Бандиты - Эрик Хобсбаум
Напротив, гайдук Татунчо вернулся в семейную усадьбу, вняв просьбам матери, которая считала, что грабитель не может прокормить свою семью. Но султан все равно послал солдат схватить его. Гайдук перебил их всех и принес деньги из их поясов: «Вот деньги, мать, кто теперь скажет, что бандит не может прокормить свою мать?» В самом деле, при определенной удаче разбойничать было финансово выгоднее, чем заниматься крестьянским хозяйством.
В таких обстоятельствах чистый социальный бандитизм встречался редко. Панайот Хитов выделяет один такой случай в своем обзоре славных последователей этого призвания, которому он и сам служил украшением: некий Дончо Ватач, действовавший в 1840-е, наказывал только турецких злодеев, помогал бедным болгарам, раздавал деньги. Классическими болгарскими «благородными разбойниками», замечают британские авторы «А Residence in Bulgaria» (1869), склонные симпатизировать исламскому героизму, были «челеби», как правило турки «хороших семей», в противоположность «хирсис», обычным ворам, которые пользовались поддержкой своих деревень, и гайдукам, которые были опасными преступниками, жестокими по природе и имевшими поддержку только со стороны собственной банды. Возможно, это некоторое преувеличение, но гайдуки определенно не были робин гудами, а их жертвами оказывались все, кто попадался им на пути. Все баллады полны вариаций на эту тему:
Много матерей плачут из-за нас,
Много жен остались вдовыми,
Многих мы сделали сиротами,
Ведь мы и сами без детей.
Жестокость гайдуков широко известна. Без всякого сомнения, гайдуки были в гораздо большей степени отрезаны от крестьянского уклада, нежели типичные социальные бандиты, у них не было ни хозяина, ни — по крайней мере, во время бандитского периода жизни — зачастую и родни («без матерей мы все, и без сестер»). Их связь с крестьянским миром была такая же, как у солдат, отправленных в почти вечную ссылку войсковой службы. Довольно значительную часть гайдуков составляли пастухи и гуртовщики, то есть люди, ведущие полукочевой образ жизни, чья связь с поселениями и так слабая или прерывистая. Примечательно, что греческие клефты (возможно, и славянские гайдуки тоже) имели собственный специальный язык, арго.
Различие между грабителями и героями, между тем, что крестьянин готов принять как «правое» и осудить как «неправое», было, таким образом, крайне тонкой материей, и песни гайдуков подчеркивают их грехи столь же часто, сколь их добродетели. Так и знаменитые китайские «Речные заводи» подчеркивали бесчеловечность бандитов (выражалось это в известных байках о некоторых бандитах, присоединившихся к большой и пестрой преступной шайке)[42]. Определение героя-гайдука по существу политическое. На Балканах он был национальным бандитом, следовал определенным традиционным правилам, то есть был защитником (или отмстителем) христиан против турок. До тех пор, пока гайдук борется с угнетателем, его образ будет положительным, несмотря на черные деяния и то, что грехи могут привести его в конечном итоге к монашескому покаянию, или наказать его немощью на девять лет. В отличие от «благородного разбойника», гайдук не нуждается в личных нравственных оценках; в отличие от «мстителя», жестокость не характеризует его самого, но допускается ввиду его службы народу.
Мощная традиция, признанная обществом коллективная социальная функция этой группы, превращала это собрание маргиналов, выбравших даже не столько свободу против рабства, сколько грабежи против нищеты, в квазиполитическое движение. Как мы уже видели, основные причины для ухода в горы были экономические, самое подходящее слово, обозначающее переход в гайдуки, — бунт, гайдук, по определению, был повстанцем. Он присоединялся к признанной социальной группе. Веселое лесное братство Шервуда мало что значило без Робин Гуда, но балканские гайдуки, подобно бандитам китайских гор за озером, всегда были готовы принять несогласного или преступника. Их главари меняются, некоторые более знамениты и знатны, чем другие, но ни само их существование, ни слава не зависят от репутации отдельных людей. В этом отношении они являются общественно признанным коллективом героев, и в самом деле, насколько я могу судить, персонажами балладных эпосов гайдуков являются не прославленные вожди из реальной жизни, а безымянные герои — названные обычными Стоянами или Иванчо, как рядовые крестьяне, необязательно даже вожаки банд. Баллады греческих клефтов одновременно менее безымянные и менее социально информативные, поскольку относятся к литературе прославления (и самопрославления) профессиональных бойцов. Их персонажи, по определению, практически знаменитые фигуры, известные всем и каждому.
Постоянство существования привело к возникновению формальной структуры и организации. Организация и иерархия великой разбойничьей республики, о которой говорится в китайском романе «Речные заводи», была чрезвычайно сложной; и не только потому, что, в отличие от необразованных областей Европы, там всегда находилось почетное место для экс-чиновников и не пришедшихся ко двору интеллектуалов (одним из лейтмотивов книги, в самом деле, оказывается замена не слишком интеллектуально развитого вожака бандитов — одного из проваливших экзамены кандидатов, которые были столь явным источником политического диссидентства в Поднебесной — на более успешного в этом плане. Как говорится, триумф превосходящего разума). Бандами гайдуков руководили выборные воеводы, чьей задачей было снабжение боеприпасами и оружием, им помогал знаменосец (байрактар), который носил красное или зеленое знамя, а также выполнял функции казначея и квартирмейстера. Сходную военизированную структуру и терминологию мы встречаем у русских разбойников и в некоторых общинах индийских дакоитов, как, например, у санси, где бандами сипаев («солдат») руководили джемадары, получавшие две части добычи на каждую часть, выделенную рядовому сипаю, и вдобавок еще 10 % от нее за обеспечение банды факелами, копьями и прочим подручным арсеналом[43].
Гайдучество тем самым оказывалось во всех отношениях более серьезным, более амбициозным, постоянным и институционализированным вызовом официальной власти, чем рассеяние робин гудов или иных мятежников-грабителей, возникавших в каждом нормальном крестьянском обществе. Сложно сказать, произошло ли это потому, что определенные географические или политические условия создали возможность для возникновения такого постоянного и формализованного бандитизма и автоматически сделали его потенциально более «политическим». Или же именно определенные политические ситуации (например, иностранные завоевания или определенного рода социальные конфликты) способствовали необычайно «сознательным» формам бандитизма и потому придали его структуре прочность и постоянство.
Мы можем сказать, что и то и другое, хотя это будет уклонением от вопроса, который все еще требует ответа. Я не думаю, что какой-либо гайдук мог бы дать ответ, потому что вряд ли он смог бы выйти за пределы тех социально-культурных рамок, которые задавали жизнь его и его народа. Давайте же попробуем набросать его портрет.
В первую очередь он видит себя свободным человеком, а как таковой — он не хуже князя или царя; в этом смысле он добился своего освобождения, а значит, превосходства. Клефты Олимпа, захватившие
