Энтони Бивор - Сталинград
Получив этот приказ, Лист, говорят, некоторое время просто смотрел на него, не веря собственным глазам. В конце концов он предположил, что Гитлер располагает какими-то сверхсекретными разведданными, которые по досадному недоразумению не были переданы командующим армейскими группировками вермахта.
В то же время германские штабы получили известие, что 11-я армия Манштейна, завершив захват Крыма, перебрасывается в район Ленинграда, а танковые дивизии «Великая Германия» и «Лейбштандарт» отправлены во Францию. «Постоянная недооценка противника, – записал в своем дневнике Гальдер, – принимает все более гротескные формы и становится просто опасной».
Понимая, как велик риск, Гитлер все-таки попытался подстраховаться и на место отведенных армий вермахта поставил армии союзников Германии. Можно было сколь угодно долго петь дифирамбы и превозносить боевые качества румынских и венгерских солдат, но ни один немецкий генерал никогда не верил в преданность союзных армий. Офицеры вермахта с презрением относились к союзникам и понимали, что вряд ли могут рассчитывать на серьезную помощь с их стороны. Германский генералитет полностью разделял мнение фельдмаршала фон Рундштедта, который так сказал об этой «армии Лиги наций»: «Румынские офицеры и нижние чины не выдерживают никакой критики; итальянцы просто ужасны, а венгры только и мечтают, как бы поскорее убраться домой». Мало-мальски пригодными для боевых действий Рундштедт считал словацкие и румынские горные части. Все остальные союзники Германии были столь плохо обучены и вооружены, что казались совершенно непригодными для использования на Восточном фронте.
Несколько драматическую оценку, которую дал союзным армиям Рундштедт, подтверждают, как ни странно, следственные материалы НКВД. Так, например, очень показательна записка, найденная на теле погибшего венгра: «Мы покидали Будапешт под печальные звуки горна, провожаемые всеобщим молчанием. Матерь Божья! Ты хранишь Венгрию, так помолись же за нас и охрани нас от всех грехов и бед! Аминь». Записка датирована 18 июня 1942 года.
Настроение венгерских солдат, уезжавших в далекую, залитую кровью Россию, конечно, не могло быть безоблачным. Тут и горечь расставания с родиной, и давний страх европейцев перед дикими бескрайними просторами русских степей, а зачастую и искусственно созданный оптимизм. Один венгерский солдат вспоминал потом в плену, что при отправке из эшелонов часто неслись песни. «Солдаты и офицеры пили вино и веселились, но никто не знал, что такое война». Очень скоро венгры смогли увидеть «войну» собственными глазами. Поезда шли по тем местам, где совсем недавно велись ожесточенные бои. Вот что написал домой капрал Иштван Балош: «Повсюду можно видеть разбитые русские танки. Мы смотрим на них и боимся даже подумать, что „красный ад“ мог двинуться на Венгрию. Хвала Господу, что русских удалось остановить. Теперь я абсолютно уверен, что Европу необходимо освободить от „красной угрозы“,
1 июля в районе села Ивановка венгры впервые услышали артиллерийские залпы. «Кругом остовы сгоревших германских машин. Неужели немцы начинают терять свое воинское счастье? Остается надеяться на Господа и верить, что удача по-прежнему на нашей стороне», – писал Балош неделей позже.
Большая часть солдат, воевавших в союзных Германии армиях, была призвана на службу уже в годы войны. Более половины призывников были неграмотны, совершенно не знали современной техники. Все это приводило к тому, что солдаты в панике бросались кто куда, лишь заслышав гул советских самолетов. Крайне маленькое денежное пособие также не способствовало поднятию боевого духа.. По признанию одного румынского кавалериста, денег солдатам хватало только на то, чтобы купить в день литр молока. Медицинская служба тоже была не на высоте и, похоже, не претерпела никаких изменений с прошлого столетия.
Отдельно следует сказать о том, как офицеры венгерских войск обращались со своими солдатами. Обоснованность наказаний в армейских подразделениях была, мягко говоря, спорной, а зачастую ничем не отличалась от форменного произвола. «Солдат нашей части, – пишет в своем дневнике Иштван Балош, – пошел навестить друга, не поставив командира в известность. Сначала его хотели повесить, но затем заменили казнь на восемь часов ночного дежурства, впрочем, потом, кажется, и это отменили. А вот трех других солдат, не знаю уж за какую провинность, все-таки повесили. Боже, в каком веке мы живем?»
Что касается румынских солдат, то офицеры имели полное право подвергнуть их телесным наказаниям. Правда, после осады Одессы жесткие дисциплинарные меры стали просто необходимы. Дело в том, что многие солдаты румынской армии просто не понимали, зачем нужно двигаться дальше за Днестр, если Бессарабия от большевиков уже освобождена? Подлинная слабость союзников Германия стала очевидна для немцев только осенью 1942 года. Но к тому времени, когда Гитлер понял свою ошибку, было уже слишком поздно и избежать катастрофы не удалось. Фюрер явно никогда не читал сказку Льва Толстого «Много ли человеку земли нужно?», написанную еще в 1885 году. Суть ее заключается в следующем. Богатому крестьянину Пахому стало известно, что за Волгой есть много плодородной земли, а живут там одни башкиры. Башкиры народ простодушный, а значит, не составит труда отнять у них землю. Приехал Пахом к башкирам и давай торговаться. Сошлись на том, что Пахом за тысячу рублей может взять себе столько земли, сколько сможет обежать за целый день. Обрадовался Пахом, за целый день ого-го сколько можно земли обежать, да одного не учел богатый крестьянин: края за Волгой красивые, участки один другого лучше. Там рыбный пруд, там луг с самой сочной травой на свете, ну как не включить их в свой надел? Лишь когда увидел Пахом заходящее солнце, понял он, что может все потерять. Пахом бежал все быстрее и быстрее, но вскоре силы оставили его. «Я слишком многого пожелал и потому потерял все», – подумал он, упал на землю и умер. «Шесть футов земли от головы до пят – вот и все, что ему понадобилось», – сделал вывод Толстой.
Похожая история, да только в 1942 году в заволжских степях похоронили не одного, а сотни тысяч ни в чем не повинных людей.
7. «Ни шагу назад!»
28 июля 1942 года, когда Гитлер ликовал по поводу захвата Ростова, Сталин почувствовал, что близится момент кризиса. Советские войска, отступая под натиском 6-й армии Паулюса к западу от Дона, были обречены на уничтожение. Если бы затем немцам удалось форсировать Волгу и продвинуться вперед всего на 40 километров, страна оказалась бы разделенной на две части. В этот день Сталин, выслушивая рапорт генерала Василевского, внезапно перестал мерить шагами кабинет, резко остановился и воскликнул: «Они забыли приказ Ставки!» Этот приказ, изданный в августе 1941 года, гласил: каждый, оставивший подразделение во время боя и сдавшийся в плен, считается злонамеренным дезертиром, и вся его семья должна быть арестована как семья предателя Родины и врага народа. Таких дезертиров должно расстреливать на месте. Попавших в окружение и тех, кто предпочел сдаться на милость врага, уничтожать всеми доступными средствами, а их семьи лишить всяческой помощи со стороны государства.
– Они забыли мой приказ, – уже спокойнее повторил Сталин. – Немедленно подготовьте еще один в том же духе.
– К какому сроку я должен подготовить приказ? – спросил Василевский.
– Напишите его сегодня же и возвращайтесь, как только он будет готов.
Василевский вернулся в Кремль вечером с проектом приказа №227, более известного как приказ «Ни шагу назад!». Сталин внес в него большое количество поправок, после чего подписал. Приказ был прочитан всем бойцам Красной Армии, и мало кто осмелился бы отступить хоть на шаг назад под страхом столь суровой расправы – трусы и паникеры должны уничтожаться на месте. Пораженчество следовало пресекать самым решительным образом. Командиры, намеренно допустившие сдачу позиций, немедленно отдаются под суд военного трибунала.
Всякий сдавшийся в плен считался «изменником Родины». В каждой армии было создано от 3 до 5 хорошо вооруженных подразделений (по 200 бойцов в каждом), формирующих вторую линию для расстрела солдат, попытавшихся покинуть поле боя. Жуков на Западном фронте воплотил этот приказ в жизнь уже через десять дней, использовав танки, экипажи которых состояли из специально подобранных офицеров. Танки следовали за первой волной атакующих, всегда готовые подавить трусость. Было создано три лагеря для тех, кто бежал из немецкого плена или окружения. Командиры, допустившие отход, немедленно лишались званий и направлялись в штрафные роты и батальоны. Первый такой батальон появился на Сталинградском фронте тремя неделями позднее, 22 августа, за день до того, как немецкие войска достигли Волги.
Штрафные роты осуществляли такие самоубийственные задачи, как расчистка минных полей. И хотя уже около 400 тысяч бойцов Красной Армии должны были «искупить кровью свои преступления, совершенные против Отечества», эта идея так понравилась советским властям, что и гражданских заключенных ГУЛАГа стали переводить в штрафроты. Некоторые историки утверждают, что таких заключенных было больше миллиона, но это, скорее всего, преувеличение. Обещания реабилитации, как правило, оказывались ложными, в основном из-за бюрократического безразличия к судьбам людей. Солдат, совершивших поистине героические поступки, оставляли все в тех же штрафных подразделениях, обрекая на верную гибель. На Сталинградском фронте в 51-й армии было приказано собрать в одно подразделение всех офицеров, вышедших из вражеского окружения. Первой группе из 58 человек объявили, что их пошлют на комиссию, после чего направят в новые части. Но допрашивать офицеров никто не стал, и вскоре без суда и следствия все они оказались в штрафных ротах. Когда через пару месяцев выяснилось, что это чья-то досадная ошибка, большая часть офицеров уже погибла.
