Наум Синдаловский - Мифология Петербурга: Очерки.
Говоря языком популярной литературы, по выходе из Лицея Пушкин буквально окунулся в круговорот великосветской жизни блестящей столицы. Посещение модных салонов и званых обедов, литературные встречи и театральные премьеры, серьезные знакомства и случайные влюбленности… Все это оставило более или менее значительные следы в городском фольклоре Петербурга.
В дневнике одного из современников поэта сохранился анекдот, относящийся, правда, к более позднему времени, когда Пушкин был уже женат. Но тем легче представить, как вел он себя в подобных ситуациях, будучи холостяком. «В Санкт-Петербургском театре один старик сенатор, любовник Асенковой, аплодировал ей, тогда как она плохо играла. Пушкин, стоявший близ него, свистал. Сенатор, не узнав его, сказал: „Мальчишка, дурак!“ Пушкин отвечал: „Ошибка, старик! Что я не мальчишка – доказательство жена моя, которая здесь сидит в ложе; что я не дурак, я – Пушкин; а что я тебе не даю пощечины, то для того, чтоб Асенкова не подумала, что я ей аплодирую“».
Популярность пушкинской выходки и его ответа дряхлеющему любовнику в Петербурге была столь велика, что это оставило свой след и в легенде, отнесенной фольклором в более ранний, послелицейский, холостой период жизни поэта. Будто бы после скандала в театре юного поэта вызвал к себе обер-полицмейстер Горголи. «Ты ссоришься, Пушкин, кричишь», – выговаривал поэту обер-полицмейстер. На что Пушкин будто бы ответил: «Я дал бы и пощечину, но поостерегся, чтобы актеры не приняли это за аплодисменты».
Одним из самых модных в художественных и просвещенных кругах Петербурга того времени считался салон Оленина в собственном его доме на набережной реки Фонтанки, 101 (по нумерации пушкинского Петербурга – 125). Желанными гостями здесь постоянно были Пушкин и Крылов, Гнедич и Кипренский, Грибоедов и братья Брюлловы, Батюшков, Стасов, Мартос, Федор Толстой и многие другие. Значение Оленинского кружка очень скоро переросло значение дружеских собраний с танцами, играми и непременными обедами. Здесь рождались идеи, возникали проекты, создавалось общественное мнение. Это был культурный центр, в котором исподволь формирешался наступивший XIX век, названный впоследствии «золотым веком» русской культуры, веком Пушкина и декабристов, «Могучей кучки» и передвижных выставок, веком Достоевского и Льва Толстого.
В то же время о хозяине этого гостеприимного дома президенте Академии художеств, первом директоре Публичной библиотеки, историке, археологе и художнике Алексее Николаевиче Оленине в Петербурге ходили самые невероятные легенды. Будто бы этот «друг наук и искусств» до восемнадцати лет был совершенным невеждой. Будто бы именно с него Фонвизин написал образ знаменитого Митрофанушки, а с его матери – образ Простаковой. И только дядя Оленина сумел якобы заметить у мальчика способности. Он забрал Алексея у матери и дал ему блестящее образование. По другой версии, на Оленина произвела сильное впечатление виденная им в молодости комедия «Недоросль». Именно она будто бы заставила его «бросить голубятничество и страсть к бездельничанью» и приняться за учение.
Между тем известно, что Оленин получил неплохое домашнее образование, которое продолжил в привилегированном Пажеском корпусе. В семнадцатилетнем возрасте за успехи в учебе Оленин был направлен для совершенствования в Германию, где успешно занимался языками, рисованием, гравировальным искусством и литературой.
Во время одного из посещений дома № 125 по Фонтанке, согласно легенде, Пушкин встретился с Анной Керн, поразившей его юное воображение. Современные архивные разыскания утверждают, что встреча эта произошла не в доме № 125, а в соседнем № 123, также принадлежавшем в те времена Оленину. Правда, в нем хозяева проживали только до 1819 года, в то время как встреча молодого Пушкина с красавицей Анной Керн датируется январем – февралем 1819 года. Строго говоря, серьезного, а тем более принципиального значения эта несущественная биографическая путаница не имеет. Однако кружок Оленина приобрел в Петербурге такую известность, что фольклорная традиция только с ним, а значит и с домом, где проходили собрания кружка, связывала все наиболее существенные события биографий своих любимцев. Ведь стихи «Я помню чудное мгновенье», навеянные воспоминаниями об этой мимолетной встрече, были широко известны и любимы.
Надо сказать, что темпераментный, с горячей африканской кровью, юный поэт в своих любовных похождениях не всегда был разборчив. Предание сохранило имена некоторых дам столичного полусвета, около которых увивался Пушкин. Среди них были некие Штейнгель и Ольга Массой. Об одной из них, которую Тургенев в переписке откровенно назвал блядью, тем не менее рассказывали с некоторой долей своеобразной признательности. Она-де однажды отказалась впустить Пушкина к себе, «чтобы не заразить его своей болезнью», отчего молодой Пушкин, дожидаясь в дождь у входных дверей, пока его впустят к этой жрице любви, всего лишь простудился.
Истинных друзей любвеобильного поэта такие истории искренне беспокоили, тем более, что, по мнению многих, они мешали его систематической литературной деятельности. Да и сам он порою тяготился своей «свободой», предпринимая попытки остепениться и создать семью.
Как-то раз, будучи в Москве, он настолько заинтересовался одной тамошней красавицей, умной и насмешливой Екатериной Ушаковой, что московская молва заговорила о том, что «наш знаменитый Пушкин намерен вручить ей судьбу своей жизни». Но молва обманулась в своих ожиданиях. Пушкин, не сделав предложения, уехал в Петербург и там… влюбился в дочь Алексея Николаевича Оленина – Анну. На этот раз не на шутку влюбленный поэт готовился сделать официальное предложение. И, согласно легенде, сделал его, и получил согласие родителей девушки. Оленин созвал к себе на официальный обед всех своих родных и приятелей, чтобы «за шампанским объявить им о помолвке». Но, как рассказывает легенда, разочарованные гости были приглашены к столу, не дождавшись Пушкина, который явился, когда обед давно завершился. Дело кончилось тем, что помолвка расстроилась. Кто был тому виною – оскорбленные родители, обиженная Анна или сам Пушкин, сказать трудно.
Через очень короткое время Пушкин якобы едет в первопрестольную с намерением предложить свою руку и сердце Екатерине Ушаковой. Но к тому времени Екатерина Николаевна оказалась уже помолвленной. «С чем же я-то остался?» – вскрикивает, по легенде, Пушкин. «С оленьими рогами», – будто бы беспощадно ответила ему московская избранница.
Кроме гостеприимного дома Оленина, Пушкин постоянно бывал на ночных собраниях знаменитой Авдотьи Голицыной – «Princesse Nocturne», или «Княгини Полночь», как любили ее величать в великосветском Петербурге. Однажды, согласно преданию, дочери сенатора Измайлова Авдотье какая-то цыганка предсказала смерть ночью, и с тех пор всю свою долгую жизнь, будучи вначале замужем за князем Голицыным, а затем в разводе, княгиня Авдотья играла со смертью, постоянно и виртуозно обманывая ее. Она превратила ночь в день и принимала только после захода солнца. Боясь умереть ночью во сне, она просто не спала по ночам. И она выиграла эту удивительную игру со смертью, дожила чуть ли не до восьмидесяти лет, намного пережив своих современников – постоянных посетителей ее салона. И смерть, как рассказывает легенда, которой с юных лет так боялась «Княгиня Полночь», «переступив порог голицынского дома, сама устрашилась своей добычи. Смерть увидела перед собой разодетую в яркие цвета отвратительную, безобразную старуху».
Не менее известным в пушкинском Петербурге был дом любимой дочери фельдмаршала М. И. Кутузова Элизы Хитрово, которая в отличие от Авдотьи Голицыной принимала днем. «Лиза Голенькая», прозванная так за подкупающую привычку демонстрировать открытые плечи, жила на Моховой, и к позднему ее пробуждению старались успеть представители и литературы, и высшего света. Близких друзей она принимала лежа в постели. И когда гость, поздоровавшись, намеревался сесть в кресло, хозяйка, рассказывают, останавливала его: «Нет, не садитесь в это кресло, это Пушкина; нет, не на этот диван, это место Жуковского; нет, не на этот стул – это стул Гоголя; садитесь ко мне на кровать – это место всех».
В литературной и художественной среде Петербурга был известен граф И. С. Лаваль. В его особняке на Английской набережной, перестроенном архитектором А. Н. Воронихиным, регулярно собирался не только высший свет, но и известные художники, писатели, музыканты. Граф был французским эмигрантом, женатым на богатой купеческой дочке Александре Козицкой. О его романтической петербургской любви и необычной женитьбе рассказывали легенды. Мать юной невесты будто бы наотрез отказала безвестному иностранцу, и тогда дочь обратилась не к кому-нибудь, а к самому императору Павлу I. Царь, как рассказывает легенда, велел выяснить, на каком основании был отвергнут жених. «Француз чужой веры, никто его не знает, и чин у него больно мал», – будто бы заявила мать невесты. И Павел, говорят, ответил: «Во-первых, он христианин, во-вторых, я его знаю, в-третьих, для Козицкой у него чин достаточный, и поэтому обвенчать».