Лев Рубинштейн - Повести
Поручик сдёрнул шляпу и приготовился уже махнуть ею в поклоне. Но тут высокий человек сделал ему знак над головой генерала и сказал радостно:
— Вот ещё подарок! Ефремов! Приблизься!
Поручик приблизился. Алеся кто-то толкнул в бок, и чей-то голос прошептал ему на ухо: «Сними шапку, дурень, это государь!»
— Что привёз, Ефремов, — продолжал Пётр, — те ли книги, о которых я в Москву отписывал?
— Оттиски привёз, государь, — отвечал Ефремов с новым поклоном.
— Давай сумку!
Пётр вытащил из сумки папку, раскрыл её и показал генералам два небольших листочка бумаги, покрытых печатными знаками.
— Прошу взглянуть, господа генералы! Сие есть новоизобретённая азбука российская с изображением письмен древних и новых… Что тут?.. Эх, не то, не то… Подайте перо!
К Петру подбежал молодой человек с большим гусиным пером и чернильницей. Пётр схватил перо и стал черкать по бумаге.
— «От», «о», «пси» не надобны… Литеру «буки», также и «покой» переправить, зело дурно сделаны… Кто буквы отливал?
— Печатного двора словолитец Александров, дяди моего покойного ученик…
— А наборщики?
— Никитин, Постников, Пневский, Васильев, Гаврилов, Сидоров… Они же челом бьют, государь, просят прибавки…
— Постой, — сказал Пётр, — а где московские голландцы?
— Срок вышел, государь, их дело сделано.
Пётр посмотрел на листки, которые держал в левой руке, и заложил перо за ухо.
— А ведь не худо научились! Однако большие славянские литеры делать не велю… Поликарпов что?
— Здравствует, государь…
— Он, чай, поболее моего здравствует? Хитёр, долгополый! Киприанов что?
— Сделал календарь, ваше величество…
— Ландкарты нам надобны более, чем календарь! Мы ему о том завтра отпишем… Макаров! Дай чернила!
Пётр обмакнул перо в чернильницу и стал быстро писать что-то на бумажках, привезённых поручиком. Перо у него сломалось, и он с раздражением бросил его на землю. Секретарь подал ему другое перо и подставил свою спину вместо стола.
— Ефремов! — сказал Пётр. — Скачи завтра поутру в Москву! Секретарь наш даст тебе бумаги запечатанные, ты их доставишь графу Мусину-Пушкину в собственные руки. Это кто?
— Сирота, государь, покойного дяди моего Михаилы Ефремова выученик…
Пётр посмотрел на Алеся и улыбнулся.
— Маловат для дела, — сказал он. — Эй, юноша, приблизься… Да поклонись, сделай милость, я ведь старше тебя… Вот так! Что тебе, юноша, сделать? Хочешь — в пехотный полк велю записать барабанщиком?
— Вели меня в Москву, — отвечал Алесь.
— В Москву? — удивился Пётр. — Это куда же?
— На Печатный двор, книги делать.
Пётр молчал долго.
— Господа генералы, — сказал он, обращаясь к свите, — таковой просьбы на войне, кажись, ещё никто не слыхивал… Будь по-твоему, юноша… Господин секретарь, извольте о сем составить, а я подпишу. Ефремов, поздравь меня с победою да ступай отдыхать! Господа генералы российские и иностранные, прошу пожаловать к столу!
Он скрылся в шатре.
— Что же ты?.. — сказал Алесю Ефремов. — Не ты ли просился в военный поход, на коне скакать?
— Я от походов не отказывался, — отвечал Алесь.
— Гляди, как бы тебя в монахи не отдали…
— Нет, — твёрдо отвечал Алесь, — не отдадут, теперь я московский типографщик!
Топ-топ-топ… Топ-топ-топ…
Алесь уже привык к этому размеренному звуку. Скакали они втроём от Полтавы к Ахтырке, с поручиком и Тимохой. Но теперь у Алеся была своя лошадь.
К вечеру поручик, который вырвался далеко вперёд, вдруг остановил своего коня и замахал рукой Тимохе и Алесю.
— Оставайтесь на месте! — крикнул он издали.
— Что за дьявольщина, — устало промолвил Тимоха, — кто-то опять лежит возле дороги… Ну, теперь уж нас просто не проведёшь!
— Алексей, при тебе ли тесак?
— Есть тесак, — отвечал Алесь.
— Держи его наготове, — сказал Тимоха и вытащил пистолет.
— Засада? — спросил Алесь.
— Уж одна таковая была, — пробурчал Тимоха, — и тоже на пути человек лежал. Приманка!
Поручик слез с коня, постоял, потом вскочил обратно в седло.
— Езжайте! — крикнул он и поскакал галопом.
Тимоха с Алесем ударили коней и едва догнали Ефремова на дороге.
— Поскорей поедем, — отрывисто произнёс поручик, — а то к ночи в Ахтырку не успеем. Вишь ты, и тучи собираются…
Уже подъезжая к Ахтырке, Алесь спросил:
— Кто лежал сбоку дороги?
— Солдат неприятельский, — отвечал поручик, — пулею убит.
— Мёртвый?
— Покойник, — неохотно отвечал Ефремов. — Погоняй, погоняй, а то гроза грянет.
Топ-топ-топ… Через две недели всадники въехали в Москву.
КНИЖНОГО ДЕЛА УМЕЛЕЦ
— Разверни пошире, — торжественно проговорил Киприанов.
Алесь вытер руки о фартук и развернул пошире. Это были большие раскладные листы с картинками. «Календарь или месяцеслов… Напечатан в царствующем великом граде Москве… Изобретением от библиотекаря Василья Киприанова»… Тут были и луна, и солнце, и затмения, и «фигуры» зимы, весны, лета, осени, и советы полезные, и стихи.
Мечта Киприанова исполнилась.
— Отменно сделано, — сказал Алесь.
— Позади «Василия Блаженного» библиотека строится, — хвастался Киприанов, — где и книги, и чертежи любые можно будет за столами развёртывать и читать… Там же чай с сахаром и разные кумплименты…
Алесь посмотрел на сияющее, круглое, гладкое лицо Киприанова и невольно улыбнулся.
— Ежели позволите — и я к вам приду, господин библиотекарь, чай пить…
Киприанов осклабился и нагнулся к уху мальчика:
— Переходи совсем ко мне… Что тебе у сквалыги Поликарпова делать? У меня дело настоящее, на нынешний светский лад!
— Я у вас уже бывал, — отвечал Алесь, — мне ещё надобно учиться. Хочу и буквы лить, и набирать, и печатать, как Иван Фёдоров.
— Дьякон-то? Который некогда духовные книги печатал? — недовольно спросил Киприанов.
— Он первый типографщик был на Руси!
— Ну, нынче первый типографщик на Руси это я, — твёрдо сказал Киприанов, — а впрочем, будь здоров, оставайся при своём…
И он гневно застучал тростью по ступенькам лестницы.
Алесь теперь был учеником на Печатном дворе. Начал он с того, что тянул рукоятки пресса на печатном стане и убирал мусор. Сейчас он уже учился набирать строчки. Волосы его были подвязаны ремешком, как у дедушки Ефремова, и так же, как Ефремов, говорил он мало и веско.
Дверь открылась, и в комнату шагнул молодцеватый офицер с обветренным лицом — поручик Ефремов.
— Ребята, готовьтесь, — сказал он таинственно, — государь к вам на двор едет! Алексей, подойди ко мне!
Алесь подошёл поближе.
— Помнишь, как мы с тобой после Полтавы скакали?
— Как же, помню, господин поручик…
— На пути тело лежало. Я тебе не сказал кто… Длинноносый это был!
— Который за вашею сумкою охотился?
— Он! И убили его не пулею, а топором. Сейчас только пришло мне в разум, кто его порешил…
— Кто же?
— Атаман Ястреб!
Поручик был так доволен своим открытием, что повторил весь рассказ, энергично похлопывая себя ладонью по нагрудной бляхе.
— А его королевское величество-то! Еле ноги унёс! И знаешь куда? К туркам! Ого! А сулился быть на Москве!
— А вы куда поскачете?
— Завтра на рассвете в город Санкт-Питербурх с бумагами…
На дворе зашумели. Ворота распахнулись настежь. Въехали несколько конных. Граф Мусин-Пушкин появился в парике, без шляпы, на крыльце, устланном ковром. За ним выплыл, скромно опустив голову, Поликарпов.
Подъехали крытые сани, открылась дверца, и длинная, худая нога в тяжёлом башмаке с медной пряжкой решительно ступила прямо на ковёр. Все кругом поклонились в пояс.
Алесь и поручик находились в правильной палате, когда дверь распахнулась и в тихое, пропахшее бумагой и свечами помещение ворвались топанье башмаков и стук палки. Пётр быстро шёл, опираясь на толстую трость, склонив набок голову. Усы его топорщились, длинные волосы были отброшены назад, чёрные брови на круглом темноватом лице казались наведёнными углем, щека подрагивала.
Ему поднесли «Ведомости», недавно напечатанные новым шрифтом. Он прочитал их и поморщился.
— Слов важных много, — сказал он, — печатаем не праздной ради красоты, а для вразумения и наставления чтущему. Литеры же надобны тонкие и ясные, дабы читать было легче и быстрее.
Он остановился и задумался. Глаза его бегали по расписанным голубой краской сводам правильной палаты.
— Господин секретарь, пиши, — сказал он, — в нашем Питербурхе скоро типографию завести. Ибо граду святого Петра быть столицею. Литеры же российской азбуки утвердить навечно, каковыми книгами отныне печатать и детей учить! Господа типографщики! Вам всем велю трудиться рук не покладая. Вы нам не менее надобны, нежели войски или строители крепостные. Все России служим. За мной!
