свои позиции в новых владениях римско-католической церкви, папы тщательно заботились о том, чтобы в государствах крестоносцев неукоснительно соблюдались земные интересы наместника св. Петра.
Источники слабости Латино-Иерусалимского королевства. Но и союза католических пастырей со светскими феодалами оказалось недостаточно для того, чтобы крестоносцы смогли чувствовать себя в полной безопасности в своих восточных сеньориях. Было много причин, помимо того, о чем мы уже сказали, ослаблявших франкские государства. В конце концов это были маленькие, поверхностно спаянные между собой княжества. Они тянулись сравнительно узкой полосой вдоль восточно-средиземноморского побережья и были разбросаны на большой территории: их восточная граница[49] растянулась более чем на тысячу километров. А между тем, крестоносцы жили, главным образом, в городах да в больших укрепленных замках, и хрупкие вассальные узы являлись единственной основой, соединявшей феодалов с центральной властью.
С юга Иерусалимскому королевству постоянно угрожал Египет. Нападения египтян приходилось отражать чуть ли не ежегодно — и не только с суши, но и с моря: не было такого прибрежного города, который бы не атаковали (и иногда не без успеха) египетские корабли. Все намерения крестоносцев захватить Египет оставались в области проектов, хотя недостатка в этих намерениях не было: в 1104 г. Балдуин I уже уступил генуэзцам третью часть «Вавилона», т. е. Каира — настолько иерусалимский король был уверен в своей победе над Египтом, которой так и не суждено было состояться.
В то же время со стороны сирийской пустыни государства крестоносцев то и дело подвергались набегам войск сельджукских князьков. Правда, на границе были сооружены мощные крепости (одну из них хронисты красочно называют «скалой пустыни»), но они не могли целиком уберечь франкских сеньоров от этих, порой неожиданных налетов с востока. А неоднократные попытки овладеть большими городами Сирии терпели неудачу.
Как мы отмечали, западные захватчики-феодалы вечно враждовали друг с другом. Дележ добычи, распределение ленов и многое другое давало поводы к бесконечным раздорам среди крестоносцев всех поколений. Показное единство их религиозных целей, еще сохранявшееся в какой-то мере в эпоху основания франкского владычества на Востоке, в дальнейшем уступило место реальным противоречиям между самими крестоносцами. Соображения о действительных политических и военных выгодах взяли верх над всеми прочими, и то одни, то другие «борцы за дело Христа» вступали в союзы с мусульманскими правителями против своих же единоверцев с Запада. История государств крестоносцев буквально изобилует примерами того, как, по словам американского историка Г. С. Финка, «франкские и мусульманские князья легко забывали взаимную вражду и становились союзниками, если этого требовали их дипломатические и военные интересы». И в этом нет ничего удивительного: в конце концов каждый франкский сеньор более всего стремился к увеличению собственных богатств и власти. Впрочем, дружественные отношения франков с мусульманами тоже продолжались недолго; затишье, когда производился взаимный выкуп пленных, устанавливались дипломатические связи, бароны и эмиры наносили любезные визиты друг другу (много фактов этого рода сообщает Усама ибн Мункыз), очень скоро прекращалось, и война вновь разделяла недавних союзников или друзей.
К слову сказать, восточные феодалы, с которыми западным сеньорам, потомкам первых крестоносцев, случалось время от времени сближаться, в душе всегда относились с презрением к кичливым и заносчивым франкам, выглядевшим в их глазах совершенными дикарями: недаром Усама, сын образованного человека и сам большой книголюб (его библиотека насчитывала несколько тысяч книг), считал франков «только животными, обладающими достоинством доблести в сражениях и ничем больше, так же, как и животные обладают доблестью и храбростью при нападении».
Наконец, господствующий класс — феодальные завоеватели Сирии и Палестины и их потомки — был очень немногочислен. Под началом иерусалимских королей никогда не находилось более 600 конных рыцарей (прямых вассалов и подвассалов различных степеней). Обычно же на службу к королям являлось гораздо меньше воинов-феодалов. Численность войск Балдуина I, к примеру, не превышала современного батальона.
Привилегированная господствующая верхушка во франкских государствах жила среди озлобленного, враждебно настроенного туземного населения. Сил одних только вассалов было недостаточно для того, чтобы держать в покорности туземное население и успешно отражать нападения соседей-мусульман.
Иерусалимские короли и другие крестоносные князья старались восполнять эту недостачу тем, что дополнительно к рыцарям-вассалам вербовали себе наемников. Они набирались из числа тех пилигримов, которые после первого крестового похода направлялись в «святую землю», не имея большей частью намерений обосноваться там, а просто в расчете пограбить, кого удастся. Король платил каждому рыцарю-пилигриму довольно солидную сумму (по более поздним данным, 500 безантов в год — это было больше того, что давал обычный рыцарский лен своему держателю). Но и рыцари-пилигримы ненамного увеличивали обороноспособность франкских государств. Эти рыцари ненадолго оставались в Палестине.
Старожилы и новые паломники. Характерной чертой жизни франкских государств было непостоянство, текучесть крестоносного населения. В первые десятилетия XII в. бедняки и рыцари с Запада продолжали отправляться на Восток в поисках земель и добычи. Плачевная участь крестоносцев 1101 г. не обескуражила феодальных авантюристов, а тяжкое положение крестьян в Европе по-прежнему гнало их «на стезю господню». Каждый год, весной (перед пасхой) и в конце лета, корабли венецианских, пизанских, амальфитанских, марсельских купцов доставляли в портовые города франкских государств паломников-крестоносцев из Южной Франции, Италии, Германии, Фландрии. На плече у них был нашит крест, но в подавляющем большинстве своем пилигримы отправлялись в Палестину не для того, чтобы помолиться в церкви святого гроба, искупаться в Иордане и унести домой пальмовую ветвь с его берегов. Некоторые, наиболее оборотистые из них прихватывали с собой разные товары в расчете выгодно сбыть их в «святых местах» с тем, чтобы и оправдать дорожные расходы, и, по возможности, разжиться (с Востока они также увозили закупленное там для перепродажи на родине). Другие хотя и погружались на вместительные суда итальянцев и марсельцев почти с пустыми руками, но с непременной мыслью любым путем обогатиться в восточных землях. Немало было среди паломников просто нищих и всякого рода выбитых из жизненной колеи людей, в том числе и преступных элементов. Католическая церковь, проявляя христианское «милосердие», подчас заменяла смертную казнь людям, совершившим уголовные преступления, паломничеством в Иерусалим: пусть грабят и убивают, но там, в «земле обетованной», на пользу католицизму — такова была истинная суть «милосердия» католических прелатов. И вот, как говорит немецкий летописец, монах Бурхардт, посетивший Палестину в 1282 г., «кто сделал что-нибудь плохое, — убийца, грабитель, вор, клятвопреступник — тот отправляется за море, на Восток, якобы ради того, чтобы смыть преступление, а на деле потому, что из страха перед возмездием не рискует остаться дома. Они устремляются сюда со всех сторон, — пишет он, — меняя только небо, под которым живут, но не нравы. Истощив свои средства, они начинают творить еще худшее, чем то, что делали раньше». Примерно в таком же духе характеризует этих паломников и Яков Витрийский, также упоминая среди них воров, убийц, пиратов, пьяниц, игроков, беглых иноков и монахинь, клятвопреступников, «блудниц» и т. п. Из таких «святых» людей, в значительной мере, набирались подкрепления, которые римско-католическая церковь направляла в государства франков.
