Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций
Столь пространная цитата потребовалась для того, чтобы показать отношение летописца к Федорцу. Дело в том, что едва ли не все претензии к епископу могут (и, видимо, должны) быть адресованы Андрею. Федорец его ставленник. Именно его князь желал видеть во главе новой Владимирской митрополии, которую он задумал учредить, отделившись от митрополии Киевской и всея Руси. Как пишет митрополит Макарий,
«…великий князь владимирский Андрей Боголюбский… желая сделать свой любимый город Владимир на Клязьме первопрестольным городом земли Русской и возвысить его над всеми другими городами, расширив и украсив его разными зданиями, в особенности церквами и монастырями, князь Андрей хотел возвысить его и в церковном отношении, возвесть на степень митрополии. С этою целию по совету с боярами своими он отправил (ок. 1162 г.) посла Якова Станиславича к Константинопольскому патриарху Луке Хрисовергу, прося его отделить Владимир от Ростовской епархии, учредить в нем кафедру особой митрополии и поставить митрополитом какого-то Феодора, находившегося во Владимире. Вместе с тем писал о епископе своем Ростовском Несторе, которого он изгнал из епархии за разные вины и который удалился к патриарху искать суда и оправдания. Патриарх велел прочитать оба послания Боголюбского на Соборе, на котором между прочими присутствовали епископ Ростовский Нестор и посол Киевского митрополита Феодора. После соборных совещаний патриарх написал ответное послание к нашему князю… <…> Патриарх просил князя снова принять Нестора на епархию Ростовскую, а оклеветавшего его Феодора, льстивого и пронырливого, удалить от себя и отослать к его епархиальному епископу… Таким образом, попытка Боголюбского, первая в своем роде, разделить Русскую Церковь на две независимые митрополии не удалась, к крайнему прискорбию князя и особенно любимца его Феодора, домогавшегося митрополитского сана.
Но эта неудача не осталась без горестных последствий. Через несколько лет (1168) был большой Собор в Киеве… На этот Собор от князя Андрея Боголюбского прислан был не кто другой, как тот же Феодор, или Феодорец, уже игумен суздальский. Чрез него Боголюбский писал к князю киевскому Мстиславу, чтобы митрополита Константина, которым тогда были не совсем довольны, лишить кафедры, а на место его поставить нового митрополита Собором русских епископов, да и вообще на Соборе рассудить беспристрастно, как много происходит вреда и напрасных убытков для России от власти над нею патриархов. Мстислав, однако ж, несмотря на все хлопоты Феодорца, на это не решился из опасения произвесть новые волнения в Церкви и государстве. Феодорец избрал другой путь к своей цели. С богатыми дарами он отправился в Царьград: неизвестно, с согласия или без согласия князя Андрея. В Царьграде стал уверять патриарха, что в Киеве митрополита нет, и просил произвесть его самого в митрополита. Патриарх не согласился. Тогда Феодор начал умолять, чтобы патриарх поставил его хоть епископом в Ростов, так как в России без митрополита некому ставить епископов. Патриарх уступил. И новопоставленный епископ, не заезжая в Киев за благословением своего митрополита, прибыл прямо в Ростов и сел на епископской кафедре. Андрей Боголюбский хотя был недоволен митрополитом Киевским Константином и весьма сильно любил Феодора, но убеждал его сходить в Киев и принять там благословение от русского первосвятителя ради порядка церковного. Феодор не послушался… Между тем митрополит, узнав о всем происходившем, писал к игуменам и пресвитерам епархии Ростовской, чтобы они, пока Феодор не примет благословения у святой Софии киевской, не признавали его за епископа и не служили с ним. Послание митрополита произвело свое действие: не только духовные, но и миряне не стали брать благословения у Феодора. Это еще более раздражило непокорного…»[144].
Конец этой истории нам уже известен.
Представить себе, чтобы все злоупотребления, в которых обвинялся Федорец, могли совершаться без ведома Андрея Юрьевича, невозможно. Соответственно, все потенциальные обвинения Андрея приобретают дополнительные основания. Но в то же время они находятся в явном противоречии с общим апологетическим тоном Повести об убиении Андрея Боголюбского. Это серьезный контрдовод, но не бесспорный.
Известно, что все тексты, связанные с князем Андреем, после его гибели были подвергнуты редакционной правке. Исправленные места отражают резко враждебную ему позицию и содержат самые злобные выпады против него. Быть может, фраза об отрубленной руке след такой редакционной работы, обличающей князя и реабилитирующей в какой-то степени его убийц? Тогда тот, кому это понадобилось (если, конечно, наша гипотеза верна), солидарен с заговорщиками.
К подобным поновлениям можно отнести и замечание о том, что Андрей изгнал из своей земли родственников и отцовскую дружину, хотя самовластець быти. Дело в том, что само определение явно свидетельствует о непомерных (по тем временам) амбициях князя. Ведь самовластець едва ли не претензия на богоравность:
«Аще ли хощеши разумети, что есть самовластець, что ли под властию, то разумеи: апостоли под властию, а Спас — властелин»[145].
В таком контексте, кстати, стало бы понятным, почему летописец считал, что Андрей кровью мученичьскою умывся прегрешении своих[146], т. е. мученический конец как бы искупил грехи князя.
И все-таки…
КТО ВЫНЕС ПРИГОВОР?Повесть об убиении Андрея Боголюбского довольно просто решает проблему истоков ненависти к своему герою:
«Всякыи бо держася добродетели, не может бо безо многих враг быти»[147].
Конечно, можно порадоваться за своих предков и сказать, что уже в XII в. было очевидно: живущий добродетельно обязательно наживает себе врагов!
Но так ли безупречен сын Юрия Долгорукого, как хочет представить его автор Повести?
Надо признать, что Повесть не жалеет красок для того, чтобы убедить читателя в безгрешности Андрея. В ход идут и подробные описания роскошных храмов, построенных по приказанию князя во Владимире и его окрестностях, и рассказы об основании им новых монастырей, и о щедрых пожалованиях чернецам и черницам, и убогым, и всякому чину, и о регулярных раздачах милостыни больным и обездоленным, и рассказы о ночных бдениях Андрея, когда он подолгу молился в храме,
«смиряя образ свои скрушеном сердцем и уздыханье от сердца износя, и слезы от очью испуская, покаянье Давидово принимая, плачесе о гресех своих, взълюбив нетлененая паче тлененых и небесная паче времененных и царство с святыми у Вседержителя паче притекущаго сего царства земльног, и всею добродетелью бе украшен, вторый мудрый Соломон бяшет же»[148]
Кажется, и нам остается только уронить слезу умиления.
Но что за грехи замаливает Андрей? Если еще раз окинуть мысленным взором бурную и многотрудную его жизнь, оснований для раскаяния найдется более чем достаточно.
Он систематически нарушал права своих ближайших родственников братьев, племянников и дядьев, мачехи, наконец. А как не вспомнить жестокость к окружающим? А жестокость к врагам? И хотя в те времена, прямо скажем, гуманизм не был в моде, многие поступки князя производили сильное впечатление даже на непривычных к мягкости современников. Чего стоит один только трехдневный погром Киева в 1164 г., сопоставимый разве что с ужасами монгольского нашествия, ведь войска Андрея не щадили никого и ничего: ни женщин, ни стариков, ни детей, ни храмов!
Всячески демонстрируя свою набожность, Андрей самым бесцеремонным образом вмешивался в дела церкви, что вызывало самую отрицательную реакцию со стороны высших иерархов православной церкви, вплоть до константинопольского патриарха Луки Хризоверга. И все делалось с одной целью укрепить любой ценой собственную власть.
Уже сам отъезд из Вышгорода во Владимир в 1155 г. показателен. Андрей стремился уйти как можно дальше от древнерусской столицы, где власть великого князя находилась под контролем вечевого собрания. На северо-востоке, колонизированном сравнительно недавно, вечевые порядки не имели столь глубоких корней, как в Киеве. Однако их было достаточно, чтобы ростовцы и суздальцы, вопреки своей клятве Юрию Долгорукому, избрали князем Андрея Юрьевича. Но, будучи избранным волей народа, князь тут же этот народ подчиняет себе, вводя диктаторские порядки. А для начала переносит столицу в пригород, где своего веча вообще нет.
Изменяется и окружение князя. Андрей изгоняет из Ростово-Суздальской земли не только родственников, но и всех отцовских передних мужей, бояр. Князь меняет личную преданность дружины, где он был первым среди равных, на рабскую преданность милостьников, подручников, холопов, которые полностью зависят от господина, а потому его боятся и ненавидят, несмотря на все его милости:
