Антон Горский - Русское Средневековье
Из сказанного следует, что удивляться нужно не тому, что «Слово» дошло в единственном списке, а тому, что такое произведение, не относившееся в силу своего жанрового характера к текстам, подлежащим переписке, вообще сохранилось до Нового времени; это — счастливый случай (за которым, увы, последовал несчастный — гибель рукописи).
События, послужившие поводом для написания «Слова о полку Игореве», с точки зрения человека Нового времени кажутся малозначимыми.[50] Но люди XII столетия относились к ним иначе. Поход Игоря на половцев 1185 года сопровождался несколькими уникальными фактами: в начале похода произошло затмение солнца, но Игорь продолжил поход невзирая на это дурное предзнаменование; впервые русское войско полностью погибло в степи; впервые русские князья (причем сразу четверо) попали в плен к половцам на их территории; исключительным событием было и последующее бегство Игоря из половецкого плена. В результате случившееся в 1185 году произвело сильное впечатление на современников, вызвав к жизни сразу три самостоятельных литературных произведения — две повести в составе летописей и поэтическое «Слово» (случай уникальный в домонгольский период). Дело в том, что взятые в своей взаимосвязи, события Игоревой эпопеи давали возможность осмысления в духе христианской морали: грех (под которым подразумевалось обособленное, без союза с другими князьями, выступление Игоря в поход) — наказание — покаяние — прощение. В тех или иных вариациях это осмысление присутствует во всех трех памятниках «Игорева цикла».
На современном уровне научных знаний можно утверждать: «Слово о полку Игореве» является памятником средневековой литературы, созданном вскоре после описываемых в нем событий.
Источники: Слово о полку Игореве. М. — Д., 1950 (серия «Литературные памятники»); Слово о полку Игореве. Л., 1967 (Библиотека поэта, большая серия); Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святъславля, внука Ольгова. М., 2002.
Литература: Козлов В. П. Кружок А. И. Мусина-Пушкина и «Слово о полку Игореве». М., 1988; Горский A.A. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина»: источниковедческие и историко-культурные проблемы. М., 1992; он же. Русь: От славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. Часть 3, очерк 3; От Нестора до Фонвизина: новые методы определения авторства. М., 1994; Зализняк A.A. «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста. М., 2004; 2-е изд. — М., 2007; 3-е изд. — М., 2008; Зимин А. А. Слово о полку Игореве. М., 2006.
Глава 8
Княжеские прозвища
Многие князья средневековой Руси в исторической литературе традиционно упоминаются с прозвищами. Некоторые из таких прозвищ настолько прочно вошли в массовое историческое сознание, что воспринимаются практически как фамилии. Например, как еще называть князя Александра Ярославича, победителя шведов в Невской битве и немецких крестоносцев в Ледовом побоище, как не Александром Невским? Или киевского князя Ярослава Владимировича иначе чем Ярославом Мудрым? Позволю себе вспомнить недавний курьез: в анонсах передачи канала «Россия» «Имя России» Александра упоминали вообще без имени — просто «Невский» и все!
Но действительно ли названные и другие князья носили при жизни прозвища, под которыми мы их ныне знаем? Возьмем десять князей, чьи прозвища наиболее популярны в литературе. Это Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Юрий Долгорукий, Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо, Мстислав Удалой, Александр Невский, Иван Калита и Дмитрий Донской.
Прозвище «Святой» по отношению к киевскому князю Владимиру Святославичу, крестителю Руси, встречается в источниках со второй половины XIII века. Назвать человека «святым» можно, естественно, только после того, как он признан таковым, чего при жизни не бывает. Церковная канонизация Владимира имела место много позже его кончины, не ранее середины XIII столетия. И вполне естественно, что только с этого времени к нему начинает применяться прозвище «Святой».
С Владимиром Мономахом (киевский князь в 1113–1125 годах) ситуация иная. Он выступает как «Мономах» в источниках, созданных при его жизни, в том числе сам называет так себя в собственноручно написанном «Поучении». Но «Мономах» — это, строго говоря, не прозвище. Прозвища — это то, что получают люди при жизни за какие-то свои деяния или особенности. «Мономах» же — это родовое имя матери Владимира, дочери византийского императора Константина IX Мономаха. Оно было у князя, таким образом, с рождения, и прозвищем в собственном смысле этого понятия считаться не может. Ведь, скажем, из того, что черниговские князья назывались «Ольговичами», потому что их общим предком был Олег Святославич, не следует, что «Ольгович» было прозвищем каждого из них.
Сын Мономаха Юрий Владимирович, ставший родоначальником суздальской княжеской ветви и основавший будущую столицу нового единого русского государства Москву, с прозвищем «Долгорукий» упоминается в источниках с XV века, т. е. три столетия спустя после эпохи, в которую он жил.
Сын Юрия Андрей, перенесший столицу Суздальской земли во Владимир-на-Клязьме, под прозвищем «Боголюбский» (по его загородной резиденции в селе Боголюбове под Владимиром) называется в источниках с XIV столетия, два века спустя после своего времени.
У сына Юрия и младшего брата Андрея — владимирского князя Всеволода Юрьевича не было прозвища «Большое Гнездо». «Большое» в данном случае перевод на современный русский язык эпитета «великое». «Великое Гнездо» — под этим прозвищем (связанным с многодетностью князя, от которого пошли все многочисленные династии Северо-Восточной Руси) Всеволод действительно упоминается в источниках, но опять-таки через много времени после его кончины — только с XV столетия.
Аналогичная ситуация — с князем новгородским, киевским и владимирским Александром Ярославичем, внуком Всеволода. Прозвище «Невский», связанное с его победой над шведами на реке Неве в 1240 году, в известных нам источниках прилагается к Александру начиная с XV века, почти два века спустя после смерти князя. Причем наряду с ним встречается и другое прозвище — «Храбрый» (позже, с XVI столетия, осталось только «Невский»).
Внук Александра московский и великий владимирский князь Иван Данилович (ум. в 1340 году) именуется «Калитой» («калита» — сумка для денег) в известных нам источниках начиная с конца XIV столетия.
Внук Калиты великий князь Дмитрий Иванович, победитель Орды в битве у Дона, на Куликовом поле, в 1380 году, с прозвищем «Донской» упоминается лишь с XVI века.
Итак, получается, что, если не считать Владимира Мономаха, все перечисленные князья известны под прозвищами, ныне ставшими хрестоматийными, в эпохи более поздние, чем времена, когда они действовали. Возможно, какие-то из этих прозвищ все же были прижизненными, просто прозвище не попало в современные князю источники.[51] Но тот факт, что большинство прозвищ появляется в источниках в XIV–XVI веках, вряд ли случаен: по-видимому, перед нами осмысление деяний князей не современниками, а потомками.
Читатель мог заметить, что автор, перечисляя князей по хронологии, двоих — Ярослава «Мудрого» и Мстислава «Удалого» — пропустил. Пропустил не случайно: если в рассмотренных случаях прозвища читаются в средневековых источниках, пусть и спустя долгое время после кончины князей, то с Ярославом и Мстиславом случаи особые.
Прозвище киевского князя Ярослава Владимировича, умершего в 1054 году и ставшего предком всех позднейших Рюриковичей, кроме полоцкой ветви, очень прочно закрепилось за ним в историографии (включая зарубежную — скажем, в англоязычных работах он последовательно именуется «Jaroslav the Wise»). Оно вошло и в современную общественную жизнь: имя «Ярослава Мудрого» носит университет в Великом Новгороде, орден «Ярослава Мудрого» является государственной наградой Украины. Однако стоит задаться вопросом об употреблении этого прозвища в средневековых источниках, как возникают серьезные сложности.
Автор недавно вышедшей научной биографии Ярослава в серии «Жизнь замечательных людей» А. Ю. Карпов написал по поводу прозвища героя книги следующее: «Правда, в летописи или в других памятниках древнерусской общественной мысли мы не найдем или почти не найдем этого прозвища». Несколько загадочное «почти» иллюстрируется цитатой из статьи Ипатьевской летописи 1037 года: «Сии же премудрый князь Ярославъ…» Полностью фраза звучит так: «Заложи Ярославъ городъ великыи Кыевъ, оу него же града врата суть златая, заложи же и церковь святыя Софья, премудрость Божию, митрополью, и по семь церьковь на Златыхъ вратехъ камену святыя Богородица Благовещение, сии же премудрый князь Ярославъ то того деля створи Благовещение на вратехъ дать всегда радость градоу тому святымъ Благовещением Господнимь и молитвою святыя Богородица и архангела Гаврила». Но здесь, во-первых, стоит эпитет не «мудрый», а ««/немудрый»; во-вторых, часть фразы, содержащая данный эпитет, является добавлением в текст «Повести временных лет» (ее не содержат другие сохранившие текст «Повести» летописи, кроме Ипатьевской), внесенным, скорее всего, в конце XII века; в-третьих же, и главное, эпитет «премудрый», стоящий перед именем князя, является единичным определением, а вовсе не прозвищем: реальные княжеские прозвища помещались после имени князя, иногда с пояснением (например — «зовомый Великое Гнездо»).
