Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре
Спустя три дня после происшествия на реке Киприан написал марковским монахам письмо, заявляя, что прощает им покушение на свою жизнь, но предостерегал, чтобы они «украинских не чинили бунтов […], но во всем пребывали тихомирны, не присвоялися з Божественными тайнами к овцам моим витепским, как в городе, так и за городом и по селам обретающимся, что немощно вам чинить для пролития крови, чрез благочестивых ваших над благословенным мучеником Иасафатом, только что б чрез моих унияцких священников то чинилось». Киприан грозил православным смертью, если его витебский эконом, Самойло Жоховский, который должен всячески «стеречь» марковских монахов, увидит хоть кого-нибудь из них, «вредящих ересью» в Витебске и его окрестностях: «а я не буду виноват, естьли противно вам что учинится, подлинно не будет мученик Христов ни един от вас, хотя которой по приговору Речи Посполитой и убит будет»[259].
Единственная православная обитель в Вильно братский монастырь Св. Духа имел давние связи с Россией[260]. В 1679 г. священник Благовещенского храма в Чернигове по фамилии Домонтович «по своему обещанию приклонения ради чюдотворному образу пресвятыя Богородицы до Нового Двора в литовские страны ездил». Приехав в Новый Двор (городок недалеко от Волковыска), он встретился там с виленскими братчиками – мещанином Кочарским и проповедником (казнадеей) Кодрицким. Кочарский сообщил Домонтовичу, что «де все мы Бога молим так духовные, яко и мирские, чтоб царское величество с салтаном турским помирился, а поляком бы бок набить, ибо они ничего доброго не желают, еще и насмеваютца, что денги взяли у царского величества, за теж де денги [хотят] нанят служивых людей и воевати Москву». Говоря о деньгах, Кодрицкий имел в виду русско-польский договор 1678 г., по которому Россия выплачивала Речи Посполитой 200 тыс. руб. и возвращала три пограничных города за продление перемирия. Он сетовал, что «король и все сенаторы» «совершенно» решили всех православных Речи Посполитой привести к унии[261].
В декабре 1683 г. произошла стычка прихожан и монахов виленского братского монастыря Св. Духа со студентами Виленской иезуитской академии. Последние жаловались, что, когда они пришли в Святодуховскую церковь, по ним умышленно выпустили несколько ракет, предназначенных для фейерверка, а затем избили палками. В ходе драки православные якобы кричали: «jeszcze napijemy się krwie lachowskiej i studentskiej»[262] [263]. То, что иезуиты по меньшей мере лукавили, изображая себя невинными жертвами, свидетельствует адресованное виленскому епископу Стефану Пацу и жмудскому каштеляну Станиславу Орде королевское распоряжение успокоить рвение студентов виленской академии, приняв меры к прекращению их конфликта со святодуховскими монахами и братчиками[264].
Развернувшееся с конца XVI в. на землях Речи Посполитой наступление католиков и униатов на религиозные и сословные права православного населения побуждало православных с особой заботой относиться к поддержанию традиционных связей с единоверцами в России и искать поддержки и защиты в правящих кругах Московского государства. На протяжении XVII в. и особенно второй его половины русскую столицу регулярно посещали представители православных монастырей, разбросанных по самым разным уголкам украинских и белорусских областей Речи Посполитой. В основном они приезжали с просьбой о милостыне (материальной помощи), о богослужебных книгах, церковных сосудах и др. утвари, но не только за этим.
В 1649 г. в Москве были поставлены в священники двое кандидатов из Дорогобужа, входившего в то время в состав Смоленского воеводства Речи Посполитой. А в 1652 г. четверо жителей этого города были возведены в русской столице в священнический сан лично патриархом Никоном. Последнее событие вызвало гнев униатского смоленского архиепископа Андрея Золотого Квашнина, которому в 1620–1640-х гг. принудительно было подчинено население Смоленщины. Прибыв в Дорогобуж, он приказал отобрать у поставленных в Москве священников ставленные грамоты, угрожая им расправой. Исследовавший этот вопрос Б.Н. Флоря отмечает, что хотя известные факты не носили исключительный характер, подобная практика вряд ли могла существовать достаточно долгое время. По предположению исследователя, ее возникновение представляло собой реакцию русского правительства и православного населения Речи Посполитой на победы казацкого войска Богдана Хмельницкого[265].
В январе 1655 г., когда с началом русско-польской войны большая часть Белоруссии оказалась под властью русского царя, в Москву прибыла многочисленная депутация монахов витебского Маркова и полоцкого Богоявленского монастырей «повидать царские очи, получить патриаршее благословение», а также просить о милостыне и пожаловании монастыря землей. В Москве двое из приехавших, старцы Афанасий и Леонтий, были возведены один в священнический, другой в дьяконский сан. Это событие отражало не только установление политической власти Москвы над Белоруссией, но и переход белорусских епархий под управление московского патриарха[266]. К.В. Харлампович, который провел кропотливую работу по сбору и обобщению данных о приезде западнорусских духовных лиц в Россию в XVII в., не приводит других случаев посвящения в Москве кандидатов в священники и дьяконы из Белоруссии или Украины[267], тем более что в 1667 г. Витебск и Полоцк были возвращены в состав Речи Посполитой.
К 1680-м гг. относятся новые попытки посещения России представителями православных монастырей Литвы с целью поставления в священники и дьяконы. Явление это, несомненно, было связано с ухудшением положения православной церкви в Речи Посполитой во второй пол. 1670-х – начале 1680-х гг., и в частности с отсутствием в Белоруссии, а после отъезда в Россию епископа Гедеона – и во всей Речи Посполитой православных епископов.
В начале 1684 г. в Москву прибыли монахи Богоявленского монастыря Антоний Пауков и Максим Стебутов в сопровождении челядника Марчко Иванова «бить челом о церковном деле»[268]. Они подали письмо игумена Игнатия и «всей братии» на имя царей Ивана и Петра, полное жалоб на гонения от католиков и униатов: «римские западные веры держатели, а наипаче унееты, гонять и всячески разнообразными способы на нас вымышляют, как бы им возмощи нас от истиннаго источника правды благочестия отторгнути и от восточные веры на западную обратит». С этой целью поборники римской веры добились, чтобы «благочестивым владыкам и в королевской державе не быти, и греческих владык бы не припущали, дабы нам, не имеючи попов благочестивых, поневоле к униятом или к римляном обратитися, и такового их ради вымыслу во всех литовских местех благочестивые бес православных попов имеют велию нужду, и многия помирают бес покаяния и бес причастия, и младенцы помирают бес крещения, и умершие погребаются бес пения»[269]. В этом письме Ингнатий, по сути, верно отразил смысл церковной политики духовных и светских властей Речи Посполитой последних лет.
По словам богоявленских монахов, смоленский и псковский митрополиты отказывались поставлять приезжающих из-за литовского рубежа кандидатов в священники и дьяконы без патриаршего благословения. Поэтому ходатаи из Полоцка просили царского указа и благословения патриарха Иоакима, чтобы белорусские кандидаты в священнослужители могли приезжать «тайно» для поставления в Смоленск или Псков, в зависимости от того, куда им ближе. В противном случае, сетовали богоявленские монахи, «не в долгих летех римляне таковыми своими злокозньствы свет благочестия угасят», поскольку православные «по нужде, не имуще попов, во униятство обратяться». В конце письма удрученно сообщалось, что монастырь и «благочестивые» мещане «погорели», а «езуитской и унияцкой монастыри уцелели, и они нам и ис того наругаются и разные смехи вымышляют и церкви новонаконечные ставит нам возбраняют»[270].
27 февраля 1684 г. «челобитная» богоявленских иноков была заслушана в присутствии царей Ивана и Петра, царевны Софьи и патриарха Иоакима. В результате был принят царский указ послать грамоты воеводам в Смоленск и Псков с приказом принимать приезжающих из-за литовской границы православных «с проезжими от духовных […] для поставления во священство» и отправлять их к местным владыкам. Царский указ воеводы должны были хранить в тайне даже от своих товарищей на воеводстве. При сдаче должности воевода должен был «отдать тот указ другому, что б им о том ведат же и держал бы потому ж тайно». На следующий день в Посольском приказе были подготовлены соответствующие грамоты для отправки в Смоленск, тамошнему воеводе Матвею Степановичу Пушкину, и в Псков, епископу Маркелу[271].
