Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

из королевских сподвижников, во время битвы, спрятались в конопле, где найдено и

несколько брошенных ими знамен.

Радивил не был под Зборовым, и писал о доблестях своих сограждан по слухам.

Доблести козацкия были ему известны обстоятельнее. „По заключении мира между

нашими и Татарами" (говорит он), „Татары опустошили часть Руси и Волыни, где и моя

Олыка выдержала их нападение с двух сторон. Ночью с одной стороны ударили на нее

козаки, с другой Татары, но, с Божией помощью, были с обеих сторон отражены,, и

потеряли несколько человек убитыми. Другое мое местечко оборонялось несколько

дней, но, когда мещане, обманутые присягою Козаков, впустили их в город, они, забыв

о своей присяге, несколько тысяч вырубили, а некоторых взяли в неволю. То же самое

делали по селам, и несколько городов сожгли, как-то: Острог, Заслав, Полонное, Колки,

Тучин и т. д.“

кописным экземпляром Оевецимова дневника владеет некто Мартин

Пршибыльский, в Живце (близ Кракова). Сколько я ни расспрашивал за-границей у

польских археографов о судьбе этого бесценного мемуара, они мне отвечали с каким-то

странным равнодушием, точно родственники того, кто сократил экземпляр,

принадлежащий библиотеке Оссолинскихх.

.

83

Зная за панами и за козаками такия доблести, мы должны убедиться, что тогдашний

польскорусский пан и польскорусский козак, тогдашний Лях и Русин, какой бы ни были

они веры и безверия, стоили один другого, по малорусской пословице: „який пиитов,

такого й зусториевъ®. Нан был достоин козацкого разбоя и предательства, козакъ—

панской жадности и презрения.

Уже и в инструкции на сеймике король предостерегал шляхту, точно кто путный, не

медлить больше с денежными сборами и не допустить снова, чтобы жолнеры, после

войны с неприятелями, воевали свое отечество по-неприятельски и взяли с него

несколько жолдов, прежде чем им будет уплачен один.

Фатальное и обычное в Польше препятствие в военных делах и успехах вело ее к

погибели не только извне государства, но также и внутри его. Жолнеры, равно как и

козаки, не получая жолда, брали его десятерицею и сторицею посредством разорения

так называемых „убогих людей®, которые, в конце концов, ожесточались против своих

властителей и от души желали нм гибели. Альбрехт Радивил, в своем пиетизме,

высказал мысль реальную: „Чем кто грешен, тем тот и карается: ибо нигде не бывает

таких бунтов, как в Польше, оитого что нигде так не угнетают подданных. Перед этим

было у нас угнетение убогих; теперь убогие сделались орудием угнетения богатых, и,

как прежде паны различными способами выжимали кровь из своих подданных, так

сделалась и наоборот, Козаки и поспольство совершили неслыханные мерзости, потому

что и наши грехи были неслыханные. Надобно нам уменьшить нашу вольность, или

лучше—ея злоупотребление, и ограничить законом жолнера, чтоб он воздерживался от

грабежа подданных: ибо грех этот взывает к Богу о мщении*,.. А в инструкции на

сеймики прямо сказано, что, „по общему мнению, постигшие Польшу бедствия

Господь Бог допустил за угдетевие убогих подданных посредством жолнерских

становищ и грабительетв в королевских и иаыскихь именияхъ® *). Но жодяеры, как и

козаки, сами по себе были меньше виновны, чем те, которые, зная, с чего начинаются

конфедерации одних и бунты других, тем не менее продолжали расхищать

государственные доходы. Литовский канцлер открывает нам, что когда в. 1650 году,

прц-

*) Это—одно из доказательств, что наны, как паны, говоря вообще, не были

угнетателями подданных; они скорее избаловали крестьян своими зазывами да

иерезывами.

84

.

шлось расплачиваться с наемным войском за Корсунскую, Збаразькую и

Зборовскую войну, в скарбе недоставало для расплаты с жолнерами миллиона и

двухсот тысяч, которые девались не известно куда, и жолнеры замышляли довести

подданных до убожества, грасуя своевольно по селам, а эго значило—лить воду на

козацкия колеса*). Сам коронный ]подекарбш,то есть министр финансов, Богуслав

Лещинский, получив деньги на 61)0 жолнеров, и жолнеров не доставил, а денег не

возвратил. Сам коронный гетман, Николай Потоцкий, по возвращении своем из плена,

вошел в стачку с подскарбием: один не представил ревизионной коммиссии компута

войска, а другой не объявлял, сколько в скарбе денег. Что касается короля, то, в своих

денежных делах, он всегда зависел от данов, а теперь королю надобно было еще

держаться на высоте своей славы, и потому царственною особой своей он только

увеличивал число обманщиков Речи Посполитой.

Такое положение дел придало созванному им теперь чрезвычайному сейму

характер собрания, в котором немногие старались оморочить многих, и только

некоторые понимали, как бы следовало поступить в грозном положении отечественных

дел. К числу таких людей принадлежали те, которые требовали, чтобы гетманская

власть не была пожизненною; чтобы князь Вишневецкий был вознагражден за потерю

своих имений в Украине, за свои подвиги в козакотатарской войне, и чтобы, после

короля, ему первому была объявлена благодарность Речи Посполитой, „яко Геркулесу*.

Но против государственной рутины трудно было стоять людям независимого ума и

чувства. Оевецим в своем дневнике говорит выразительно, что от несогласия панов

зависит все, что они были крайне своекорыстны в виду страшного положения

отечества, что они домогались пожалований у короля бесстыдно. Сын Конецпольского,

по его рассказу, вел себя в этом случае скромно, но добрые приятели разгласили, будто

бы он хочет присоединиться к жолнерской конфедерации, чтобы вместе с нею

домогаться вознаграждения, и этим исторгнули ему у короля пожалование.

Когда сеймующие паны валандались таким образом с делом правления,

превосходившим их способности, король получил от Киселя из Киева донесение,

какого никто уже и не ждал.

*) Одною из причин увеличения числа Козаков Жевковский выставлял

опустошительные татарские набеги, а жолнерские бунты разоряли подданных, как

татарские набеги.

85

Киседь напомнил королю тоном человека добродетельного, что под Зборовым были

постановлены такие пакты с Запорожским Войском, какие велела принять последняя

крайность (jakie przyjc res nostrae in extremis posita kazaiy). Для общего блага, решился

де он еще на одну попытку к переговорам (tentanda tentare et tractanda tractare), и, точно

сквозь терние, продрался в Киев, сквозь толпы черни (per obvias Gatervas plebis). В

течение своего трехнедельного там пребывания, добился он того, что наконец

Хмельницкий посетил его, и что после юрисдикции козацкой, наступила в Украине

королевская. Кисель, по его словам, восстановил киевский магистрат с 'его властью, и

за свежее убийство пана Голуба покорял виновных королевским мечем в присутствии

не менее

20,000

Козаков (majqc spectatores najmniej 20.000 Kozakow). Он уведомлял

короля, что составление козацкого реестра приходит к окончанию на обеих сторонах

Днепра, и не советовал королю порываться на войну, потому что Орда готова

поддержать Козаков, и задорное поспольство желает войны с панами. „Но гетман со

всем войскомъ" (писал Кисель, поддавшись новым каверзам Хмеля) „сильно желает

мира и искренно о том заботится; наконец, грозит наступить на мужиков с войском

(nastypic na nich grozi wojskowo). Но ничего верного сказать Кисель всё-таки не мог,

при всем своем желании поддержать мир с козаками. Так как чернь, но его выражению,

была полна последней решимости (oslatnej rezolucyj6j plebs plena), и он боялся, чтобы

война с нею не сделалась национальною и религиозною (juiby nastalo bellum gentis et

religionis), а это показывает нам в Киселе сознание, как Ляхикатолики и Ляхи-

иравославники (от них же первый был он сам) поставили церковное дело в

Малороссии.

Под конец сейма, в начале 1650 года, действительно привезли королю козацкие

послы то, что они, в своем обществе, без сомнения, называли маною40.000-и реестр,

который король и его миротворцы-паны приняли за самый убедительный документ

верноподданства Хмельницкого и за и&рантию мира. „Большинство наших дановъ"

(говорит Освецим), „хорошо знающих дела Речи ИИосподитой, были такого мнения,

что Хмельницкий —или не хотел,, или не мог из нескольких сотен тысяч

взбунтовавшагося хлопства сделать воинами такое малое число, а других без числа

(sine numero) обратить в хлопы, но у него было столько ума, который мы должны в

атом случае за ним признать, и столько совета (rady), что онъ