Владимир Егоров - Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было

В Пространной повести великий князь вообще не собирает свои войска, не мостит переправы, не раз­рабатывает план кампании. Он целиком и полностью вручает свою судьбу и судьбы подданных Богу и все время отдает молитвам и слезному плачу. Так в непре­станных молитвах и обильных слезах наступает Рож­дество Богородицы, день битвы. «Наутро же в суб­боту рано, месяца сентября в восьмой день, в самый праздник Богородицы, во время восхода солнца, была тьма великая по всей земле, и туманно было то утро до третьего часа. И велел Господь тьме отступить, а свету пришествие даровал. Князь великий собрал полки свои великие, и все его князья русские свои пол­ки приготовили, и великие его воеводы облачились в одежды местные». Поскольку все отдано в руки Бога, Всевышний назначает время сражения, сначала на­слав тьму, а потом повелев ей отступить. Только после этого русские князья наконец изволят собрать свои полки, но лишь для того, чтобы те полюбовались на переодевание великих воевод в какие-то «местные одежды». Однако переодевание оказывается напрас­ным, воевать все еще нельзя ввиду небольшого пре­пятствия: отсутствует противник, до которого необхо­димо добираться Бог знает куда. Поэтому Богу ниче­го не остается кроме как быстренько двинуть в поход и лично повести московское войско: «И... пошли за Дон, в дальние края земли, и скоро перешли Дон... Кня­зя, перешедшего за Дон в поле чисто, в Мамаеву зем­лю, на устье Непрядвы, вел один Господь Бог, и не от­вернулся Бог от него». Итак, в Пространной летопис­ной повести московское войско только в день битвы собирается и идет «за Дон, в дальние края земли», в безымянное чистое поле в земле Мамая и тут же, ве­домое Богом, сходу форсирует Дон у устья Непряд­вы, где его ожидают объединенные силы неприятеля: «Ведь на него поднялись три земли, три рати: пер­вая – татарская, вторая – литовская, третья – рязанская». Пространность изложения наконец-то по­зволила на одном безымянном поле в устье Непряд­вы противопоставить войску Дмитрия Ивановича во главе с переодетыми воеводами сразу всю антимос­ковскую коалицию: и ордынцев, и литовцев, и рязанцев. Складывается впечатление, что на сей раз лентяй Ягайло все-таки успел к началу боя, да и Олег не огра­ничился разметыванием мостов. Разумеется, Дмитрия это обстоятельство нисколько не пугает, он свое дело знает туго: «Однако же он всех их не убоялся, не устра­шился, но, верою в Бога вооружившись, силою святого креста укрепившись и молитвами Святой Богороди­цы оградившись, Богу помолился, говоря: «Помоги мне, Господи, Боже мой, спаси меня милостью Своею, ви­дишь, как умножилось число врагов моих... все народы обступили меня, но именем Господним я противился им»». Заметим, Пространная повесть не называет чис­ло сражающихся, но упоминает о «бесчисленном мно­жестве» воинов, покрывшем поле «верст на десять». Множество врагов столь бесчисленно и впечатляю­ще, что Дмитрий Иванович уже не помышляет о по­беде и в своих беспрестанных молитвах молит Бога только о личном спасении.

Теперь вроде бы самое время описать ход сраже­ния, дать хоть какой-то фактический материал о собы­тиях на безымянном поле боя – как-никак редакция-то Повести уже не краткая, а пространная. Что же она нам пространно сообщает?

«В урочный час сперва начали съезжаться сторо­жевые полки русские с татарскими. Сам же князь ве­ликий напал первым в сторожевых полках на поганого царя Теляка, называемого воплощенным дьяволом Ма­мая. Однако вскоре после того отъехал князь в вели­кий полк... И, воззрев на небо с мольбою и преиспол­нившись скорби, сказал словами псалма: «Братья, Бог нам прибежище и сила»». В трактовке Пространной по­вести Дмитрий Иванович лично ведет свое войско на татар (околачивавшиеся ранее на поле литовцы и рязанцы куда-то пропали и в битве не участвуют) и даже первым нападает на «царя Теляка». По-видимому, на­падение оказалось не слишком удачным, раз Дмит­рий возвращается к Большому полку «преисполнен­ный скорби» и вновь берется за дело, которое у него получается лучше: с мольбою воззревает на небо и скорбно поет псалмы. Такой вот московский Давид, не сумевший с наскока одолеть татарского Голиафа.

Любопытно, что в Пространной повести неко­торые москвичи, не имевшие боевого опыта, в раз­гар битвы обращаются в бегство. Уникальный слу­чай фиксации акта малодушия и дезертирства в соб­ственном победоносном войске. Но, оказывается, и этот странный на первый взгляд эпизод подчинен все той же цели. Место дезертиров занимает небес­ное воинство: «Видели благочестивые..., как ангелы, сражаясь, помогали христианам, и святых мучени­ков полк, и воина Георгия, и славного Дмитрия, и ве­ликих князей тезоименитых – Бориса и Глеба. Среди них был и воевода совершенного полка небесных вои­нов – архистратиг Михаил». Неслабая поддержка, к тому же с некими огненными стрелами, от которых та­тары «падали, объятые страхом Божьим... А Мамай, в страхе затрепетав и громко восстенав, воскликнул: «Велик Бог христианский и велика сила Его! Братья измаилтяне, беззаконные агаряне, бегите не готовы­ми дорогами!» [В отличие от «Задонщины» здесь ци­татами из СПИ неожиданно заговорил Мамай! – В.Е.] И сам, повернув назад, быстро побежал к себе в Орду. И, услышав об этом, темные его князья и властите­ли тоже побежали. Видя это, и прочие иноплеменни­ки, гонимые гневом Божьим и одержимые страхом, от мала до велика, обратились в бегство», как и в крат­ком изложении, до самой реки Мечи, где их «и доби­ли – песня (в смысле Повесть) в том порука». Таким образом, в соответствии с общей концепцией Про­странной повести выходит, что победу над Мамаем обеспечили не полководческий талант великого кня­зя, не опытность его воевод, не героизм простых мо­сковских воинов, которые драпанули в критический момент с поля боя, а огненные стрелы небесной рати. Все в ту же дуду, что и в Кратком варианте, только го­раздо громче и настойчивее.

По сравнению с Краткой повестью число поимен­но названных павших московских командиров в Про­странной заметно возрастает. В частности, в их чис­ло вновь попал уже однажды убитый в сражении на Воже Дмитрий Монастырев, а про Александра Пере­света уточняется, что он был «прежде боярином брян­ским», но по-прежнему ни словечка не сказано про его монашество, ни про поединок с Челубеем.

Подводя итоги битвы, автор Пространной повести с удивительной на первый взгляд непоследовательно­стью забывает, что сам Дмитрий был занят у них глав­ным образом молитвами, и вдруг повествуют нам, что у «великого князя все доспехи были помяты, проби­ты, но на теле его не было ран, а сражался он с та­тарами лицом к лицу, находясь впереди всех в первой схватке». Но это кажущаяся непоследовательность тут же находит объяснение. Оказывается, это только лишний повод продемонстрировать всемогущество Бога и вставить пару цитат из Ветхого завета: «И мно­го ударов нанесли ему по голове, и по плечам его, и по утробе его, но Бог защитил его в день брани щитом истины и оружием благоволения осенил главу его, дес­ницею Своей защитил его и рукою крепкою и мышцею высокою спас его Бог, давший крепость ему Итак, оказавшись среди многих врагов, он остался невреди­мым. «Не на лук мой уповаю, и оружие мое не спасет меня», – как сказал пророк Давид. – «Вышнего сделал прибежищем твоим, и не придет к тебе зло, и раны не будет на теле твоем, ибо заповедует своим анге­лам хранить тебя на всем пути твоем и не устра­шишься стрелы, летящей во дне»». Не зря, не зря мо­лил Господа и проливал реки слез великий князь. По­могло, спасло. И опять все возвращается в привычное русло: «Князь же Дмитрий с братом своим Владими­ром, и с князьями русскими, и с воеводами, и с прочи­ми боярами, и со всеми оставшимися воинами, став в ту ночь на обедищах поганых, на костях татарских, утер пот свой и, отдохнув от трудов своих, великое благодарение вознес Богу, даровавшему такую победу над погаными, избавляющему раба Своего от оружия лютого». Ни шага без молений.

В завершение Повести автор, отвлекшись от Дмит­рия с его бесконечными молитвами и благодарения­ми, вспоминает про Ягайла Литовского и Олега Рязан­ского. Вот тут-то и выясняется, куда делись литовцы. От них москвичей «Бог избавил, ибо не поспели немно­го к сроку, на один день или меньше». Вроде бы уже были на поле боя, но потом почему-то с него удрали, чтобы вернуться, но возвратиться по какой-то при­чине все-таки не успели. И тут не обошлось без Все­вышнего. Вот только про «хитрого сотонщика» Олега Бог как-то забыл, и тот оказался предоставлен самому себе.«Поведали князю великому, что князь Олег Рязан­ский посылал Мамаю на помощь свои силы, а сам на реках мосты разломал. А кто с Донского побоища по­ехал восвояси через его отчину, Рязанскую землю, боя­ре или слуги, то тех приказал он хватать и грабить и обобранными отпускать». Далее слово в слово по­вторяется текст Краткой повести о челобитье рязан­ских бояр и московских наместниках в Рязани.