Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе - Фелицити Дэй
В любом случае, право на отказ реально существовало, и множество женщин высшего класса им явно и с готовностью пользовались без всякого видимого страха навлечь на себя родительский гнев, свидетельством чему стал опыт столь видных особ как леди Сара Спенсер и леди Элизабет Вильерс, Эстер Аклом и Эмили Лэм. Даже матери с самыми высокими надеждами на своих дочерей, похоже, вынуждены были мириться с их безразличием к перспективам замужества. В 1822 году миссис Калверт высказала в своем дневнике следующие сокровенные мысли и смутные надежды, что ее только что отпраздновавшая свой двадцать третий день рождения дочь Фанни все-таки найдет себе достойного мужа, как удалось сделать ее сестре Изабелле: «Есть тут у меня на пригляде для нее еще один, но, боюсь, выбери он ее, она и его не примет при всей его милости и благородстве», – писала она с поразительной снисходительностью к дочери. Фанни, будучи давним завсегдатаем балов у Альмака, снискала там себе массу восторженных отзывов, регулярно фиксировавшихся любящей родительницей наряду с чередой ее блестящих партнеров по танцам. Но, стоило миссис Калверт завести разговор об этих молодых людях через месяц-другой по завершении бального сезона, та явно отвечала ей нечто такое, что любящая мать напрочь отказывалась заносить это в свои дневники. Теперь же, когда дни Фанни на этой выставке невест подошли к концу, мать ее, похоже, особо и не сетовала на их безрезультатность, поскольку «дорогая Фан» к этому времени успела сделаться ей «лучшей подругой».
Что бы ни скрывалось за так и не сыгранной свадьбой, высокородным дамам, в отличие от представительниц низших классов, одинокая жизнь обычно ничего особо страшного не сулила. Конечно, и незамужним аристократкам порою приходилось претерпевать определенные лишения, но, как правило, не более тяжкие, чем леди Луизе Стюарт с ее сетованиями на отсутствие собственной кареты. Весьма вероятны были подначки со стороны самодовольных замужних подруг, но вероятность того, что родные позволят им докатиться до одинокого прозябания в беспросветной нужде, была крайне невысока.
В обмен на разрешение оставаться незамужней обычно, судя по всему, действовал молчаливый уговор, по которому одинокая дочь до последней возможности оставалась жить под родительским кровом. Этот вариант был оптимальным не только с точки зрения экономии семейных средств, но и с точки зрения социальной респектабельности, особенно до тех пор, пока незамужняя не вышла из брачного возраста и по-прежнему требовала сопровождения и присмотра согласно действовавшим в светском обществе правилам хорошего тона и приличий. Леди Каролина Брюс и ее младшая сестра леди Фрэнсис несомненно столкнулись с резким противостоянием их отца графа Эйлсбери своей затее отселиться от него на пару в 1793 году в возрасте, соответственно, тридцати и двадцати семи лет, по причине «желания убраться подальше» от него, а главное – от мачехи.
По слухам, которые неизбежно породила их нацеленность на переезд из отчего дома, граф раз за разом твердо отказывал дочерям в ответ на все их мольбы. В итоге сестры вынуждены были согласиться на компромиссный вариант постоянного проживания в его лондонском доме без переездов вместе с ним и мачехой в загородное поместье в Уилтшире и обратно. Не менее жестким был и его отказ Каролине, когда та через шесть лет и выхода замуж Фрэнсис возобновила просьбы о собственном доме. «Нет ни единой добродетели, коей ты не могла бы иметь под моим кровом», – объявил ей отец, но, если она продолжит упорствовать в своей «укоренившейся неприязни» к жизни в родном доме, грозно предупредил он, она рискует «докатиться до жизни непотребной».
Отважная Каролина, однако, оказалась на удивление настойчивой и невосприимчивой к столь тонко завуалированным угрозам и в конце концов добилась своего: отец не без брюзжания назначил ей вполне вольготное содержание 600 фунтов в год с выплатами по 150 фунтов ежеквартально, то есть, никак не меньше процентов с ее ожидаемой доли в наследстве около 10 000 фунтов. Так в возрасте 36 лет она получила возможность снять виллу с садом в Бромптоне, предпочтя этот вариант лондонским задворкам. Она находилась неподалеку от дома мужа ее сестры в Челси, но главное – была ее личным пространством. Там она и жила, судя по всему, в свое удовольствие до самой смерти отца в 1814 году. Ее пособие к тому времени выросло до 900 фунтов в год плюс 25 фунтов на уплату налога на недвижимость. Врач в те годы получал в среднем втрое меньше нее, так что денег ей, вероятно, хватало и на карету, и на скромную прислугу из трех-четырех человек.
Независимость далась Каролине тяжело, и ее достижение выглядит незаурядным, поскольку трудно найти другой пример женщины той эпохи, сумевшей обзавестись собственным домом при хотя бы одном живом родителе. Впрочем, вероятно, немногие к этому стремились; чувство дочернего долга перед семьей, нормы женских приличий и чистая любовь к родителям, должно быть, накрепко привязывали многих к семейному дому одних, привычка дорожить их обществом – других. Однако после смерти родителей женщина, похоже, могла рассчитывать на куда более независимую жизнь, при этом состоятельные семьи явно чувствовали себя обязанными обеспечить ей не просто сносную, а весьма комфортабельную жизнь. Поскольку, как показывает история Каролины, незамужней женщине могли, в действительности, назначить содержание даже более щедрое, чем проценты с ее невостребованного приданого в несколько сотен фунтов в год.
Просвещенные богатые родители наподобие маркиза Дауншира, несомненно, отдавали себе отчет в том, что их дочерям придется во многом труднее, чем младшим сыновьям, и соответствующим образом планировали распределение семейных ресурсов. «Мои мальчики будут служить своей стране и изыщут способы обеспечить себя, – писал он, – а вот дорогие девочки не имеют таких возможностей, но должны терпеливо ждать каприза, любви или даже жадности от какого-нибудь мужчины, чтобы устроиться». Соответственно, он распорядился распределить отложенные на четырех младших сыновей и двух дочерей 40 000 фунтов в пропорции 7:10 в пользу дочерей, предположительно намереваясь повысить доли леди Шарлотты и Сэри Хилл с 4000 до 11 000 фунтов с лишним каждой. Такое перераспределение в их пользу почти утроило проценты с капитала на случай невыхода замуж. В описываемом случае
