Игорь Князький - Император Траян
«Плиний Корнелиану привет.
Я был вызван нашим цезарем на совет в Центумеллы (так зовётся это место). Удовольствие я получил большое: так приятно наблюдать в государе справедливость, чувство достоинства, приветливость, тем более в уединении, где эти качества особенно раскрываются».[297]
Очевидно, Плиний полагал, что отсутствие толпы любопытствующих, каковая была бы неизбежна на форуме ли, у портика Ливии ли, могло только положительно повлиять на ход совета, созванного Траяном.
Стоит обратить внимание и на место проведения этого совета, указанное Плинием. Центумеллы, ныне Чивита Веккья, – город и гавань, основанные Траяном на берегу Тирренского моря в нескольких десятках миль к северу от Рима. Это процветающий римский порт и спустя девятнадцать столетий после Траяна.
Но недолго принцепсу удалось посвящать себя делам гражданского управления, правосудию и финансам Империи. Децебал оправдал самые худшие его подозрения. Он действительно старался использовать наступивший мир лишь как передышку в сложившихся обстоятельствах.[298]
Траяну стало известно, что Децебал проявляет исключительную активность в подготовке войны – отмщения. Слово Диону Кассию: «Когда до него дошли сведения, что Децебал, действуя во многих отношениях вопреки договору, и оружие запасает, и перебежчиков принимает, и укрепления восстанавливает, и посольства к соседям отправляет, и вред чинит тем, кто прежде не был с ним заодно, и даже отобрал у язигов часть их земель (которые Траян впоследствии, когда они об этом просили, им не вернул), тогда сенат вновь объявил его врагом, и Траян, не доверяя командование другим военачальникам, предпринял против него новую войну, лично возглавив войска».[299]
Справедливости ради должно заметить, что соседи Дакии, памятуя об исходе предыдущей кампании Траяна, отнюдь не рвались испытывать заодно с даками на себе всю мощь очевидно рассвирепевшей Империи. Захват части земель сарматского племени язигов, занявших степи Среднедунайской низменности между Дунаем и Тиссой, говорил скорее об отчаянии обрести соседей – союзников, нежели о силе дакийского царя. Об этом же, пожалуй, говорит и попытка Децебала установить связи с Парфией, куда было отправлено дакийское посольство с дарами тамошнему царю. Парфия, конечно же, извечный враг Рима. Причём враг, немалых успехов в борьбе с ним стяжавший. Но нужен ли был парфянам союз с Дакией? Им в это время хватало своих внутренних неурядиц, сложившиеся на то время отношения с Римом их вполне устраивали, да и велика ли польза от сомнительного союзника, столь далеко находящегося? От Дуная до Евфрата не одна тысяча миль. Потому ни ближних, ни дальних союзников Децебал не обрёл. Проигрыш Дакией первой войны и неизбежные ужасающие последствия войны новой для всех были очевидны. Именно по этой причине не только соседи даков, но и многие даки стали переходить на сторону римлян.[300]
Децебал заметался. Сначала он начал просить у Траяна мира, но, поскольку римский император понимал таковой исключительно как сложение даками оружия и сдачу в плен самого царя, из переговоров ничего не вышло. С учётом сложившегося положения, решительности намерений римлян и возможностей их легионов предложение Траяна должно считать исполненным великодушия. В римском понимании, разумеется. Отвергнув условия римлян, Децебал «стал открыто собирать войска и призывать себе на помощь соседние народы, заявляя, что если они оставят его, то сами окажутся в опасности, и что если они вступят в войну на его стороне ещё до того, как на них обрушится какая – либо беда, то скорее и легче сохранят свою свободу, чем если они допустят гибель его народа, после чего они и сами, лишённые союзников, окажутся порабощёнными».[301]
Соседи, однако, скорее полагали, что, как раз поддержав Децебала, они навлекут на себя гнев Рима со всеми отсюда вытекающими печальными последствиями. Кроме того, достаточно очевидно было, что войну римляне ведут не с задунайскими и прикарпатскими народами вообще, а исключительно против дерзкого дакийского царя и его подданных, в недавнем прошлом немало зла Империи причинивших. Причём, ведь не римляне Дакию первыми потревожили, но варварский царь вторгся в их владения. Потому и решили соседи Дакии Рим лишний раз не дразнить. Да и разгром сарматской конницы в Нижней Мёзии стал впечатляющим примером и для них самих, и для прочих племён Карпато – Дунайских земель.
Не дождавшись помощи от соседей и не будучи уверен в успешном исходе предстоящего военного противостояния, Децебал решился на действительно отчаянные шаги, могущие только усугубить его и всей Дакии положение. «Терпя неудачи в открытом противоборстве, Децебал, однако, с помощью обмана и хитрости чуть было не погубил Траяна. Он послал в Мёзию нескольких перебежчиков, чтобы они попытались убить императора, так как тот, легко доступный в обычное время, и теперь, в условиях войны, допускал к себе для разговора любого желающего. Однако им не удалось это сделать, поскольку один [из них], вызвав подозрение был схвачен и под пыткой раскрыл весь заговор».[302]
Любопытно, что столетием с лишним ранее подобным образом германцы пытались остановить легионы Тиберия, неумолимо продвигавшиеся к Альбису (Эльбе). Тогда варвар из племени бруктеров покушался на жизнь римского полководца. Но попытка эта не удалась.[303]
К чести римлян, к подобному ведению войны они относились с величайшим презрением. Некогда, в далёком 279 г. до Р.Х., после их поражения от войск эпирского царя Пирра некий грек из его окружения предложил за деньги отравить могучего врага. Римляне не только брезгливо отвергли это подлое предложение, но и известили Пирра о замыслах его приближённого.[304] В 19 г., уже в эпоху Империи, вождь германцев – хаттов Адгандестерий предлагал Тиберию свои услуги, изъявляя готовность отравить Арминия, вождя германского племени херусков, за десять лет до этого истребившего в Тевтобургском лесу три римских легиона. Император дал подлому варвару достойный ответ, указав, что римский народ отмщает врагам, не прибегая к обману, и не тайными средствами, но открыто и силой оружия.[305]
Кем же теперь выглядел Децебал в глазах римлян? Понятно, что и ранее он симпатий у них не вызывал, но определённым уважением пользовался как мужественный, доблестный противник, искусный в военном деле. Теперь же он мог восприниматься просто как преступный, презренный варвар, ни толики снисхождения не заслуживающий.
Децебал тем временем, удручённый провалом плана истребления римского императора, как будто задался целью утвердить римлян в представлении о себе именно как о самом скверном в нравственном отношении человеке. Очередной раз прикинувшись готовым вести мирные переговоры, царь Дакии пригласил к себе одного из ближайших соратников Траяна Гнея Пинария Эмилия Цикатрикула Помпея Лонгина. О самом высоком статусе Лонгина говорят занимаемые им должности: он был консулом в 90 г., наместником Иудеи в 86 г., Верхней Мёзии – в 93 и 96 гг., Паннонии – в 97–98 гг. Участвовал Лонгин и в войнах с даками. В 88 году он под знамёнами Теттия Юлиана бился в победном для римлян сражении при Тапе, в 101–102 гг. был одним из главных римских военачальников в I Дакийской войне. Но, главное, он входил в круг тех, кого Траян считал своими друзьями. И в начинающейся войне Лонгин возглавлял немалую часть римского войска, и Децебал полагал его для себя весьма опасным.[306]
Дакийский царь пригласил Лонгина в свой стан для переговоров, Демонстрируя, наконец – то, полное смирение, Децебал обещал римскому полководцу выполнить всё, что тот ему предпишет от имени Траяна. Когда же Лонгин, никакого подвоха не ожидавший, прибыл на переговоры к Децебалу, то немедленно оказался под стражей, а торжествующий варвар в присутствии своих приближённых провёл допрос пленённого, расспрашивая его о планах Траяна. Лонгин, истинный римлянин, презрительно отверг вопросы Децебала. Тогда тот приказал держать его при себе под стражей, а Траяну было отправлено письмо, в котором царь требовал(!) в обмен на возвращение Лонгина возвращения римлянами всех земель, занятых ими после I Дакийской войны, вплоть до Дуная, а также денежного возмещения своих расходов на ведение всех предыдущих военных действий.
И захват Лонгина, подлейшим путём совершённый, и умопомрачительные по дерзости требования уступок от римлян – явное свидетельство утраты Децебалом способности здраво оценивать существующее положение дел. Он окончательно подписал беспощадный приговор себе и, что действительно ужасно, всей Дакии.
Надо помнить, что римлянин во славу отечества всегда был готов пожертвовать и своей собственной жизнью, и жизнями своих родных и близких. Так что шантаж Децебала был изначально бессмыслен. Траян никогда не пошёл бы на уступки. В то же время император сделал попытку спасти жизнь своего друга, затеяв дипломатическую игру. Дакийскому царю «Траян отвечал уклончиво, так, чтобы Децебалу оставалось неясным, придаёт ли он случившемуся слишком большое или ничтожно малое значение. [Такой ответ был дан для того] чтобы, с одной стороны, не навлечь на него гибель, а с другой – не добиться его спасения ценой чрезмерных уступок».[307]
