Юрий Житорчук - Так кто же виноват в трагедии 1941 года?

В полном соответствии с этим решением в этот же день в палате общин при обсуждении вопроса об отделении Словакии, Чемберлен категорически заявил: «Никакой агрессии не было!». Ведь не случайно еще 19 сентября 1938 года на заседании английского кабинета Чемберлен предусмотрительно заметил:

«Разумеется, решение вопроса о том, что представляет собой „неспровоцированная агрессия“, сохраняется за нами».

Что на самом деле в это время творилось в Чехословакии можно узнать из доклада французского посола в Берлине Кулондра, которого трудно заподозрить в предвзятости в этом вопросе:

«Нет сомнения, что словацкий сепаратизм являлся, прежде всего, делом рук германских агентов или словаков, направляемых непосредственно Берлином. Было давным-давно известно, что г-н Мах, шеф пропаганды правительства Братиславы, один из самых ярых экстремистов, находился полностью на службе у рейха. Министр транспорта Дурчанский, совершавший частые наезды в Германию, был тоже лишь игрушкой в руках гитлеровцев, и в частности в руках г-на Кармазина, „фюрера“ 120 тысяч словацких немцев…

Начиная с 12-го тон берлинской прессы сделался еще более неистовым. Речь уже шла о волнениях не только в Словакии, но также в Богемии и Моравии. В течение 24 часов акценты сместились. Берлинские газеты отодвинули на второй план изображение мук, которым подвергались словаки, и с самым решительным возмущением принялись клеймить позором жестокости, жертвами которых якобы становились чехословацкие немцы (выходцы из рейха) или представители этнического меньшинства…

В действительности же, если исключить Братиславу, где беспорядки разжигались службой самозащиты немцев и гвардейцами Глинки, получавшими оружие из Германии, порядок не был никоим образом нарушен ни в Словакии, ни в Богемии, ни в Моравии. Например, английский консул в донесении своему посланнику в Праге констатировал, что в Брно, где, по сообщениям германской прессы, рекой текла немецкая кровь, царило абсолютное спокойствие…

Вечером 14-го пресса рейха уже может объявить о том, что Чехословакия распалась, что она полностью разлагается, что коммунисты подняли голову и, объединяя свои усилия с чешскими шовинистами, преследуют немцев, в частности в Брюнне и Иглау, подвергая их дурному обращению. Немецкая кровь потекла рекой. Германия более не намерена мириться с таким положением».

Разумеется, все это было прекрасно известно Чемберлену, но, тем не менее, он упорно выгораживал агрессивную политику Гитлера! И даже 15 марта, когда нацистская агрессия уже стала свершившимся фактом, и премьер-министр был вынужден заявить в парламенте:

«Оккупация Богемии германскими вооруженными силами началась сегодня в шесть часов утра. Чешский народ получил от своего правительства приказ не оказывать сопротивления».

При этом британский премьер совершенно недвусмысленно заявил о том, что будет и далее продолжать свою политику умиротворения Германии:

«Естественно, что я горько сожалею о случившемся. Однако мы не допустим, чтобы это заставило нас свернуть с нашего пути».

Предлог для отказа от своих обязательств, использованный Чемберленом, заключался в том, что с объявлением Словакии о своей независимости формально перестало существовать то государство, целостность которого гарантировал Лондон:

«Эта декларация покончила изнутри с тем государством, незыблемость границ которого мы гарантировали. Правительство Его Величества не может считать себя далее связанным этим обещанием».

Эти правовые новации Чемберлена вскоре были подхвачены Сталиным, который 17 сентября объявил, что поскольку государство Польша перестало существовать, то СССР считает советско-польские договоры утратившими свою юридическую силу.

Политика всегда диктуется интересами экономики, а теснейшие экономические отношения, имеющие не только коммерческое, но и военное значение, существовали в то время, например, между федерацией британской промышленности и германской имперской промышленной группой. Представители этих двух монополистических объединений вели секретные экономические англо-германские переговоры и 16 марта в Дюссельдорфе было подписано важнейшее для внешнеэкономических отношений двух стран картельное соглашение и опубликовано совместное заявление, в котором, между прочим, говорилось, что целью соглашения является «стремление обеспечить возможно более полное сотрудничество промышленных систем их стран». И это было в дни, когда гитлеровская Германия уже поглотила Чехословакию! Не удивительно, что по этому поводу лондонский журнал «Экономист» писал:

«Нет ли в атмосфере Дюссельдорфа чего-то, заставляющего разумных людей терять рассудок?»

Так или иначе, но примиренческая позиция, занятая Чемберленом в отношении нацистской агрессии в Чехословакии вызвала весьма бурную реакцию не только со стороны лейбористской и либеральной оппозиции, но даже и со стороны известных элементов консервативной партии. В частности, Идеен выступил с резкой критикой внешней политики правительства и предостерегал, что за захватом Чехословакии последуют новые акты агрессии со стороны фашистских диктаторов и требовал создания коалиционного правительства всех партий с тем, чтобы оно поставило своей задачей эффективную борьбу с агрессией, вступив в этих вопросах в тесное сотрудничество с другими миролюбивыми государствами.

На следующий день после выступления премьера в парламенте английская пресса единодушно атаковала Германию и открыто заявила, что Гитлеру верить нельзя. «Таймс» называла захват Чехословакии «жестоким и брутальным актом подавления»; «Дейли телеграф» характеризовала его как «чудовищное преступление»; «Дейли геральд» называла агрессию Гитлера «постскриптумом к Мюнхену» и призывала к организации сопротивления фашистским диктаторам совместно с Францией, СССР и США.

В этот же день Джон Саймон от имени правительства выступил в палате общин с настолько циничной по отношению к чехам и выдержанной в духе Мюнхена речью, что она вызвала невиданный взрыв негодования.

К величайшему удивлению премьера, большинство английских газет и палата общин враждебно отнеслись не только к самой агрессии Гитлера, но и, что самое главное, были возмущены действиями своего собственного правительства. Более того, многие его сторонники в парламенте и чуть ли не половина членов кабинета стали протестовать против продолжения курса на умиротворение Гитлера. Даже Галифакс что-то промямлил о необходимости всесторонней оценки премьер-министром случившегося. Чемберлену стало ясно, что его положение как главы правительства и лидера партии консерваторов находится под большой угрозой.

17 марта Румыния информировала Англию о германском ультиматуме, об экономическом и политическом господстве над Румынией. В этот же день, накануне своего семидесятилетия, премьер должен был выступать с речью в родном городе — Бирмингеме. Он уже подготовил проект речи, посвященной внутреннему положению Великобритании, в которой делал особый акцент на социальном обеспечении англичан. Однако по пути в Бирмингем до Чемберлена судя по всему, наконец, дошло, что если он продолжит свою политическую линию на умиротворение Гитлера, то может лишиться премьерского кресла. Чемберлен прямо в поезде отказался от уже готовой речи и срочно переписал свое обращение к англичанам, полностью посвятив его вопросу нацистской оккупации Чехословакии.

В этой своей речи премьер извинялся за свою прежнюю оценку чешских событий, объясняя ее неполнотой полученных к тому моменту сведений о событиях в Чехословакии, осуждал агрессивные действия Гитлера и клялся, что Англия будет сопротивляться против всяких попыток Германии установить свое мировое господство. Тем не менее, по вопросу о том, что же надо делать для предотвращения такой опасности в будущем, премьер был очень туманен и даже двусмыслен.

Разумеется, гнев Чемберлена был показным и рассчитанным лишь на успокоение общественного мнения. Об этом свидетельствует то спокойствие, с которым Чемберлен отнесся к последовавшему 20 марта немецкому ультиматуму к Литве о передаче Германии Мемельской области. Статус Мемеля, как составной части Литвы, был закреплен в Клайпедской конвенции 1924 года. Британия и Франция являлись гарантами конвенции. Однако несмотря на предшествующие грозные окрики Лондона никакой реакции отпора очередной нацистской агрессии со стороны Запада так и не последовало.

21 марта Риббентроп в ультимативной форме потребовал от польского правительства согласия на присоединение к Германии Данцига и на строительство через территорию Польши экстерриториальной автострады в Восточную Пруссию. В тот же день сразу после окончания переговоров с Риббентропом в ответ на германские требования Польша объявляет частичную мобилизацию и тем самым срывает запланированный в Данциге мятеж местных нацистов и его последующий захват Германией.